Когда Кэсс появилась вновь, она была одета в неброское хлопчатобумажное платье с пуговицами от ворота до подола и босоножки на каблуках. Шелковистые волосы спадали ей на плечи — русые пряди вперемешку с лимонно-желтыми. Загар, который Кэсс приобрела за последние недели, придал ее коже золотистое сияние. И почти никакой косметики, только на выгоревшие на солнце кончики ресниц она нанесла немного темно-коричневой туши.

— Я готова, — заявила она.

Взглянув с досадой на ее радостное лицо, Бен глубоко вздохнул.

— Вижу, — подтвердил он, пропуская ее вперед.

— Как я выгляжу? — с сомнением спросила она, оглядываясь через плечо.

— Самым достойным образом, — сухо заверил он ее, гадая про себя, что скажет бабушка, когда выяснит, что он привез с собой дочь Гвидо Скорцезе. — Ты сказала кому-нибудь, куда едешь?

Кэсс пришла в замешательство.

— Нет, — она нахмурилась. — А это обязательно?

— Я сказал Марии, — сдержанно объяснил Бен. Ему, конечно, следовало известить Софи, но он не решился.

Они направились на юго-запад от Кальвадо по главной автостраде, ведущей в Ливорно, а затем свернули на менее оживленную дорогу. Перед ними поднимались Апеннины на фоне небесной синевы, а поля в речных долинах и рощи оливковых деревьев с серебристой листвой представляли поразительный контраст с темными горами. Кое-где пестрели фермы и небольшие селения, виноградники террасами карабкались по склонам холмов к средневековым городам, напоминавшим крепости.

Повсюду царил дух безвременья, и создавалось впечатление, что живущих здесь людей не должны заботить события окружающего мира. Жизнь в этих местах шла в более размеренном ритме; времени хватало и на работу, и на отдых, и на то, чтобы насладиться вкусной едой и хорошим вином.

Бен остановился неподалеку от придорожной станции техобслуживания, чтобы Кэсс могла позавтракать, а затем, часов в двенадцать дня, остановился еще раз у маленького ресторанчика.

— До Верразино не более тридцати миль, — объяснил он после того, как официант усадил их на террасе, откуда открывался вид на долину с вьющейся по ней рекой. — Но пожалуй, разумнее будет приехать после ленча. Если Nonna больна, незачем вынуждать ее кормить два лишних рта.

— Разумеется. — Кэсс неуверенно улыбнулась. — Ты не жалеешь, что пригласил меня?

Уголки губ Бена слегка дрогнули.

— А мне казалось, ты сама пригласила себя, — насмешливо отозвался он и увидел, как жаркий румянец залил ее щеки.

— Ты же знаешь, что я имела в виду, — пробормотала она, проявляя несоразмерный интерес к плетеному коврику на полу, и Бену пришлось улыбнуться.

— Нет, — произнес он, заставив Кэсс с сомнением взглянуть на него, — нет, я не жалею о том, что пригласил тебя. Одному слишком скучно.

Кэсс заметно успокоилась.

— Ну, положим, ты почти всю дорогу молчал, — уже увереннее отозвалась она. А затем, словно поняв, что ее слова могут быть истолкованы неправильно, поспешно добавила: — Впрочем, я не имею ничего против этого. Я тоже любовалась пейзажами.

Бен откинулся на деревянной скамье.

— Да, здесь чудесно, правда? В юности мне хотелось, чтобы мы жили в этих местах.

Кэсс нахмурилась.

— Но разве папа и твоя мать не отсюда родом?

— Да, — тяжело вздохнул Бен, — семье Скорцезе принадлежит множество земель в округе. Гвидо был — как это назвать? — сыном здешнего помещика. А происхождение Софи менее впечатляет: мои бабушка и дедушка работали на виноградниках Скорцезе.

— Неужели? Ты никогда не рассказывал об этом! — Кэсс приподняла брови — они были несколько темнее волос. — Как романтично! Как думаешь, они были страстно влюблены?

Бен резко покачал головой, уже жалея, что завел этот разговор, и только приход официанта избавил его от необходимости отвечать. Но после того, как на столе появились тарелки со спагетти, а между ними заискрился графин с домашним вином, Кэсс вновь вернулась к теме детства Бена. Бену не оставалось другого выбора, как ответить на ее вопросы.

