— Не знаю, как для тебя, — Джарвис, ухмыльнувшись, взглянул на Кристиана, — а мне это доставило бы удовольствие.

— И мне тоже, — хмыкнул Кристиан.

— Тогда какой может быть выбор? — Мэдлин отодвинулась от стола. — Как мы приступим к оповещению? Быть может, я помогу написать записки?

— Значит, план принимается?

Кристиан переглянулся с Джарвисом.

— Таково решение леди. — Поднявшись, Джарвис указал рукой в сторону двери. — Перейдем в библиотеку.

В библиотеке они потратили некоторое время на то, чтобы сочинить послание, а потом Кристиан и Мэдлин, сев по разные стороны стола, начали переписывать его аккуратным, разборчивым почерком.

— У нас еще много времени, — заметил Кристиан, не прекращая работы. — Те кварталы не оживают раньше полудня, а к тому часу мы отошлем эти записки, так что у них будет время известить всех до того, как Бена выпустят в их владениях. Бена отпустят, вероятнее всего, перед вечером, а не в начале дня.

Услышав отдаленный стук дверного молотка, Джарвис настороженно повернулся к двери. Кристиан тоже посмотрел в том же направлении, а затем, когда до них донесся с лестницы звук уверенных шагов, отложил перо. Мэдлин же продолжала писать, полностью сосредоточившись на своем деле.

— Мистер Далзил, милорды, — открыв дверь, доложил Гасторп.

Поднимая голову, Мэдлин услышала, как бархатистый, низкий голос протяжно произнес:

— Дирн. Краухерст. Как я понимаю, есть нечто, о чем, по вашему убеждению, мне необходимо знать.

Какое-то непонятное, подсознательное чувство огнем обожгло Мэдлин, и она во все глаза смотрела на высокого джентльмена, который с невыразимой грацией входил в комнату. Внешне он был похож на Джарвиса и Кристиана: высокий, широкоплечий, темноволосый, с удлиненным строгим лицом, свидетельствовавшим о его благородном происхождении. Однако под этой видимой внешностью было скрыто что-то еще — что-то более твердое, более острое, в целом вызывающее необъяснимую тревогу, и Мэдлин неожиданно обрадовалась, что Джарвис, пусть и метафорически, стоит между ней и своим бывшим командиром.

Существовали люди опасные и чрезвычайно опасные; Далзил принадлежал к последней категории.

— Рад вас видеть. — Джарвис двинулся ему навстречу. — Я опасался, что вы могли уехать из города.

— Пока я здесь.

Легкая улыбка заиграла на подвижных губах Далзила; он обменялся рукопожатием с Джарвисом и Кристианом, а потом, бросив быстрый взгляд на Мэдлин, вопросительно посмотрел на Джарвиса.

— Далзил, Мэдлин Гаскойн, — произнес Джарвис.

Мэдлин осталась сидеть. Откинув голову, она посмотрела на Далзила, милостиво улыбнулась и, сознательно величественно, протянула ему руку.

— Добрый день, сэр.

Она заметила, как у Далзила снова приподнялись уголки губ, когда он взял ее руку и весьма учтиво склонился над ней.

— Очень рад, мисс Гаскойн, хотя думаю, в городтос привело что-то совсем не радостное.

— Вы правы. Какой-то негодяй похитил моего самого младшего брата.

Мэдлин взглянула на Джарвиса.

— Садитесь, — Джарвис жестом указал на кресло Далзилу, у которого взгляд стал еще более острым, — я расскажу вам всю историю. Пожалуй, — он посмотрел на Мэдлин, — будет лучше, если я начну с самого начала.

— Я весь превратился в слух, — кивнул Далзил и, опустившись в кресло, элегантно скрестил ноги.

Джарвис рассказал, как братья Мэдлин нашли брошь и по каким случаям она впоследствии ее надевала, передал собранную им информацию о том, откуда могло появиться украшение, и сообщил об исчезновении Бена и всех подробностях, с этим связанных, а Мэдлин снова стала писать послания. Кристиан тоже продолжил свое занятие, но время от времени хмуро посматривал вверх — и чернила засыхали на койчике его пера, когда он заслушивался рассказом.

Джарвис коротко описал Далзилу брошь, и тот нахмурился.

— Что ж, эта брошь вполне может быть причиной. Очень жаль, — поморщился он, — что вы не захватили ее с собой.

