Домине, молча выслушав эту тираду, тоже взорвалась:

— Значит, вы каждый день приходите сюда и говорите со мной об искусстве, чтобы искупить грехи? Неужели вы сами не чувствуете — то, что произошло между нами, нельзя забыть и спрятать под маской благочестия, которую вы нацепили на себя!

Джеймс глубоко вздохнул и пробежался рукой по волосам.

— Что ты хочешь от меня, Домине? — прорычал он. — Ты не имеешь представления о моих чувствах!

— Чувства? Чувства?! — Домине презрительно рассмеялась. — У вас нет чувств, вы их не признаете!

Джеймс шагнул к девушке, и на мгновение ей показалось, что он хочет ударить ее.

— Да что ты об этом знаешь?! — прошипел он. — Ты не задумывалась о том, что для меня это уже наказание — проводить время здесь, с тобой наедине? Говорить с тобой, смотреть на тебя, случайно прикасаться к тебе? — Его голос был хриплым. — Я человек из плоти и крови, Домине, и признаю, что у тебя есть надо мной власть!

Ее обожгло ледяное голубое пламя, вспыхнувшее в его глазах.

— Ну что, ты довольна? Ты ведь хотела услышать именно это, не так ли? Это придает тебе сознание собственной важности? Утоляет страсть, проснувшуюся у тебя внутри?

Домине отпрянула.

— Как вы можете так говорить?! — вымолвила она в ужасе.

— Разве я не прав? Только ты никак не можешь понять, что я слишком стар для тебя, что твои эмоции вызваны естественной потребностью юной девушки в мужской ласке!

— Это неправда! — выкрикнула она, не в силах подавить волну негодования. — Вы просто пытаетесь успокоить свою совесть и обманываете сами себя! Вы говорите, что я ребенок, используете мой возраст как оружие! Зачем? Вы боитесь признать, что я женщина?

— Ради бога, Домине, прекрати мучить меня! — Он выругался сквозь зубы. — Забудь об этом разговоре! Очевидно, я ошибался, думая, что могу все исправить, и теперь мне придется держаться от тебя подальше.

Он так резко схватил папку со сценарием, что один лист бумаги вылетел и спланировал на пол. Они одновременно нагнулись, чтобы поднять его, Домине уже протянула руку, но Джеймс гневно оттолкнул ее и — не рассчитал силу. Девушка, потеряв равновесие, рухнула на ковер. Мгновенно раскаявшись в своей грубости, Джеймс отбросил сценарий в сторону и нагнулся, чтобы помочь ей подняться.

— Отстаньте от меня! — всхлипнула девушка, готовая расплакаться от унижения.

— Домине! — умоляюще воскликнул он. — Я не хотел… — И, с хриплым стоном опустившись на колени подле нее, нежно взял девушку за плечи и развернул к себе: — Домине! — тихо сказал он. — Не заставляй меня ненавидеть самого себя!

— Я думала, что вы ненавидите меня, — прошептала она.

Его глаза потемнели, и в их глубине зажглось волнующее мерцание.

— Нет, — произнес он, тяжело дыша.

Горячие ладони сжали ее запястья. Он чувствовал, как под кончиками его пальцев неровно бьется пульс девушки. Затем, словно не в силах остановить самого себя, он склонился над ней и в следующее мгновение прижал к ковру всем своим весом. Домине снова, как в то утро на вересковой пустоши, парализовала странная слабость, и она сдалась, ответив на его настойчивый, требовательный поцелуй. Он хрипло, со стоном произнес ее имя, зарывшись лицом в ее волосы; шелковый пеньюар, повинуясь движению его руки, скользнул с плеч, позволив его пальцам ласкать ее тело. В его прикосновениях была нежная страсть, а поцелуи, которыми он осыпал ее глаза и шею, были долгими и жгучими. Она обвила его руками за шею, запустив пальцы в густые волосы на затылке, потеряв всякое желание сопротивляться.

Это продолжалось до тех пор, пока его губы не скользнули ниже, начав ласкать нежный изгиб ее груди. С ужасом осознав, что происходит, она с силой оттолкнула его, застав врасплох, — он разжал объятия, в тот же миг девушка выскользнула из его рук и бросилась через всю комнату в ванную, не сумев подавить рыдания. Не оглядываясь, она захлопнула за собой дверь и закрыла ее дрожащими руками на задвижку, обессиленно прислонившись к двери плечом — унижение волнами захлестывало ее. Она жадно, задыхаясь, глотала воздух, и причиной жжения в груди на этот раз был не бронхит. «О боже, — суматошно пульсировала в голове единственная мысль. — Что я наделала? Что я наделала?!»

