Но этого делать нельзя! Нэнси все понимала, только ничего изменить не могла. Ее гнала в любовный омут какая-то дикая сила — она была в глазах Филиппа, в его губах, в восторженном шепоте, во взаимном желании утолить чувственный голод. А она не могла и не собиралась противостоять искушению и, хоть и не искала его, внутренне была к нему готова.

Ее голод длился долго, слишком долго! Казалось, никогда раньше любовные ласки не доставляли Нэнси такой радости… уже давно ничего подобного в ее жизни не было!

Она откинула голову, и из горла вырвался еще один счастливый стон. Тело нежно овевал теплый ветерок, словно и он тоже ласкал ее. Нэнси оказалась обнаженной — платье уже путалось у самых ступней. Как слепая, она скинула с себя туфли и прильнула к груди Филиппа, покрывая его страстными поцелуями. Она трепетала, отчаянно помогая ему снять пиджак, брюки…

Единственное, что Нэнси могла слышать, это их напряженное дыхание. Единственное, что она могла видеть, это прекрасное тело Филиппа, такое теплое и крепкое, такое гладкое и сильное. Единственное, что могла в этот момент чувствовать, было все возрастающее и в ней и в нем напряжение и непреодолимое сексуальное желание.

По страсти, темпераменту оба были равны во всех движениях тела, губ, рук. Вслепую бредя по теплому, податливому песку, они не переставали целовать друг друга, жажда соития переполняла их. Когда ноги коснулись мягкой травы, Нэнси почувствовала, что Филипп опускает ее на землю, и они упали, слившись в экстазе.

Губы любовника покрывали поцелуями каждый дюйм ее тела, выражая неудержимую страсть. Он целовал те места, которые так долго ждали ласки. Язык Филиппа нежно играл с твердыми сосками ее грудей, а сама Нэнси в изнеможении изогнулась как мостик.

Она разрывалась между наслаждением и мукой. Все ее ощущения сфокусировались на бурлящих внутри нее эмоциях. В страхе и возбуждении она обхватила нетерпеливыми руками голову Филиппа. Нет, это не любовь, и ведет она себя совсем неразумно. Открыв опьяненные страстью глаза, Нэнси увидела на его лице выражение благоговейного восторга.

Филипп взглянул на нее, и в глазах его отразилось такое первобытное, такое дикое желание, что женщина вновь застонала и притянула к себе партнера долгим нетерпеливым поцелуем. Она заскользила по его телу; их руки и ноги переплелись. Внутри у нее что-то до резкой боли потребовало своего удовлетворения. Бедра Нэнси поддались его бедрам, и внезапно она ощутила внутри себя изумительное, бархатное тепло. От блаженства женщина громко вскрикнула — Филипп был очень нежным, чтобы не причинить ей боли, но в то же время достаточно сильным и неутомимым, чтобы утолить голод.

Они не переставали целоваться, словно их губы никак не могли насытиться друг другом. Филипп нежно держал голову Нэнси, все яростней погружаясь в лоно любовницы. Никогда ранее не знала она подобной страсти, никогда не отвечала на страсть столь горячо и столь безгранично. Обхватив мужчину обеими ногами, она прижимала его к себе, следуя ритму движения, издавая стоны восторга. Казалось, она парит в небесах, возносясь все выше.

Мгновения наивысшего сладострастия и безмерного облегчения привели ее в состояние ни с чем не сравнимой радости. Она содрогнулась в объятиях мужчины и, обессиленная, распласталась на траве, лежа под телом Филиппа без единого движения. А он нежно целовал ей шею, и ее слух ловил каждый его вздох.

Нэнси даже не помнила, как заснула, проснулась же потому, что Филипп нежно целовал ее ключицу. Женщина сонно улыбнулась — она чувствовала себя чудесно.

— Я хочу тебя, — прохрипел Филипп.

— Я устала, — лукаво закапризничала Нэнси.

— Тебе ничего не надо делать, — весело заметил он.

