«…Я виновата, но пусть об этом будем знать только я, добрый Боженька и мой черт-хранитель, потому что ангелов для таких, как я, при раздаче явно не хватило…»
«…Мне сказали, что последние недели полторы придется провести в больнице. Химия снимет боли, ха-ха! Я знаю средство получше…»
«…Сегодня придет новая няня. Джек, малыш, когда-нибудь твоя тетка наверняка тебе расскажет обо мне. Вообще-то Ви никогда не была врединой, так что я могу рассчитывать на снисхождение…»
«…Простите меня…»
Вероника вскинула голову, ослепшая от слез. Оказывается, Джон ошеломленно наблюдал за нею. Откуда он взялся в комнате, она понятия не имела, но это было и неважно.
Марго, бедная, бедная, непутевая Марго! Всегда огонь и вихрь, победительница, актриса, красавица…
Она прожила короткую и ужасно изломанную жизнь, причинила боль и страдание огромному количеству близких людей, грешила и предавалась самым откровенным порокам, но Вероника увидела в бисерных строчках не только это.
На нее со страниц маленького дневника смотрела насмешливая зеленоглазая девочка с золотистыми косами. Дикая, сильная, неуправляемая, грубоватая…
Однажды в приюте Веронику избили старшие девочки. Она была слишком толстой и носила очки, ну а дерутся девочки куда страшнее, чем мальчики.
Вконец отупев от боли, Вероника съежилась на вонючем кафеле туалета, а старшие девочки стали самозабвенно пинать ее ногами. Она только скулила, словно издыхающий от побоев щенок, она была готова вылизать тяжелые ботинки своих мучительниц, лишь бы они прекратить пытку…
А потом был розблеск молнии, зелено-золотой вихрь, ворвавшийся между Вероникой и мучительницами. Высокая, худая девчонка с зелеными глазищами в пол-лица приняла бой за Веронику, не задумавшись ни на минуту, не усомнившись ни на миг. И Веронике пришлось встать рядом. Спина к спине.
Конечно, их обеих отлупили до полусмерти. Конечно, потом их заперли в карцер. Но и там зеленоглазая девчонка не сломалась. Она бродила по холодной камере и волочила за собой полубесчувственную Веронику, иногда награждая ее тычками и пинками, чтобы та не замерзла окончательно. Дикая кошка Мардж.
Именно она, отчаянно сквернословя и залихватски куря припрятанный кем-то бычок, научила Веронику единственному, что знала и умела сама.
«Я никогда не позволю кому-то распоряжаться моей жизнью! Никому! Я сама! Сама!!!»
Она и ушла сама, Марго Картер. И наверняка ухмыльнулась самой наглой из своих улыбок в лицо раку и смерти, а потом смело вонзила шприц в вену, намеренно не выпустив лишний воздух из стеклянного цилиндрика…
Она была редкой врушкой, Марго, но дралась всегда до конца. И никогда не сдавалась.
Вероника вытерла слезы и протянула Джону дневник. Он взял его, поколебавшись всего секунду…
Через час он поднял голову и задумчиво взглянул в окно, за которым бушевала душная ночь цвета глаз Вероники Картер.
— Да… Как жаль, Маргарет… как жаль!
Вероника тихо откликнулась:
— Она не была злой, Джон. Вернее, была, но не так… Я не могу объяснить…
— Не надо. Я понял. А что здесь, собственно, происходит?
— Ничего. Я уезжаю.
— А Джеки? Мама? Нэн?
— Ты передашь им привет и поцелуешь Джеки. Скажи Вере, что однажды я приеду, и мы с ней станем основательницами новой школы ландшафтного дизайна.
— Я тебя отвезу.
— Нет!!! Я сама. Вызову такси.
— С ума сошла? До Лондона это стоит…
— Неважно. Зато необязательно говорить с водителем.
Джон дернулся, как от удара, промолчал, потом посмотрел на Веронику чуть пристальнее.
— Ты плачешь?
— Нет, это так… соринка.