Из спальни не доносилось ни звука, и девушка, должно быть, долго простояла так, прислонившись к двери, пока не услышала голос миссис Мэннеринг:

— Домине! Домине! Ты в ванной?

Домине преодолела спазм в горле.

— Д-да! Я здесь! — смогла выговорить она, облизнув пересохшие губы.

— Поторапливайся, дорогая. Пришел доктор Риверс.

Домине подошла к раковине, ополоснула заплаканное лицо и с ожесточением вытерла его полотенцем так, что на щеках выступили красные пятна. Затем она поправила поясок на пеньюаре, расчесала волосы и вышла в спальню.

— Вы сегодня поздно, доктор, — собравшись с духом, выговорила она.

Риверс улыбнулся:

— Я был по соседству. Играл в шахматы с юным мистером Морли и подумал, что могу нанести вам визит этим вечером, сэкономив тем самым время на завтра. Вы выглядите намного лучше, юная леди. Думаю, пора вам прописать небольшую прогулку и глоточек свежего воздуха, а?

Домине с улыбкой кивнула, внутренне содрогнувшись от ужаса, — меньше всего ей сейчас хотелось нарушить свое двухнедельное заточение и вновь появиться среди домочадцев после того, как она полностью уничтожила все возможности каких бы то ни было отношений с Джеймсом.

Но наутро паника рассеялась — Лили вместе с ранним завтраком принесла спасительную новость о том, что мистер Джеймс уехал в Лондон и через пару часов вылетит оттуда в Рим.

Прошло несколько дней. Домине снова была на ногах, и Мелани бегала за ней по пятам, приглядывая за тем, чтобы она не выполняла никакой тяжелой работы. Миссис Мэннеринг, напротив, совершенно не заботило едва восстановившееся здоровье девушки, и она гоняла Домине по мелким поручениям, как и до болезни. С особой радостью хозяйка дома взвалила на ее плечи обязанность каждый день подавать синьоре Марчинелло завтрак в постель, но на следующее утро после того, как Домине заявилась к ней в спальню с подносом, итальянка собственной персоной спустились в столовую к завтраку, тем самым вычеркнув эту повинность из списка.

Домине проводила много времени на свежем декабрьском воздухе и, поскольку поблизости всегда была Мелани, бдительно следившая за тем, чтобы она не переутомлялась, занималась в основном тем, что выгуливала и чистила лошадей. Все радовались ее выздоровлению, и даже двое мужчин, работавших на ферме, тепло приветствовали ее возвращение.

Лючия почти не показывалась из своей комнаты — выходила только к столу. Она взяла напрокат машину в Малтоне и объехала все окрестные городки. Пару раз она предлагала Домине присоединиться к ней, но та отказывалась, искренне поблагодарив. Мысль о том, что синьора Марчинелло в один прекрасный момент может стать миссис Джеймс Мэннеринг, заставляла девушку избегать общества итальянки. Хотя Джеймс уверял, что у них с Лючией чисто дружеские отношения, Домине не верила, что он способен оставаться равнодушным к такой женщине и предпочесть ей Ивонн Парк.

Дни тянулись медленно. Домине старалась не думать о том, что произойдет, когда Джеймс вернется на Рождество, а он обязательно вернется. Бежать она не могла — от суммы, которую ей удалось накопить, откладывая понемногу из тех денег, что дедушка Генри давал ей на карманные расходы, ничего не осталось. Джеймс Мэннеринг никогда не обсуждал с ней финансовые вопросы, сама же она об этом и не заикалась, чувствуя себя совершенно бесправной в его доме. А без денег ей некуда было идти. Ведь на поиски работы может уйти пара недель, и все это время надо будет где-то жить, а потом еще целый месяц ждать зарплату… Ситуация казалась безвыходной.

И вдруг, когда шла вторая неделя после отъезда Джеймса, Домине представилось неожиданное решение. В один из вечеров Винсент пригласил ее в кино и по пути домой ошарашил, сделав предложение. Сначала она решила, что молодой человек шутит, и упрекнула его в этом, но, увидев, как он в ответ обиженно нахмурился, поняла, что он абсолютно серьезен.