– Пришли, – произнес Нортон-старший, отпуская плечо дочери. – Тебе придется провести некоторое время здесь. Скажем, до вечера.

– Но в чем я провинилась? – краснея от несправедливости, выкрикнула Василиса. – Я не хочу туда, ясно?!

– В моем доме заведены определенные порядки, – сказал на это отец, прищурившись. В глазах его промелькнула заинтересованность. Во всяком случае, сейчас он выглядел менее равнодушным.

– Считай, что так и должно быть, – продолжил он, и лицо его вновь окаменело. – И еще… я запрещаю тебе появляться в семейной библиотеке.

– Но почему я должна сидеть здесь? – Василиса оглянулась на дощатое строение за своим плечом. – Может, лучше бы мне заняться уроками? Нам очень много задали в школе…

– Забудь о школе. И о занятиях. Теперь твоя жизнь сильно изменится.

– С чего бы это? – процедила Василиса, вновь позабыв о вежливости.

– Запомни одно простое правило, – сухо произнес Нортон-старший, следя за переменами на лице дочери. – Никогда не зли меня.

И отец, коротко размахнувшись, отвесил Василисе крепкую пощечину.

Девочка вскрикнула: щеку будто обожгло пламенем.

Нортон-старший быстро отпер дверь и толкнул дочь внутрь. Лязгнула задвижка, и он удалился. Василиса осталась одна в полной темноте.

– Ничего себе… – только и сказала она, осторожно ощупывая скулу: щека, казалось, распухла.

Да, не так она представляла встречу с отцом.

Ну где же хоть одна улыбка для нее, хоть один теплый взгляд? Какие еще возникают эмоции при встрече с родными людьми после долгой разлуки? Малейшее проявление интереса, симпатии, простого любопытства: где была, как жила, чем занималась? Вместо этого – холод, равнодушие, отстраненность, пощечина. При воспоминании о последней губы у Василисы задрожали.

Зачем ей такой отец? Не лучше ли было и дальше ничего не знать друг о друге? Кажется, его не очень-то обрадовала встреча с дочерью.

Прошло около часа, и Василиса ощутила, что сильно дрожит. Холодно… Все-таки май только начинается и разгуливать в тоненькой кофточке рановато. Если бы она знала, что ее запрут в сарае, то оделась бы потеплее.

Подумав об этом, Василиса хмыкнула. Движение отдалось в щеке легкой болью. Но тем не менее девочка попыталась сосредоточиться.

С чего вдруг Эрику вздумалось писать ей записки? Она заметила, как он испугался отца. А Норт выглядел изумленным и заинтригованным – значит, явно ничего не знал о записке.

Вздохнув, Василиса крепче обхватила колени руками. Ладно, со всем этим она позже разберется.

Но прошло около трех часов, а за ней так никто и не явился.

Василиса почувствовала, что глаза начинают слипаться – клонило ко сну. Ведь она целую ночь не спала – читала. И почему здесь так холодно…

… У нее были красивые огненно-красные крылья. Василиса взмахнула ими – вышло это абсолютно легко, будто она летала всю жизнь. Дивное, невесомое ощущение возникло в самой ее душе, поднимаясь легкими толчками, и вскружило счастьем голову. Василиса взмывала все дальше и дальше, ввысь, наслаждаясь удивительным чувством – радостью свободного парения.

Пушистые облака неожиданно сменились звездами, дружелюбно мерцающими вдалеке…

И вдруг в мягкой бархатной темноте вспыхнули тысячи огненных лестниц, они заслонили собою все небо. Василиса растерялась и не знала, куда же ей лететь: крылья опалил жар, идущий от пламени тысяч ступенек, стало трудно дышать.

«Давай, – прошептал в ухо мягкий шелестящий голос, – поскорей, осталось немного… совсем чуть-чуть, главное, выбери правильную дорогу!»

«Нет! – перебил голос другой, более резкий и грубый. – По лестницам из огня нельзя ходить! И кстати, разве она знает, куда идти?»

Раздался громкий неприятный смех.

Василиса вздрогнула и застыла в нерешительности, замерли неподвижно ее крылья.

«Не сдавайся!» – испуганно произнес первый голос.

