На самом деле, все было с точностью до наоборот.

Квартира Доминика располагалась в построенном до войны особняке на Пятой авеню. Им открыл швейцар.

— Добрый вечер, мистер Вулф, — сказал он, и глаза его на секунду широко раскрылись при виде пурпурноволосой спутницы Доминика.

Они пересекли выложенный мрамором вестибюль со свисающими с потолка хрустальными канделябрами, потом поднялись на пятый этаж на лифте, стены которого были сплошь покрыты инкрустированными деревянными панелями. Из лифта они ступили в небольшой коридор с таким пышным ковром, что Сьерре показалось, словно она стоит на облаке. Всего в коридоре было четыре двери. Доминик открыл ту, на которой стояла цифра «5», и сделал шаг в сторону, пропуская Сьерру вперед.

Она заглянула внутрь — и затаила дыхание.

— Ты живешь в доме из дерева!

Доминик рассмеялся.

— Ну да, более или менее, — сказал он как-то по-мальчишески неловко, и Сьерра почувствовала, что он наблюдает за ней.

Но на самом деле Сьерра пришла в восторг при виде огромных — от пола до потолка — окон с видом на верхушки деревьев Центрального парка, Стены в гостиной были вовсе не белыми, а мягкого голубого оттенка весеннего неба, и украшавшие их картины оказались простыми пейзажами и натюрмортами.

Самая большая изображала большой коттедж на широком песчаном пляже, который напомнил Сьерре, дом Доминика на Лонг-Айленде, где Мария устраивала смотрины своих детей. Две другие представляли собой виды низкого дома персикового цвета с французскими окнами, закрытыми белыми ставнями. Дом стоял посреди пышной растительности и выходил окнами на бирюзовое море, каким оно бывает только в тропиках. Еще на двух Сьерра увидела детей, играющих в волнах прибоя. Она не знала, кто автор этих картин, но почувствовала к нему мгновенную симпатию.

— Это же твой дом, — указала она на изображение коттеджа. — Как ты умудрился заманить к себе художника?

Доминик, как-то странно улыбнулся.

— Это все написала моя мама, когда я был еще ребенком. Вообще-то она не была профессиональным художником, — сказал он с гордостью, и одновременно словно защищаясь.

— А я думаю иначе, — мягко ответила Сьерра. — Они все просто замечательные. Ей удалось ухватить саму сущность твоего дома. — Сьерра почти физически ощущала поток любви и тепла, исходящий от этих картин. — А где были написаны все прочие?

Доминик вдруг как-то смешался и помрачнел.

— В нашем фамильном доме на Багамах.

— Здорово. Я обожаю Багамы — была там на фотосессиях. Ты, должно быть, пользуешься любым случаем, чтобы наведаться туда.

— Уже нет, — сказал Доминик, и отвернулся. И Сьерра почувствовала, как будто между ними встала стена.

Сьерра вспомнила — слишком поздно, — как Мария рассказывала ей о том, что давным-давно Доминик собирался жениться в этом самом доме на Багамах, но что-то случилось. Тогда Сьерра почти не слушала сестру, но теперь она корила себя за невнимательность. Совершенно ясно, что для Доминика, это была болезненная тема.

— Что ж, вдвойне приятно обладать картиной, которую написала твоя мама, — после секундной паузы сказала Сьерра.

Доминик отвернулся от окна и почти непринужденно улыбнулся:

— Это точно.

— Может, покажешь мне всю квартиру? — весело поинтересовалась Сьерра.

— Пошли.

Доминик провел ее по безупречной кухне, по столовой, которая была не столько парадной, сколько уютной. Затем, показал Сьерре помещения за кухней, где раньше располагалась прислуга. Теперь одна комната представляла собой укромный закуток с диваном, музыкальным центром, телевизором и бильярдным столом. Вторая, по словам Доминика, была отведена под «снаряжение».

Он имел в виду спортивное снаряжение. Там обнаружилась корзина с мячами для футбола, баскетбола и бейсбола. Вдоль стен тянулись полки, заваленные удочками, теннисными ракетками, бейсбольными битами, клюшками для хоккея. Было видно, что всеми этими предметами часто пользуются. На крючке висел большой походный рюкзак, а под ним стояли в ряд коньки, ролики, теннисные туфли и походные ботинки.

