— Я знаю, что вы хотите сказать. — Он прервал поток ее оправданий, кивнув в ответ и жестом легкого упрека приложив палец к ее губам. — Я полностью согласен. Теперь пойдем и посмотрим, что внутри.

Несколько гусей двинулись вразвалку в их сторону, громким гоготом выражая возмущение тем, что был нарушен их ночной покой. И хотя Элизабет взвизгнула при их приближении, они только посмотрели на нее, перед тем как снова сбиться в кучу, продолжая при этом шуметь, словно старые сварливые женщины.

— Откуда здесь утки и гуси? — с удивлением спросила она Филиппа, когда они подходили к старой, скрепленной скобами деревянной двери.

— Первоначально они перешли ко мне вместе с домом при его покупке, а затем я обнаружил, мне нравится их присутствие, — охотно пояснил он. — Мой стиль жизни не способствует тому, чтобы обзаводиться домашними животными, — иногда я не бываю дома по несколько дней кряду, — но они выживают здесь, имея пруд и еду, которую я оставляю для них. Женщина из ближайшей деревни дважды в неделю приходит убраться и присмотреть за порядком, но в остальном я управляюсь сам.

— Понимаю. — Она не спросила, что является причиной его частых отлучек — бизнес или дела иного свойства, так как боялась ответа.

Они вошли в дом. Ее глазам предстали простые беленые стены, увешанные великолепными картинами, балочные потолки. Розовый ковер покрывал полы всех комнат нижнего этажа, обставленных старинной мебелью из темного дерева. Огромная кухня была выдержана в стиле «ретро» и в то же время снабжена всеми современными удобствами — вплоть до большой посудомоечной машины, скрытой за резными деревянными дверцами.

Интерьер составлял единое и гармоничное целое с наружным обликом дома. Здесь царил безмятежный покой. Элизабет ожидала увидеть жилище Филиппа ультрасовременным пристанищем холостяка или это могли быть апартаменты в духе ночного клуба. Но мирный старый фермерский дом с его атмосферой спокойствия поразил Элизабет до глубины души. Однако, какое ей дело до того, как он живет! Какое ей дело до него самого!

— Вы опять хмуритесь, — разочарованно протянул Филипп. — Я собирался показать вам спальни, но, учитывая столь свирепое выражение на вашем лице, это, возможно, не самая лучшая идея?

— Я не хмурюсь. Ваш дом чудесный, сплошное очарование, и я хотела бы посмотреть комнаты наверху, если вас не затруднит.

— Что вас огорчает? — Он не двинулся с места, пока она медленно шла к лестнице.

— Ничего. Я уже говорила. — Элизабет повернулась и посмотрела ему в лицо, стараясь улыбаться и говорить непринужденно.

— Этот дом не соответствует тому, что вы ожидали увидеть? — спросил Филипп, уже в который раз показывая свою пугающую проницательность. — Вы ожидали чего-то менее… гармоничного?

— Вовсе нет. — Она никогда не умела лгать, и это было тем более трудно под его пристальным взглядом.

— Не думаю, что вы говорите правду, но, как вы сказали мне однажды по другому поводу, ваши мысли принадлежат только вам. — Он приблизился к ней, все еще стоявшей в замешательстве, обнял за талию и, ласково заглянув в лицо, произнес: — Для такого маленького создания сердце и ум поистине железные, не так ли?

— Нет…

— Нет да. — Когда она попыталась выскользнуть из его объятий, они стали еще более крепкими. — Железные. — В его глазах разгорался огонь. — Когда я впервые увидел вас в дверях лондонской квартиры Джулии, то вы показались мне хрупкой маленькой девочкой — юной и до странности невинной, хотя я думал тогда, что именно вы жена моего брата. А потом… потом я узнал, что вы сестра, притом старшая сестра Джулии — сила, с которой считаются в мире телевидения, женщина энергичная и честолюбивая…

— Филипп… — Он проигнорировал ее протест, как будто она вовсе ничего не сказала. Его голос был по-прежнему тихим и серьезным, но в нем появились нотки, наводившие на нее слабость и истому.

— Карьеристка, черствая и бездушная. Но почти сразу же эта иллюзия рассеивается, и я вижу тигрицу, которая яростно защищает свое чадо — в данном случае сестру. Выясняется, сколь многим вы пожертвовали ради сестры после смерти родителей, хотя никто не осудил бы вас, если бы вы продолжили образование, чтобы сперва самой встать на ноги.