— Это из-за Джеки… Ты страдаешь из-за мальчика.
— Естественно.
— Предупреди, когда соберешься в гости. Я тебя встречу и…
— Угу.
Он порывисто обнял ее, и Вероника с плачем прильнула к широкой груди, в которой гулко и как-то неровно билось сердце.
— Вероника, не плачь. Я буду о нем заботиться. Очень заботиться. И посылать тебе фотографии. Потом, можно же снимать на видео… мама добавит пару слов… кассеты на две… Вероника?
— А?
— Только пообещай не приезжать неожиданно.
Она отшатнулась, не веря своим ушам.
— Почему?!
— Ты знаешь, почему. Потому что я не хочу встречаться с тобой. Потому что не смогу больше видеть тебя — и не иметь возможности обнять. Поцеловать. Прижать к груди. Потому что… Потому что я люблю тебя, жизнь моя, душа моя, синеглазая моя фея, я люблю тебя и желаю всем сердцем…
— ЧТО. ТЫ. СКАЗАЛ?
— Я хотел тебя с первой нашей встречи, там, в доме Марго. Я влюбился в тебя без памяти. А дальше… дальше просто обманывал себя. Говорил себе, что это ради Джеки… конечно, ради него тоже, но… Я люблю тебя, Вероника Картер. Я не могу без тебя жить.
— И… поэтому ты попросил моей руки?
— Ты сказала, что выйдешь замуж только по любви. Что ж, единственное, что нельзя купить за деньги или взять силой — это любовь. Ведь так?
Вероника Картер посмотрела на Джона Леконсфилда очень странным взглядом.
— Так. Все так. А теперь пойдем.
— Ку… куда?
— Ты что, струсил? В сад. Я хочу понюхать Верины каттлеи на прощанье.
— Они же еще не…
— Понюхаю туберозы. Там темно, а я боюсь ломать ногу.
— Но Джеки…
— Потом. Сначала — туберозы.
Приятно видеть перед собой полностью обалдевшего лорда!
В саду Вероника сама завела Джона в грот из розовых кустов, остановилась и молча стала раздеваться. Джон издал глухой рык и схватил ее за руки.
— Нет! Хватит издеваться!
Она отшвырнула его руки и нахально посмотрела прямо в глаза смятенному феодалу.
— Вот что. У меня к тебе два дела. Или так, одно дело, одно сообщение. Это обязательно.
— А зачем ты…
— В этом-то и состоит дело. Я уезжаю, так?
— Т-так…
— И мы оба знаем, что я не вернусь.
— А-а-вз-уфхч…
— Так вот, я привыкла платить свои долги сполна. Я проиграла тебе пари.
— Вероника!
— Подожди, ваше лордство! Я проиграла и заплачу. Потому что здесь мы переходим ко второму делу, или, вернее, сообщению. Оно короткое, не бойся. Я люблю тебя, Джон. Я не могу без тебя жить. Попроси меня еще раз выйти за тебя, а?
— Веро… выхо… замуж… женой моею… пожалуйста!
— Выйду! Немедленно! И на всю жизнь!
Тьма сомкнулась над розовыми кустами, закачалась, осыпалась звездным дождем, рассмеялась брызгами росы, подхватила тихий девичий вскрик, перешедший в стон блаженства, и понесла его на холмы Дартмурских пустошей.
По дороге этот тихий звук превратился в торжествующую песню любви, и баньши, дева смерти, горя и печали, испуганно вспорхнула с ветвей терновника, растеряла клочья мглистой одежды, растаяла на ветру, издав свой последний жалобный взвой, тут же утонувший в звоне цикад.
Звездная тьма рассмеялась тихим журчащим смехом, развернулась по всему небу сверкающей цыганской шалью и щедро осыпала влюбленных и поэтов падающими звездами.
P.S. Дик-мельник утверждал, что видел в ту ночь няньку Нэн, летящую по небу на помеле.
P.P.S. С ним никто и не спорил.
КОНЕЦ.