Однако это было не так. Совсем скоро любовник так раздразнил Нэнси, его сладкие, страстные ласки были настолько горячими, что ей пришлось включиться в игру, поощрять его и вновь наслаждаться его телом. На сей раз их акт любви не был столь необузданным. Она попробовала чуточку похныкать в знак протеста, умоляя Филиппа овладеть ею поскорее, прибегала ко всем немыслимым уловкам, чтобы заставить его потерять над собой последний контроль. Какая-то часть ее существа говорила: это всего лишь вожделение. Ничего, кроме голого секса. И Нэнси стало стыдно, потому что все это было настолько приятно, что она никак не могла вдоволь насытиться телом любовника. А он чувствовал то же самое к ней. Так они утоляли свой голод до самого рассвета, возбуждая друг друга малейшим прикосновением, взглядом, голосом…

Только утром Нэнси отбросила от себя мысль, что все это лишь голый секс. Она поняла это потому, что чувствовала себя прекрасно во всех отношениях. Умиротворены были и тело, и сознание, и душа, и сердце, и самые высокие эмоции. С ней произошло что-то очень-очень важное. Нечто такое, что заставило ее одновременно и испугаться, и возликовать.

Впервые за многие годы Нэнси почувствовала себя женщиной, ощутила странное состояние опьянения, до конца подчинив себя великому искусству возбуждать желание в таком опытном и сильном мужчине, как Филипп, который всякий раз оказывался абсолютно отзывчивым при малейшем ее прикосновении.

Это опьянение властью вскружило женщине голову. Она обнаружила, что невероятно сексуальна, способна получать удовлетворение и доставлять его другому…

Утром они стали плавать нагишом, ни словом не нарушая молчания. Слова могли бы погубить дивное ощущение отсутствия земного времени и очарование друг другом.

Над морем розовело небо. Нисколько не стесняясь, Нэнси поднялась у берега во весь рост, довольная откровенным восхищением, вызываемым ею у Филиппа. Да и он был великолепен: тело у него — само совершенство, такое загорелое, крепкое, красивое. Ниже талии кожа не была более светлой, вероятно, потому, что он купался голышом на этом удаленном пляже.

Нэнси снова вошла в воду. Нежные утренние волны ласкали тело как шелк, и она подумала, что сейчас ей надо как никогда ранее впитывать в себя все ощущения. Она приподняла голову, наслаждаясь мягким теплом первых лучей солнца и поплыла легко и беззаботно.

Вдруг под ней оказался Филипп. Нэнси счастливо вздохнула. Вот-вот кто-то из них должен будет нарушить это колдовское очарование с его безмятежным молчанием. Ей станет стыдно, она начнет стесняться, и им придется согласиться, что все случившееся ночью просто результат их долгого воздержания, всплеск случайно и ненадолго разбуженных эмоций, и то, что было, уже никогда не повторится. Сердце Нэнси сжалось — неужели они оба все это потеряют?

— Ты прекрасна и в воде, — вынырнув, пророкотал Филипп ей на ухо. Он проплыл с ней рядом до мелкого места, поднял ее на ноги и притянул к себе. Поцелуи его были такие сладкие и жадные, что Нэнси захотелось плакать. — Расслабься, — успокоил он, покусывая ее нижнюю губу. Потом улыбнулся в ее наполненные болью глаза. — Думай о хорошем!

Нэнси не осмелилась сказать, почему она расстроилась. Филипп тесно прижался к ее уху и стал нашептывать свои желания. Женщина пыталась помешать его рукам, двигавшимся по всему ее телу, но тот лишь рассмеялся и по-прежнему прощупывал каждое ее ребрышко, каждую косточку, мягкие половинки ягодиц.

— Филипп! — взмолилась она, чувствуя, как начинает млеть и таять, оказавшись в крепких мужских объятиях.

Он нехотя ослабил их, ни на секунду не отводя глаз от ее лица. В полном отчаянии, Нэнси опять позволила своему рассудку уступить велениям ненасытного тела. Это будет в последний раз, пообещала она себе…

От неторопливых мужских ласк Нэнси впала в волшебную истому. А потом ее охватила сильная дрожь, почти непреодолимая. Больше уже никогда ничего подобного не будет — останется лишь страшная пустота жизни и одно страдание. Женщина зарыдала.

Филипп сжимал ее в объятиях до тех пор, пока не прекратились рыдания. Она и сама не могла понять, когда они начались, единственное, что знала сейчас — никаких эмоций у нее не осталось. Филипп помог ей подняться и повел через пляж к небольшому летнему домику. Там он бережно уложил ее на кровать и прилег рядом, прикрыв ее и себя мягкой хлопковой простыней.