Но девочка почувствовала, как ее понесло назад со страшной силой. Словно кто-то отматывал кадры на кинопленке: мигающие звезды стремительно уплывали вдаль и таяли, превращаясь в чуждые бледнеющие точки, пока их совсем не скрыл густой серый туман, возникший неизвестно откуда. Туман лез в уши, рот, глаза – крылья потяжелели и намокли, пока совсем не обмякли. Руки-ноги Василисы задубели, словно скованные ледяной броней, она не могла пошевелить даже пальцами! Девочка падала вниз, словно камень, сорвавшийся с обрыва, – тихо, стремительно, неумолимо; и видела, как все быстрее приближается земля… Еще немного, и она разобьется! Так страшно, страшно! Холодно!..

– Мама! – закричала Василиса и проснулась.

Она лежала на охапке сена, свернувшись калачиком. Несмотря на это, девочка так закоченела, что зуб на зуб не попадал.

Снаружи потемнело – наступил вечер.

Василиса вскочила и начала размахивать руками и ногами, чтобы согреться. Она несколько раз подпрыгнула, но больно стукнулась о низенькую ветхую балку, вдобавок на нее сверху посыпалась труха.

Нет, так не пойдет… И девочка вновь уселась на солому, поджав под себя ноги.

Ну и странный сон ей приснился! Красные крылья, лестницы, голоса… Наверное, это от голода. А вот интересно, можно ли так летать в открытом космосе? Нет, там же нет воздуха… Хотя можно ведь научиться задерживать дыхание надолго? Честно говоря, плавала Василиса неважно, а ныряла еще хуже. Но если лететь в вакууме, скажем, одну минутку, вполне можно научиться. Хотя постойте! В космосе наверняка жуткий холод, и, чтобы там выжить, нужна не только способность надолго задерживать дыхание.

Ее научные и не очень рассуждения были прерваны звуком приближающихся шагов – кто-то крался к сарайчику.

Василиса прислушалась. Шаги замерли у самой двери.

– Эй, сестричка! – Голос Норта раздался, словно гром среди ясного неба. – Ты там не замерзла?

Послышался то ли смех, то ли писк. Ага, значит, и Дейла здесь.

– Рыжая-рыжая! – затянул Норт.

Василиса подняла глаза к потолку и вздохнула. Опять то же самое! Она решила не отвечать. Может, ее кровным родственничкам вскоре надоест издеваться, и они уйдут восвояси?

– Если ты не хочешь с нами разговаривать, то мы не скажем, что велел передать тебе отец, – тоненьким голоском сообщила Дейла.

И Василиса не выдержала:

– Что? Что он велел передать?

– Отец просил сказать… – медленно начал Норт, – что ты… рыжая-бесстыжая дурочка!

Раздался дружный хохот. Кажется, здесь был и самый младший – Ноель… Интересно, Эрик тоже здесь?

Подождав, пока они успокоятся, Василиса настойчиво повторила:

– Так что же сказал отец? Или в твоем крохотном мозгу, Норт, не уместилась эта информация?

БАХ! Дверь сарайчика выдержала сильный удар снаружи. Василиса впервые обрадовалась, что та крепко заперта.

– Ах, как благородно, Норт, вызволять меня таким способом!

– Отец велел нам освободить тебя вечером, – прошипел Норт зловеще, – но госпожа Азалия сказала, что вечер долгий и нам можно не торопиться… Угадай, кого мы послушаем?

– Ну так и убирайтесь к своей нянечке, маленькие детки!

Василиса расстроенно плюхнулась обратно на сено. Так и знала, что ничего из этого разговора не выйдет.

– Ладно, не кипятись, – неожиданно произнес Норт примирительным тоном. – У меня есть одно предложение…

– Какое? – сразу насторожилась Василиса.

– Мы тебя выпустим, если ты расскажешь, от кого та записка и что в ней, – равнодушным голосом произнес Норт. Он кашлянул, стараясь скрыть истинные чувства. – Ну, что скажешь?

Мысли Василисы понеслись одна быстрее другой. Видимо, Эрик пока что ничего не сообщил брату о записке. Значит, это не розыгрыш…

– Она все равно не расскажет, – пропищала вдруг Дейла, – наврет нам сейчас с три короба…

– Нет, расскажу, – поспешила заверить Василиса. Мысль о возможном освобождении взволновала ее необычайно. – Только я почти уверена, что вам этого говорить не стоит.

Норт хмыкнул.

– Ты, главное, скажи! А мы уж сами решим, стоит или не стоит.