Глядя на все это изобилие, Сьерра вспомнила, что в доме на Лонг-Айленде, тоже видела подобную картину. Только тогда она решила, что снаряжение осталось с детских лет Доминика или его братьев. Она и представить не могла, что Доминик продолжает заниматься спортом.

— Ты тоже можешь поставить сюда свое снаряжение, — сказал он Сьерре. — Или можешь оставить наверху, с прочими вещами.

— С прочими вещами? — переспросила Сьерра, после того как Доминик выключил свет и повел ее обратно в гостиную.

— Ммм… я распорядился, чтобы их перевезли. — Доминик забрал у нее чемоданчик и принялся подниматься по винтовой лестнице.

Лестница напомнила Сьерре о Фрэнки. И лестница, и вообще весь этот дом ему бы наверняка понравились. Он словно был придуман девятилетним мальчишкой.

Но сейчас Сьерра думала не об этом: ей не давала покоя фраза, насчет «их перевезли».

—  Яне знал, что тебе может понадобиться, — говорил Доминик по пути наверх, — поэтому велел перевезти все, как есть.

Он подвел Сьерру к дверям прямо напротив лестницы и щелкнул выключателем. Свет залил комнату, и Сьерра застыла на месте, потеряв дар речи.

Впечатление было такое, словно ее квартиру просто вырезали из прежнего дома и втиснули в эту комнату. Около одной стены стоял диван Сьерры, покрытый выцветшим полосатым покрывалом, а у другой — аквариум с целыми и невредимыми Бастером и Гомером. Золотые рыбки преспокойно плавали себе в воде, словно ничего и не случилось.

— Привет, ребята, — едва смогла выговорить Сьерра. Ее шкафчик для книг, по голубому фону которого были раскиданы облака, стоял рядом с аквариумом.

Сьерра заметила и свой крохотный телевизор, и переносной магнитофон, и даже старый шаткий стол, который когда-то стоял в доме ее бабушки и дедушки, — она любила его, даже несмотря на угрозы всех друзей выбросить стол на свалку.

Доминик поставил на него чемоданчик Сьерры и спросил:

— Ну, как?

Сьерра молча ходила вокруг и трогала свои вещи, полная изумления, благоговения. Одним росчерком Доминика в чековой книжке вся ее жизнь переместилась в центр города.

— Ничего не забыли? — озаботился Доминик. — Холодильник и плиту оставили там, но твоя соседка сказала, что они сдавались вместе с квартирой.

— Да, верно, — рассеянно бросила Сьерра и лишь спустя мгновение осознала слова Доминика. — Они спрашивали у Пэм?

Он пожал плечами.

— Грузчики спросили у соседки, которая вышла посмотреть, что происходит.

— Это Пэм, — уверенно сказала Сьерра. Они обедали вместе, но Пэм ни словом не обмолвилась о происшедшем. Должно быть, ее удивило, что Сьерра не заговорила о переезде сама. — И когда они все это перевезли?

— Сегодня днем. — И, словно читая ее мысли, Доминик добавил: — Им потребовалось совсем немного времени — вещей было мало. Ты можешь подумать и решить, что хочешь оставить. Я-то велел привезти все, что было в квартире.

И поставить в точности так, как и раньше. Просто потрясающе.

Сьерра усмехнулась:

— Значит, мы в любой момент можем прийти сюда и воспроизвести нашу брачную ночь?

Доминик вспыхнул: в нем с новой силой разгорелось пламя, тлевшее с той минуты, как они целовались в студии Гибсона. Он схватил Сьерру за руку и потащил за собой.

— Ни за что, милая. У меня тут, есть кровать побольше.

Его спальня была просторной. В отличие от прочих комнат, здесь, пол был укрыт толстым ковром. Ботинки Сьерры совсем утонули в нем, но она смотрела на кровать, поражающую воображение своими размерами.

Она была раза в два больше, чем вся ее квартира, и стояла у дальней стены на черном лакированном возвышении. В изголовье из такого же черного лакированного дерева были навалены разноцветные подушки, а пуховое изумрудно-зеленое покрывало придавало кровати непреодолимое сходство с игровой площадкой.

При этой мысли Сьерра покраснела и машинально взглянула наверх, чтобы убедиться, нет ли на потолке зеркал.