— Она у меня. — Мэдлин достала из кармана взятого на время платья брошь и протянула ее Далзилу. — Я подумала, что, если мы случайно столкнемся лицом к лицу с этим негодяем, он, возможно, согласиться обменять на нее Бена.

Далзил не издал ни звука и не пошевелился; но именно его неподвижность и безмолвие, его прикованный к броши взгляд возбудили у всех интерес.

Осторожно держа брошь длинными пальцами, он смотрел на нее, словно это был Святой Грааль.

— Боже мой, — едва слышно прошептал Далзил и погрузился в мрачную задумчивость.

— Что? — нетерпеливо спросил Кристиан.

Сохраняя молчание, Далзил откинулся назад и, положив брошь на подлокотник кресла, постукивал пальцами по ее завиткам и жемчужинам.

— Похоже, наши дорожки снова пересекаются.

Его тон был сухим и сдержанным, и Мэдлин, ничего не понимая, посмотрела на Джарвиса, но он был так же озадачен, как и она.

— Позвольте рассказать вам, что задержало меня в Лондоне, — не сводя глаз с броши, наконец проговорил Далзил. — Во всяком случае, об одной из причин. Как известно, есть некий человек, англичанин, принадлежащий к аристократии, который во время войны был французским шпионом, но избежал разоблачения. Он продолжает ускользать от меня, но мы знаем, что он существует, что он человек из плоти и крови. — Он замолчал, посмотрел на Джарвиса, потом на Кристиана. — Людям из плоти и крови обычно приходится платить за собственное содержание. На протяжении нескольких лет у нас существовала сеть, отслеживавшая все платежи, которые поступали по обычным каналам наличности, по платежным поручениям и другим документам. Мы получили объяснения по поводу всех таких платежей, но вопрос о том, как проводил оплату наш неуловимый последний предатель, остался нерешенным. — Длинные пальцы легонько поглаживали брошь. — После Ватерлоо — а на самом деле даже еще раньше — мы начали получать сообщения от новых французских властей. Они искренне желали сотрудничать с нами, чтобы проследить все платежи, осуществляемые наполеоновскими профессиональными шпионами. Однако мы так ничего и не раскопали — ничего такого, чего уже не знали бы, — пока один усердный французский клерк не начал составлять список дворцовых и музейных произведений искусства, антиквариата и коллекций сокровищ, собранных различными знатными фамилиями со времен древности. И он стал сообщать о пропажах этих вещей. Где-то пропала одна вещь, там — другая. Поначалу он предположил, что вещи просто затерялись, лежат не на своих местах — естественный итог беспорядка во время войны, но чем больше он обнаруживал таких исчезнувших вещей, тем яснее начинала вырисовываться определенная система. Он обратился к властям, а они прислали этот список мне. — Прищурив темные глаза, Далзил поднял брошь и стат медленно поворачивать ее в пальцах. — Вас удивит, если вы услышите, что в этом списке числится датированная эпохой Каролингов овальная брошь для мантии, кельтской работы по золоту, с бриллиантами и жемчугом, окружающими большой прямоугольный изумруд.

Его голос замер, и наступила абсолютная тишина.

— Вы хотите сказать, — нарушила молчание Мэдлин, — что человек, который охотится за брошью, тот, кто ищет груз, частью которого была брошь, человек, захвативший Бена, — это и есть тот самый неуловимый предатель?

— Боюсь, да.

Стиснув зубы, Далзил поднял к ней взгляд и после небольшой паузы добавил:

— Если это так, то вероятность, что вашего брата отпустят невредимым, когда он укажет место на берегу нашему предателю, увеличивается. Наш человек осторожный и хитрый — мы знаем, что он убил только один раз, и то был вынужден пойти на это, когда его помощника, который мог его опознать, загнали в угол. Убийство привлекает слишком много внимания — он же хочет, чтобы Бен только ненадолго затерялся, и больше для того, чтобы чем-то отвлечь вас. В этом вы правы. — Он посмотрел вниз на брошь. — Теперь мы знаем, что это он, и все становится понятным. — Некоторое время Далзил смотрел на брошь, а потом осторожно протянул ее обратно Мэдлин. — Что бы ни случилось, прошу вас, не предлагайте отдать ее. Только если он потребует и не будет другого выбора… Но не отдавайте ее добровольно.