— Что вы здесь делаете?

Элма обернулась как ужаленная. Могучая фигура Крейтона загораживала вход, и под его суровым взглядом женщина почувствовала себя воришкой, застигнутым на месте преступления.

— Я… я тут искала… пылесос. — Объяснение само сорвалось с ее губ, хотя трудно было сказать, является ли это оправданием, учитывая проводимую в доме политику. В его глазах по-прежнему сквозило откровенное неудовольствие.

— Он в подвале. Зачем он вам?

Пытаясь скрыть смущение, она задиристо ответила:

— Собираюсь воспользоваться им как шестом. Думаю, с помощью нескольких таких же хозяйственных предметов нам удастся нащупать пол в этом океане мусора. Как насчет записи в Книге рекордов Гиннесса — «Самый отвратительный дом»?

— На сцене вы составите хорошую конкуренцию Маковски, — сухо парировал он.

Но Элме показалось, что на этот раз он не намерен ссориться всерьез, и постаралась перебросить мостик к нормальному общению.

— Крей, — начала она, стараясь поймать взгляд его серых глаз, — мне вовсе не доставляет удовольствия блистать перед вами остроумием. Вы сами меня заставляете переходить на такой тон… — Она замялась. — Я хотела сказать, что теперь я вам верю. Ваш чулан настолько… отличен от всего, что мне пришлось наблюдать. Теперь я понимаю, что вы подразумевали под вашей психологией, «обратной общепринятой». Я… э-э… должна извиниться.

К ее немалому удивлению, он никак не отреагировал на ее речь. Некоторое время он как бы оценивал сказанное ею, а потом тихо произнес:

— Вы мне ничего не должны, Элма. — Затем его силуэт исчез из дверного проема, и до нее донесся только его голос: — Только прошу вас не использовать пылесос ни для чего, кроме побития рекорда для Книги Гиннесса, ясно?

Интуиция подсказывала Элме, что она не должна отпускать Крейтона просто так, без всяких объяснений. Собрав всю свою решимость, она бросила ему вслед:

— Вам не кажется, что пришла пора решительно изменить курс? Я имею в виду, что ваша особая психология окончательно потерпела крах: все идет ко дну.

Судя по шагам, он продолжал двигаться к выходу из спальни и, не останавливаясь, обронил на ходу:

— Спасибо за столь тонкое наблюдение.

— Вы что, совсем не хотите обсуждать это? — Элма чувствовала, что разочарование лишает ее последних сил.

— Именно так.

— Подумать только — и я еще извинялась перед ним! — закричала женщина, не в силах больше сдерживаться. — Крейтон Кеннет, вы когда-нибудь слышали об искусстве общения?

— Слышал, Элма. Проблема в том, что вы никак не желаете принять то, с чем обращаюсь к вам я.

И он вышел, хлопнув дверью.

Прошло полчаса. Здесь, на самом краю утеса, вдыхая соленый морской воздух, женщина наконец смогла успокоиться. Каменные террасы внизу кишели жизнью, сонмы самых разнообразных птиц строили гнезда и высиживали птенцов. Элма успела узнать у Бена названия некоторых видов: черно-белые, похожие на пингвинов, кайры, белошеие гагары; кое-где глаз выхватывал парочки тупиков — черные спинки, белые грудки, ярко-оранжевые клювы и распушенные белые пушистые короны на черных головах. На неискушенный взгляд Элмы, они выглядели точь-в-точь как попугайчики.

Воздух был наполнен звуками. Трескотня, рулады, крики, плач, щебетание птиц сливалось с монотонным шумом прибоя в сотне футов внизу.

Элма присела на камень. Наслаждаясь симфонией, исполняемой в ее честь Природой, она перебирала пальцами лепестки нежного алого цветка. Остров воистину был райским уголком, полным жизни, неистовой, не знающей ни секунды покоя. Сила и энергия, казалось, определяли ритм жизни на островах архипелага. В этих местах нечего было делать тем, у кого отсутствует сила воли, — во всяком случае, тепличным растениям тут не прижиться.