— Послушайте, все это уже в прошлом. Мы пойдем наверх? Я хочу сказать… Вы собирались показать мне оставшуюся часть дома, — пробормотала запинаясь Элизабет, так как его близость уже мутила ее рассудок и лишала самообладания.

— А затем, в доме моих родителей, я вижу вас в образе холодной старой девы, чопорной англичанки — презрительной, высокомерной и гордой.

— Филипп, пожалуйста…

— И как раз тогда, когда я решил было, что вы действительно холодная и недоступная, какой хотели казаться, я узнаю, что вы были замужем и уже успели овдоветь, что вы любили мужчину и согласились подчинить ему свою жизнь…

— Филипп! — Теперь она все же вырвалась из его объятий, ее лицо пылало. — Да, я была замужем за Джоном Макафи и моя фамилия Макафи.

— А теперь я вижу, что это хрупкое создание, этот блуждающий огонек, который как метеор ворвался в мою жизнь, предстает еще одной стороной своей натуры — страстной, пылкой, неистовой и при этом страдающей…

— Я не хочу продолжать этот разговор, Филипп! — На сей раз она все же заставила его на минуту замолчать.

— А Робер? Возможно, он тот тип мужчины, с которым вы стали бы обсуждать такие вещи? — спросил он строго.

— Робер? — Она не смогла сразу припомнить имя, поскольку начисто забыла своего нового знакомого.

— Там, на вечеринке у Лавалей, передо мной была еще одна Элизабет, — сказал он резко. — Вы смеялись с ним, смотрели на него так… — Он остановился и, сделав глубокий вдох, продолжил: — Таким взглядом, какого я никогда не видел у вас прежде.

— Робер был забавным, вот и все. — Элизабет никак не могла до конца поверить в реальность происходящего. Каким-то образом она оказалась в доме мужчины, с которым встретилась лишь несколько дней назад. К тому же все происходило глубокой ночью, и, что было хуже всего, он ожидал, что она откроет перед ним свою душу!

Паника охватила ее. Очевидно, что она представляет для него своего рода вызов — тем более Филипп сам дал это понять, — но было также совершенно ясно, что любая брешь в ее самозащите приведет к любовной связи — знойной, но быстротечной. И эта связь закончится тогда, когда ей нужно будет уезжать. Он, без сомнения, даст ей отставку и вернется в цепкие руки Мирей, а она… она будет раздавлена и опустошена.

Но этому не бывать! Конечно нет, твердила она себе. Не бывать, потому что она не допустит этого. Ей решать. Большинство мужчин обычно берут то, что им предлагают, поэтому она не должна предлагать. Все очень просто.

— Элизабет…

— Вы привезли меня сюда, чтобы показать ваш дом. — Теперь ей не нужно было изображать холодность. — Ну так показывайте.

Пока она говорила, Филипп преодолел разделявшее их пространство, поднял ее на руки и принялся яростно, уже не сдерживая себя, целовать. И, как прежде, несмотря на все страхи, и панику, и тревогу о возможных последствиях, она не могла удержаться и не ответить на его поцелуи. Элизабет не понимала, что случилось, когда он к ней прикоснулся. Этого безумного томления, поднимавшегося из самых глубин ее естества, не было даже с Джоном, но теперь оно становилось таким сладостным и могучим, что противостоять ему не было сил.

— Ты красивая — до чего же ты красивая… — Его голос был хриплым и тихим, а дрожь, которая охватила ее тело, казалось, передается ему. — Я хочу тебя… очень. Если мы пойдем наверх… — Он запнулся, когда увидел, как сильно покраснело ее лицо. — Похоже, это не очень хорошая идея. Но нам не стоит обсуждать ее, потому что тогда мы подеремся — не так ли?

Элизабет заметила веселую искру в карих глазах, хотя вначале казалось, что он хмурится, и одарила его негодующим взглядом.

— О, опять этот взгляд! Мы должны будем повлиять на него. Ну а что теперь? Теперь мы поплаваем! Мне пришлось прибегнуть к маленькой уловке. Я спросил Джулию, любите ли вы воду, и она заверила, что вы плаваете как золотая рыбка. Мой бассейн большой и теплый.