— Разве тебя не удивляет, что ты их единственный ребенок? — расспрашивала она, и, глядя в глаза Кэсс, Бен гадал, о чем она думает на самом деле. Должно быть, она понимала, как и он сам, что их отношения вышли за рамки привязанности брата и сестры и эти расспросы о семье были лишь отвлекающим маневром.

Но поддерживать разговор в таком вполне безличном русле было гораздо безопаснее, и потому, налегая на спагетти, Бен небрежно отозвался:

— То же самое я мог бы спросить у тебя.

Кэсс скривилась.

— После того как я родилась, маме больше нельзя было иметь детей — по крайней мере так она говорит. Но у Софи такой проблемы не возникало, верно?

— Да, — Бен задумался, прежде чем продолжить, — да, у нее действительно не возникало подобных проблем, насколько мне известно. — Минуту он колебался, а затем добавил ровным тоном: — У меня множество двоюродных братьев и сестер.

Кэсс глубоко вздохнула.

— Мне бы тоже хотелось иметь много детей. По-моему, братья и сестры — это чудесно.

Бен сосредоточился на своих спагетти.

— От Роджера? — резко спросил он и услышал в ответ ее прерывистый вздох.

— Нет, не от Роджера, — решительно заявила Кэсс и добавила: — Должно быть, у меня никогда не будет семьи. У меня нет ни малейшего желания вновь выходить замуж.

Услышав эти слова, Бен испытал чувство облегчения и вместе с тем наполнился презрением к себе.

— Не все мужчины такие, как Роджер, — ровным тоном возразил он. — Вполне возможно, ты еще встретишь мужчину, за которого захочешь выйти замуж, и тогда…

— Знаю, — громко и с дрожью в голосе перебила она Бена. И тут же, словно испугавшись, что она привлекает к себе внимание людей за соседними столиками, полушепотом произнесла: — Ты же знаешь, что я не выйду замуж ни за кого другого. Мне не следовало принимать и предложение Роджера.

Убежденность в ее голосе не вызывала сомнений, и Бен снова проклял себя за удовлетворение, которое ощутил, услышав, как она отвергает свой брак.

Она была такой откровенной, такой страстной, но невинной в некоторых отношениях, несмотря на годы, прожитые с Фиддингом. Представляя себе Кэсс рядом с этим бесчувственным чурбаном, Бен ощутил почти животную ярость. Ни о чем он не мечтал так сильно, как о возможности проучить как следует Роджера. Ему не помогало даже сознание того, что по крайней мере наполовину его гнев был порожден собственным бессилием.

Некоторое время они сидели молча. Есть обоим не хотелось. Однако Бен воздержался от комментариев по поводу очевидного и, налив Кэсс вина, начал рассказывать ей об истории своей страны. С этим предметом он был знаком несравненно лучше и потому постарался сделать свой рассказ как можно более увлекательным. Он рассказал о городе Вольтерре, расположенном на холмах, о его средневековых замках; описал крохотную республику Сан-Марино, разместившуюся на скалистом живописном склоне Монте-Титано; пересказал легенду о церкви, построенной на месте часовни святого Франческо в Санта-Мария-дельи-Анджели, где, как говорят, розы в садах не имеют шипов — с тех пор, как святой вознес к небу свое знаменитое покаяние.

К тому времени, как после еды им подали кофе, за столом воцарилась гораздо более непринужденная атмосфера, и Бен смог расслабиться, наслаждаясь обществом Кэсс и не испытывая головокружительного взрыва эмоций. Он почти сумел убедить себя, что взял ее в поездку ради того, чтобы не скучать в одиночестве. Но где-то в самой глубине души он знал, что это неправда…

Было уже половина третьего, когда они достигли Верразино. Заключительный этап поездки прошел гораздо медленнее из-за узких дорог. Лесистые склоны, густо поросшие утесником и вереском, расступались, образуя неглубокую долину; речушка, которую они видели с террасы ресторана, лениво извивалась среди полей кукурузы. Пахло сосновой смолой и лимонами, в затененной кипарисами зеленой чаше синело озеро, в котором, как рассказывал Бен, он в детстве купался.

Положив подбородок на руку, лежавшую на открытом окне машины, Кэсс с завистью посмотрела на плескавшихся в воде детей. Мелькание загорелых тел, должно быть, напомнило ей о том, как Бен брал ее с собой купаться три года назад, и, бросив в его сторону насмешливый взгляд, она спросила: