Самое смешное, что все эти дни я продолжала делать вид, что не знаю, кем меня пугает Лиля, что за вестники, ангелы уполномоченные-озабоченные поджидают нас снаружи.
Вечером я попросила Лилю похоронить меня, если я умру когда-нибудь. Она долго смеялась и взяла с меня такое же обещание. А когда я вернулась, мне хотелось обнимать, целовать её, трогать её руки и ноги, чтобы убедиться, что она есть. Хотя один человек – это всё равно отчаянно мало.
Я пишу, и всё равно чего-то недоговариваю. Да, тем же вечером Лиля научила меня, как скручивать провода телефонные на почте, чтобы звонить. (И шить научила…) Но я не знаю, с кем я говорю по телефону. С родителями? С ней? Сама с собой?
Правды я всё равно не смогу написать».
Закрыла лист в книге. Откинулась на подушку, вертя ручку в пальцах. В спальне заскрипело. Вертелась во сне Лиля. Анна закрыла глаза. Кровать в соседней комнате заскрипела опять. И опять. Сон слетел. Такое ощущение, что там весёлый секс. Век не поднимала. С кем это Лиля? Сама с собой? И что там в её книге такое?
Анна смотрела в темноту под веками и ждала, когда будут бить полночь часы на стене, чтобы увидеть карликов. Подметить момент, когда они выпрямляются из ковра. Очень длинное время – но часы не били. Даже не тикали.
У Лили стало тихо.
Скатилась и упала на пол ручка. Перевернулась и оказалась у стены. Случайно коснулась левым соском. От холода по телу побежали мурашки. Темнота под веками смягчилась, как растворённая акварель, посветлела, растеклась сумерками. Вспомнила…
Вспоминала:
…Сегодня.
В сумерках.
Взяв пошитые вещи, они вышли, спустились по лестнице. Бросали вороватые взгляды в щели дверей, в пустые квартиры.
– Куда мы пойдём? – спросила Анна.
– Так, пройдёмся по магазинам.
– Они не закрываются ещё?
– Если закроются – откроем. Кроме того, нам нужно отнести товар. – Лиля похлопала по большой сумке. Зазвенели ключи и зашелестела ткань.
Сумерки смыли все краски, только чёрные конусы тополей раскачивались в сером небе. Шаги гулко отдавались в тишине, других звуков не было. Анна бросила мимолётный взгляд на две пыльные машины у подъезда.
Дверца одной была закрыта неплотно, по ней ползла ржавчина. Холодный страх начал медленный подъём от ног к голове. Но тут она вспомнила о Сергее. Вспомнила неожиданно – утром она обещала себе, что скажет Лиле: то ли любит она Сергея, то ли хочет безумно. И страх уступил место приятной щекотке в венах. Походка стала лёгкой. Она дала добрым воспоминаниям бродить по телу, задерживаясь в некоторых уголках. Какая разница, о ком вспоминать?
Сколько ни шли Лилия и Анна, никто не встречался им, но в сумерках легче не обращать внимание на отсутствие людей. Особенно вдвоём. Анна даже привыкла к тишине, неподвижности. Они шли прямо по проезжей части – дороги были пусты. Но светофоры синхронно меняли цвета. Блестел огнями центр города.
Зашли в гигантский торговый комплекс. Лиля точно знала, куда направляется. Анна отстала.
– Чего ты там дожидаешься? Идём!
– Иди, я сейчас подойду!
Анна остановилась между столиками суши-бара и, закинув голову, посмотрела вверх, на сплетения лестниц в свете невидимых ламп, на стеклянный купол. Никто бы не смог представить, что здесь бывает тихо. Стиснула листья растения в кадке. Листья были упругими. Спустила руку к земле. Земля оказалась влажной.
А Лилия, занырнувшая в один из магазинов одежды, по-хозяйски рылась под прилавком, заглядывала в подсобное помещение. Пошитые платья вынимала – видимо, здесь был их пункт назначения. В руках держала десяток вешалок. Деловито прикрепляла ценники, несколько бирок пометила красными наклейками скидок. Развешивала по размерам. Анна зашла в магазинчик, но не помогала, только смотрела: Лиля раскраснелась от напряжения, волосы падали на щёки. Выглядела почти ребёнком, очень красивой девочкой. Анна думала, как приятно, наверное, быть такой изящной и лёгкой, такой милой. И до нытья сердца – хотелось, нужно было быть именно такой.