В памяти Элмы немедленно возник образ хозяина острова — дьявольски прекрасного, призванного повелевать, а не подчиняться обстоятельствам. Потрясенная тем, что эта мысль пришла ей в голову, она поднесла цветок к лицу и глубоко вдохнула, стараясь выбросить навязчивое видение из головы. Аромат был сильным и завораживающим — совсем как человек, которого она безуспешно пыталась забыть.

Элма скорчила недовольную гримасу. Опять Крейтон! Почему здесь все о нем напоминает: от полета птиц до аромата местных цветов?

— Черт тебя побери! — громко выругалась она. — Ненавижу, тупой ты троглодит!

— Почему я должен думать, что вы имеете в виду кого-то другого, а не меня? — раздался за спиной глубокий, до боли знакомый голос.

Элма обернулась и увидела мужчину, в адрес которого только что чертыхалась. Он стоял в своей обычной позе — широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Глядя на него, она терялась в догадках, осознает ли он сам, насколько возбуждающе действует на женщин.

— Почему вам доставляет такое удовольствие всегда подкрадываться исподтишка? — еле слышно прошептала она.

— Я собирался угадать ваши мысли, причем задешево, но вовремя остановился. Я не мазохист, ответил он добродушно, как будто не заметил яда в ее вопросе.

Элма с интересом вгляделась в его улыбающееся лицо.

— С чего это вы сегодня в таком хорошем настроении?

— Жизнь слишком коротка. Я решил принять ваши извинения.

Возбужденная и встревоженная его неожиданным появлением, Элма постаралась не выдать своих эмоций и выглядеть подчеркнуто безразличной:

— Я прямо затаила дыхание, ожидая вашего прощения. — Отвернувшись, она подтянула ноги и обхватила колени, будто защищаясь: отныне она не обращает внимания ни на его фигуру, ни на его лицо, ни на его ироничную улыбку.

К ее удивлению, он присел рядом.

— Как бы то ни было, — вполне по-светски продолжал он, — удивительно встретить вас здесь.

Элма уставилась прямо перед собой, стараясь по крайней мере сохранить видимость спокойствия. Когда он усаживался на землю, его рука как бы невзначай коснулась ее руки, и этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы все ее попытки сохранить душевное равновесие пошли прахом.

— Раньше я очень мало говорил с вами, — сказал он тихо.

Трудно было избегать его взгляда, еще труднее — ничего не ответить на такие слова, особенно если он явно старался показать ей, что расположен поговорить. Поговорить серьезно.

— Да, более чем. — Элма была вынуждена согласиться.

Губы Крейтона медленно изогнулись в улыбке.

— А что, если я попрошу извинения?

Она вздрогнула, борясь с волнами откровенной чувственности, исходившей от Крейтона.

— Не думала, что вас волнует мое мнение.

Его вызывающий взгляд смягчился, мужчина выдержал паузу, молча глядя на море, и наконец произнес:

— Я пытался не обращать на него внимания.

Теперь Элма оглядела его всего, с ног до головы. Могучее тело, забронзовевшая от ветра и солнца кожа говорили о воле к жизни и неисчерпаемой силе — как и весь его остров. С трудом шевеля языком, она тихо прошептала:

— Почему?

Он уставился на водную гладь и, казалось, не находил там то, что искал.

— У меня были причины, — ответил он странным тоном. Его широкие плечи на сей раз слегка поникли.

Женщина ждала, но гигант больше не сказал ни слова, продолжая держать ее в нервном напряжении. Неизвестно почему, но она не могла заставить себя повторить вопрос — хотя чего, спрашивается, ей бояться? Отложив на время разрешение возникшей проблемы, она неожиданно спросила:

— Вы очень скрытный человек, ведь правда?

Не глядя на нее, он ответил:

— Полагаю, вам это кажется отрицательной чертой характера.

— Разумеется нет.

— Я уже говорил — в моей истории мало интересного.

— Мне интересно, — прошептала Элма, и ее голосом говорил не разум, а чувство.

Он повернулся к ней, и от ее взора не укрылась прядь волнистых волос, выбитая из прически дующим с моря ветерком. Элма почувствовала дикое желание убрать ее со лба или еще больше растрепать. Она не знала, что выбрать, и на всякий случай приказала себе не сходить с ума.