Внешне события рассказа развиваются в пространстве и во времени: сначала Иона спустился в трюм, потом заснул, потом его бросили в море, потом его проглотил кит. Одно событие происходит вслед за другим, и, хотя некоторые из них явно неправдоподобны, весь рассказ логически согласован во времени и в пространстве. Но если понять, что автор хотел передать не последовательность внешних событий, а внутреннее состояние человека, разрывающегося между своей совестью и желанием уйти от своего внутреннего голоса, то становится ясно, что различные действия, следующие одно за другим, выражают одно и то же состояние героя, а развертывание событий во времени выражает нарастание одного и того же чувства. Пытаясь уклониться от исполнения своего долга по отношению к ближним, Иона изолирует себя все больше и больше, пока наконец во чреве кита этот элемент защищенности не сменяется элементом заточения, и он уже не может этого вынести и вынужден молить Бога, чтобы Бог освободил его из плена, куда он сам себя заточил. (Такой механизм очень характерен для неврозов. Человек принимает какую-то установку, которая должна защитить его от опасности; но потом эта установка перерастает границы своей первоначальной функции защиты и превращается в симптом невроза, от которого человек старается освободиться.) Так, бегство Ионы к спасительной изоляции кончается страхом перед заточением, и он начинает свою жизнь вновь с того момента, когда он попытался пуститься в бегство.

Между видимой и скрытой логикой рассказа есть еще одно различие. В основе видимой логики – причинная связь внешних событий. Иона хочет уйти в море, потому что он хочет бежать от Бога, он засыпает, потому что устал, его выбрасывают за борт, потому что считают, что из-за него разыгралась буря, его проглатывает кит, потому что в море водятся киты, которые едят людей. Каждое событие обусловлено каким-то предыдущим событием. (Заключительная часть рассказа нереалистична, но не лишена логики.) Но скрытая логика событий совсем иная. Различные события связаны друг с другом по ассоциации с одним и тем же внутренним состоянием. То, что кажется причинно-следственной цепочкой внешних событий, есть выражение смены состояний души, находящихся между собой в ассоциативной внутренней связи. Эта связь так же логична, как и последовательность внешних событий, но это уже другая логика. Мы сможем яснее представить себе суть этой логики – логики языка символов, – обратившись к анализу природы сновидений.

Взгляды на природу сновидений сильно изменялись от столетия к столетию и от культуры к культуре. Считают ли люди, что сны – это реальные события, происходящие с душой, лишенной во сне телесной оболочки, либо верят, что сны внушаются Богом или злыми духами; видят в сновидениях выражение иррациональных страстей или, напротив, выражение высочайших помыслов и нравственных сил. Одно в этих представлениях не вызывает сомнений: то, что сновидения являются значимыми и выражают какой-то смысл. Имеющими смысл их можно назвать потому, что в них содержится какое-то сообщение, которое можно понять, если располагать ключом к разгадке, значимыми – поскольку нам обычно не снятся какие-то мелочи, даже если их можно передать на языке, скрывающем значимость сообщения, посылаемого сном, за ширмой незначительности.

В последние столетия люди решительно отошли от подобных представлений. Толкование сновидений причислили к области суеверий, и просвещенный, образованный человек, не важно, ученый или нет, не сомневался, что сновидения – это бессмысленное и ничего не значащее проявление деятельности мозга, в лучшем случае – реакция мозга на ощущения тела, испытываемые во сне.

И только Фрейд в начале XX столетия подтвердил правильность прежних представлений о том, что сновидения имеют и смысл, и значение; нам не снится то, что не является существенным отражением нашей внутренней жизни, и все сновидения можно понять, если знать ключ к их разгадке; толкование снов – это via regia[4], главный путь к пониманию подсознательного и пониманию наиболее мощных мотивов как патологического, так и нормального поведения. Фрейд не только определил природу сновидений, он настойчиво и непреклонно вновь и вновь подтверждал одно из старейших представлений: сон есть осуществление иррациональных желаний, подавляемых во время бодрствования.