Потом Лиля занялась какими-то махинациями с кассовым аппаратом, с бумагами. Анна отвлеклась. В таких магазинах она, разумеется, никогда ничего не покупала, даже не заходила в них. Мысли о Сергее смешались с мыслями о надетых и снятых вещах, о дорогой одежде, о вседозволенности. Анна могла брать что угодно и примерять, не заходя в кабинки. Никто не видел. Накинула заманчивый пиджак. Разочаровалась.
– Ты плохо подбираешь размер! – заметила Лиля из своего угла. Анна обернулась, но ничего не сказала.
Внимание её привлекло свадебное платье. Сразу отвела глаза. Мужчины-то у неё нет, зачем ей свадебное платье? Манекен-невеста, без головы, стоял чуть поодаль, среди вечерних нарядов. Платье было шёлковое, гладкое. Внизу несколько складок. Узкий лиф, асимметричные полосы стразов. И ничего на плечах. Всё время видела его боковым зрением, непроизвольно. В целом платье было простым для свадебного – ни воланов, ни кружев, ни цветов. Чем больше Анна не смотрела на него, тем сильнее оно притягивало. Текучая белизна, совершенная форма.
Желание примерить свадебное платье переходило в нервный зуд, становилось сильнее желания любви с мужчиной, сильнее всех других желаний. Платье казалось идеальным, невозможным, и, чем меньше она, одиночка, имела на него прав, тем сильнее хотела его. Анна завидовала манекену, у которого вообще нет головы и рук, который никогда не выйдет замуж, но имеет право на платье. Она долго отворачивалась, предчувствуя снежный шелест материи в пальцах. Лиля возилась у витрины.
Анна быстро сняла с себя блузку и брюки, разулась, откинула в сторону. Лёгкое, платье не упало с манекена – легло на руку. Быстро, быстро… Так же легко легло на тело, сделав его стройным и длинным. Спину кольнуло – она просунула под ткань руку, отлепила квадратную белую наклеечку, стряхнула с пальца – прилипло. Застыла.
Медленно подошла к зеркалу. Распустила волосы. «Если бы ты был здесь, Серёжа, всё решилось бы в одну секунду».
Отражение гипнотизировало. Зрачки расширялись. Отражение было чудесным. Никогда раньше Анна не видела хорошего отражения. Напряжённая, серая, она не нравилась себе. Но сейчас отражение стало прекрасным, красивее Лили.
На скулах выступил румянец. Глаза блестели от слёз. Воздух в лёгких приобретал другие свойства. Чужая красота невесты, полное самопоглощение, свет лампы по зеркалу. Шёпот тканей в неподвижности. На волосах появился венок – уложила подкравшаяся на цыпочках Лиля. Зрачки стали ещё шире. Анна не могла оторваться от отражения, дышать без него.
Пока Анна стояла перед зеркалом, Лиля выбрала себе комплект хлопкового белья, уложила в сумочку, что-то нажала в кассовом аппарате. Сидя на полу, примерила несколько пар обуви. Вздохнула.
Вздох вывел Анну из оцепенения. Она вспомнила, что пора идти за тем, что в самом деле нужно, – за продуктами. Платье вернула на место и с честным облегчением натянула свои невзрачные брюки, отлепила и выкинула в урну прилипшую к ним наклейку с платья с пропечатанным «402», зацепила волосы, вернулась в свой организм, в своё существо, которое, кажется, едва не потеряла.
– Идём? – спросила Лиля.
– Всё? А деньги?
– Какие деньги! Не смеши меня.
Когда они выходили из магазина, на другом конце холла Анна заметила уборщицу. Обычная уборщица в синем халате катила тележку с ведром и моющими средствами в сторону туалетов. Глянула на Лилю, но та целенаправленно шла к продуктовому.
Аномальная тишина в продуктовом супермаркете. Взяли салаты, овощи, зубную пасту, порошок для ручной стирки, сыр, колбасу, икру, хлеб, замороженную рыбу, торт. Прошли мимо пустых касс.
Пакеты оказались тяжёлыми, однако Лиля предложила прогуляться по проспекту.
– Мы так редко бываем на воздухе.
Лиля учила её не оглядываться и не бояться. Анна не знала толком, чего бояться. Город светился огнями. «Может, взорвалась какая АЭС, и всех эвакуировали, – думала она. А мы остались. И скоро радиация начнёт брать своё. Вылезут волосы». Она сказала Лиле:
