Джон почти уполз из кухни, а Вероника только сейчас поняла, какое напряжение охватило ее в присутствии отца Джеки. Сам мальчик с подозрением проводил незваного гостя глазами и опять надул губы.

В следующие несколько минут она довольно успешно накормила Джеки размятым бананом, а потом вниз, спустился Джон. Надо признать, он выглядел сногсшибательно. Белая рубашка оттеняла загар, черные брюки безукоризненно отглажены.

Он усвоил урок и теперь просто сидел и смотрел на своего сына. С немым и безбрежным счастьем во взоре темно-серых глаз.

А Вероника Картер исподтишка разглядывала его и дивилась тому, как одно его присутствие превратило ее, взрослую, уравновешенную женщину, в расплавленное желе. Что с ней творится? Откуда этот жар и холод, откуда слабость в ногах, откуда дурацкая улыбка?

В этот момент она поняла, что Джон повернулся к ней и внимательно за ней наблюдает. Его взгляд был еще хуже. Словно к сложенному хворосту поднесли спичку. Огонь вспыхнул где-то внизу живота и стремительно понесся по жилам, заставляя кровь бурлить и кипеть, плавя кости и мышцы.

Джон вздрогнул и отвел от нее взгляд. Потом жесткое лицо смягчилось, он наклонился вперед и тихо прошептал:

— Привет, малыш. Здравствуй, человечек!

Его улыбка была такой… такой… У Вероники забилось сердце, а глаза немедленно наполнились слезами. А когда Джеки в ответ на эту улыбку судорожно дернулся и, словно испуганный птенец, уткнулся ей в грудь, девушка почувствовала грусть. За самого Джеки. И за его отца. Она нежно гладила золотые кудряшки и шептала:

— Это папа… скажи: «Здравствуй, папа»…

Она попыталась повернуть мальчика к отцу, но Джеки отчаянно сопротивлялся, еще глубже вжимаясь в нее, цепляясь за футболку.

— Опустите его на пол.

Джон нахмурился, но Вероника больше не боялась. Она спокойно и очень тихо произнесла:

— Если я сейчас опущу его на пол, он начнет биться и визжать, хватая меня за руки и за ноги. Вы должны понять, что это не просто каприз и не избалованность. Он очень раним, и ему требуются тонны, километры, моря любви, а не рациональный подход к его воспитанию!

Джон поджал губы, но смолчал. Веронике было его жаль. Нелегко оказаться чужаком для собственного ребенка.

Джон тихо и недовольно заметил:

— Все идет не так гладко, как я думал.

— Я вас предупреждала. Сами видите, его нельзя забрать, когда он в таком состоянии.

— Да. Нельзя. Можно, я кофе выпью?

— Конечно. Только не делайте резких движений. Джон?

— А?

— Не расстраивайтесь. Дайте ему время.

— И сколько? Час? Неделю? Год, вечность?

Вероника опустила голову. Может быть, и так.

Однажды Джону наскучит это, и они с Джеки останутся вместе. Ничто не будет им угрожать. Очень жаль Джона Леконсфилда, но правде надо смотреть в глаза.

— Я не знаю, Джон.

Неделя спустя. Та же кухня. По ней мечется высокий красивый мужчина. Он вне себя, это видно невооруженным глазом. Пожалуй, от рычания и вырывания волос на голове его удерживают только поколения аристократических предков, да рациональный ум, говорящий, что это все равно ни к чему не приведет. Кроме того, мужчина готовит. За окном темнеет, так что готовит он, судя по всему, ужин.

Джон Леконсфилд был близок к отчаянию. Он добровольно взял на себя обязанности повара, и теперь судорожно натирал цыплят медом и тимьяном. Готовка помогала хоть ненадолго отвлечься от того ужасающего факта, что Джеки, его родной сын, продолжал панически бояться родного отца.

А вдруг это никогда не пройдет?

Теперь его отношение к Веронике кардинально изменилось. Он чувствовал к ней безмерное уважение и благодарность. Девушка тихо, спокойно и нежно опекала Джеки, изо всех сил помогая Джону наладить контакт с сыном, но это почти не приносило результатов. Однако она, в отличие от Джона, не впадала в отчаяние. Она была бесконечно терпелива и добра.

Ее шаги он услышал издалека, а через минуту и сама Вероника устало вплыла в кухню и на мгновение застыла на пороге. Каскад черных локонов разметался по плечам, под синими, невозможно синими глазами залегли чуть заметные тени. Она устала, но улыбалась. Джон улыбнулся в ответ, хоть это и было нелегко.

— Выпьешь вина?

— С удовольствием. Поухаживаешь?

— Естественно!

Вероника устало присела возле стола, а Джон налил ей красного вина в высокий бокал.

— Сегодня дольше, чем обычно. Часа полтора, да?

Она устало кивнула и посмотрела прямо на Джона. Он нервно вцепился в тушку цыпленка. Эти берилловые глаза заставляли его… нет, даже не нервничать, а просто сгорать. Он мечтал о ней, хотел ее, жаждал, но боялся нарушить то хрупкое равновесие, которое установилось в их отношениях за эту неделю.

Ее губы влажно блестели от вина. Так, где перец?

— Я перепела ему все песенки и рассказала все сказки. Он жутко устал, но глаза не закрывал. Боже, я сама сейчас засну.

Он усмехнулся.

— Это будет не первый раз, когда ты засыпаешь над ужином.

— Да уж… Он сегодня вел себя, как маленький поросенок. Ты заметил?

Джон отвернулся, пытаясь скрыть горечь. Чего он только не вытворял за эти дни! Купил шикарный экскаватор и увлеченно копал им во дворе песок. Ползал на четвереньках по саду, воткнув в волосы перья. Ходил на руках. Играл в новые яркие игрушки, притворяясь, что не смотрит на мальчика, в надежде заинтересовать его.

Ничего не помогало. Единственной реакцией были слезы. Слезы и страх. А если Вероника пыталась отойти — дикий истерический крик. Крик, от которого разрывалось сердце Джона Леконсфилда.

— Ему нужна помощь.

— Ему нужна любовь, Джон. Любовь и терпение, терпение и любовь.

— О да!

Он не хотел, чтобы его голос звучал так сардонически, но это выходило само собой.

Дело было не только в Джеки.

Час за часом, день за днем они жили рядом, вместе и все-таки врозь. Каждый взгляд на Веронику раздирал душу и тело Джона на части, и сотни маленьких демонов терзали его и без того исстрадавшуюся душу.

— Я говорила с доктором. Он велел прийти через три месяца, если ничего не изменится, а пока ждать. И любить.

— Мы потом поговорим об этом, ладно? Ужин готов. Не засыпай.

— Я пытаюсь. Аромат потрясающий. Спасибо тебе.

Он едва не упустил бутылку, так дрожали руки.

— Не за что. Всегда пожалуйста.

Некоторое время стояла тишина, а потом Вероника простонала с полным ртом:

— Это невозможно вкусно! Как ты этого добиваешься? И где ты вообще научился готовить? Ты не выглядишь как человек, знакомый с ведением домашнего хозяйства.

Джон не сдержал улыбки.

— Я его и не вел в жизни.

— Но ты забил холодильник роскошными продуктами. Это так здорово… и так вкусно.

— Я хотел бы делать больше.

Еще как хотел. Перед мысленным взором пронеслась картина: Вероника в его объятиях, ее пальцы скользят по его спине, губы приникают к груди…

Вероника хихикнула.

— Куда уж больше! Нам с Джеки идет красный цвет.

Он смущенно опустил голову. Попытка постирать вещи в стиральной машине закончилась два дня назад катастрофой. Он положил в бак алую безрукавку Вероники, а в результате все маечки и трусики Джеки, белье Вероники и ее ночная рубашка приобрели камуфляжную расцветку в ало-розовых тонах. В самый раз для Марса.

— Я хотел тебя удивить.

— У тебя получилось. Не грусти. Я же вижу, ты стараешься помочь. Не твоя вина, что всю жизнь тебе прислуживали другие. Кстати, а где ты все-таки научился готовить?

— Это нянька Нэн. Я с детства торчал на кухне и следил, что она делает. Она, видишь ли, патологически ревнива, а потому ни одна кухарка у нас в доме не задерживалась. В конце концов, маме это надоело, и она отдала кухню в распоряжение няньки. Со стороны это напоминало ведьмин котел, но все было ужасно вкусно. Она собирала все травки-приправки на болотах, не признавала огородов.

— За няньку Нэн! Если бы не она, я до сих пор питалась бы чипсами и кукурузными хлопьями.