Сейчас я не буду с этой точки зрения рассматривать теорию сновидений Фрейда и более ранние теории – я вернусь к этому в последующих главах, – а перейду к обсуждению природы сновидений в том плане, как я сумел ее понять благодаря работам Фрейда и исходя из собственного опыта человека, который видит и истолковывает сны.

Учитывая, что нет такого вида деятельности мозга, который не проявлялся бы во сне, я считаю, что единственным определением природы сновидений, которое не искажало и не сужало бы сущности этого явления, может быть лишь обозначение сна в широком смысле как выражения всякого вида умственной деятельности, происходящей во сне, имеющей определенный смысл и значение.

Очевидно, что это определение слишком широко, чтобы его можно было применить для понимания природы снов, если не уточнить смысл понятия «во сне» и особое воздействие этого состояния на нашу умственную деятельность. Если выявить сущность этого воздействия, можно гораздо больше узнать о природе сновидений.

Физиологически состояние сна представляет собой условие для восстановительных химических реакций в организме; запас энергии приходит к норме, в то время как организм не совершает никаких действий и даже чувственное восприятие почти полностью отключено. В психологическом плане во сне приостанавливается осуществление главной функции, присущей периоду бодрствования: реагирования на окружающую действительность путем восприятия и действия. Это несовпадение между биологическими функциями бодрствования и сна является, по сути, различием между двумя типами состояния человека.

Чтобы оценить воздействие состояния сна на процессы, происходящие в мозгу, нужно сначала рассмотреть более общую проблему – проблему взаимозависимости между родом деятельности, которой мы занимаемся, и мыслительным процессом. Наш образ мыслей в значительной степени определяется тем, что мы делаем и в каком результате заинтересованы. Это не значит, что такая заинтересованность искажает наш образ мыслей, она просто соответствующим образом изменяет его.

Каково, например, отношение к лесу у разных людей? Художник, который пришел в лес писать картины, владелец этого леса, заинтересованный в увеличении извлекаемой из него прибыли, военный, решающий тактическую задачу обороны этого участка, турист, который хочет насладиться отдыхом на природе, – каждый из них имеет о лесе свое представление, отличное от других. Для художника важно восприятие формы и цвета; бизнесмена интересуют размеры, количество и возраст деревьев; офицер будет решать проблемы видимости и укрытия; туристу важнее всего отыскать тропы и правильно ориентироваться в лесу. Хотя все они согласятся с абстрактным утверждением, что они находятся на опушке леса, их «видение» леса будет различным в зависимости от рода их занятий.

Различие между биологической и физиологической функциями сна и бодрствования носит более фундаментальный характер, нежели несовпадения между видами деятельности, и соответственно несравненно глубже различаются системы восприятия мира, связанные с этими двумя типами состояния человека. Во время бодрствования мысли и чувства прежде всего отвечают на сигналы извне: человек должен овладевать окружающей средой, изменять ее, защищаться от нее. Задача бодрствующего человека – выжить; неспящий человек подчиняется законам, которые управляют внешней действительностью. Это значит, что он должен мыслить категориями времени и пространства и что его мышление подчиняется законам логики времени и пространства. Когда мы спим, нам не нужно приспосабливать внешний мир к своим потребностям. Мы беспомощны, и поэтому не случайно сон называют «братом смерти». Но при этом мы еще и свободны, свободнее, чем во время бодрствования. Мы свободны от бремени труда, от необходимости нападать или защищаться, от необходимости наблюдать за действительностью и овладевать ею. Нам не нужно смотреть на внешний мир, и мы обращаемся к своему внутреннему миру, мы заняты исключительно самими собой. Спящего человека можно сопоставить с зародышем или с мертвецом; его можно еще сравнить с ангелом, который не подчиняется законам «действительности». Во сне царство необходимости уступает место царству свободы, в котором «Я» – единственная система, являющаяся точкой приложения мыслей и чувств.