— Пойдем, дорогая. — И, словно по мановению его руки, над головами гостей поплыли начальные такты первого вальса. — Уверен, этот вальс доставит нам удовольствие.

Он многозначительно улыбнулся.

В ответ Мэдлин невероятно грациозно улыбнулась ему, по-королевски кивнула теперь притихшим леди и джентльменам и позволила Джарвису увести ее в сторону.

Он повел ее прямо на площадку для танцев и закружил в вальсе. На несколько долгих минут Мэдлин позволила себе подчиниться музыке, позволила стремительным поворотам успокоить ее, позволила своему норову — удовлетворенному и облагодетельствованному — снова смягчиться.

Они кружились по овальному залу, и Мэдлин, вздохнув от удовольствия, задержала взгляд на лице Джарвиса, изучая его глаза и все еще каменное выражение.

— Спасибо, что спас меня. — Она понимала, что это произошло в тот момент, когда он присоединился к компании леди Хардести. — Только мне жаль, что для этого тебе пришлось сделать такое экстравагантное заявление.

Черты Джарвиса смягчились, он, откровенно озадаченный, недоуменно выгнул бровь.

— О том, что ты по-настоящему умолял меня оказать тебе честь и танцевать с тобой вальс и что на всем свете нет ничего, что могло бы заставить тебя отказаться от этого удовольствия.

Несколько секунд он пристально смотрел на Мэдлин, старалась поймать ее взгляд, а потом спросил:

— И что экстравагантного во всем этом ты находишь?

— Ты прекрасно понимаешь, что ты единственный партнер, с которым я хотела бы вальсировать. — Мэдлин бросила на него короткий, но насмешливый взгляд. — Если бы ты предложил мне вальс, я бы не отказалась — и ничего подобного «настоящей мольбе» не понадобилось бы.

— Допустим. — Джарвис привлек ее ближе и легко повел сквозь плотную толпу. — Тем не менее, — продолжал он, когда они начали новый тур, — если бы ты снова отказалась, я, несомненно, умолял бы тебя, чтобы добиться твоего согласия на вальс. — Он заглянул ей в глаза. — Мне нравится вальсировать с тобой. Я, — добавил он через мгновение, — люблю вальсировать с тобой, я обожаю вальсировать с тобой — и это вовсе не преувеличение.

Мэдлин улыбкой ответила на его взгляд, и удовольствие, теплое и волшебное, наполнило ее.

— Мне тоже нравится вальсировать с тобой.

— Я знаю, и мне это тоже нравится. — Джарвис поднял голову, чтобы направить их между другими кружащимися парами, а потом снова опустил взгляд к глазам Мэдлин. — Как видишь, нет абсолютно ничего экстравагантного в том, что я сказал. Это правда, как я ее понимаю.

Он говорил вполне серьезно, и Мэдлин почувствовала, как у нее замерло сердце, как внутри ее разлился жар, но…

— Они из Лондона и, вероятно, довольно злопамятны, а тебе предстоит вернуться туда осенью, чтобы найти невесту. Они могут…

— Тебе не стоит беспокоиться об этом. — Неожиданные острые нотки в его голосе напомнили, что эта тема — его невеста — совсем не относится к тем, которые любому джентльмену хотелось бы обсуждать со своей… любовницей.

— Отлично.

Мэдлин нагнула голову и сохранила спокойное выражение, несмотря на внезапный стук сердца. Глядя через его плечо, она постаралась снова предаться очарованию вальса, но тихое умиротворение теперь покинуло ее, хотя она и продолжала кружиться в объятиях Джарвиса.

Оно было смыто ее упоминанием о невесте Джарвиса, и между ними возникла пропасть, которая продолжала существовать на протяжении всего вечера, хотя Джарвис все время оставался рядом с Мэдлин. Они беседовали со своими соседями и другими гостями из округи и внешне держались так уверенно, что никто не мог и предположить, будто мыслями они оба были где-то очень далеко и оба размышляли об одном и том же.

Они больше не говорили и даже не намекали на это, а когда бал стал приближаться к концу, Джарвис, не дожидаясь сутолоки, проводил Мэдлин и Мюриэль к экипажу. После того как он помог Мюриэль сесть, Джарвис обернулся к Мэдлин и, держа ее за руку и пристально глядя ей в лицо, в ее затуманенные глаза, наклонил голову и шепнул:

— Приходи в лодочный сарай. Я буду там сегодня ночью.

Выпрямившись, он смотрел на Мэдлин — ждал от нее ответа.

— Да, — кивнула она. — Хорошо.

На террасе, тянущейся вдоль бального зала Фелгейт-Прайори, леди Хардести прогуливалась под руку со своим любовником, который в конце концов снизошел до того, чтобы общество увидело его рядом с ней.

Чуть раньше он остановился около леди Хардести, оттеснив ее так, чтобы они остались одни среди скопления людей, но только для того, чтобы отдать ей последние распоряжения. Хотя она знала, почему подчиняется ему, необходимость этого все еще вызывала у нее раздражение.

— Итак, что ты узнала? — требовательно спросил он, как только они оказались достаточно далеко от других пар, вышедших подышать, — вечер был на редкость душным, и предвестие шторма наполняло воздух.

Леди Хардести вздохнула.

— Я была вынуждена послать расспрашивать Гертруду — ее не было с нами раньше, когда Краухерст вел себя столь грубо. Кто бы мог подумать, что он так яростно станет защищать мисс Гаскойн? Каким бы удивительным это ни казалось, он, должно быть, спит с ней — это единственное объяснение, которое имеет смысл.

— Меня не заботит ни Краухерст, ни то, с какой женщиной он предпочитает кувыркаться. Я хочу знать о броши.

Угроза и жестокость скрывались под четко произнесенными словами, его пальцы впились ей в руку, я леди Хардести быстро заговорила:

— Конечно! И за это ты должен благодарить нас обеих — и меня, и Гертруду. Ей пришлось скрыть тот факт, что она одна из нас, и притвориться, что она просто леди, приехавшая посетить эти края. Она великолепно выполнила работу, следуя моим инструкциям.

— И?

— Мисс Гаскойн сказала, что получила брошь на день рождения.

— От кого?

— От своих братьев. И да, Гертруда спросила — по словам мисс Гаскойн, они купили ее у одного из разъездных торговцев во время праздника. — Замолчав, леди Хардести взглянула ему в лицо. — Ты, должно быть, не заметил ее, когда искал.

— Я не мог ее не заметить.

Его голос прозвучал абсолютно уверенно. Он прищурился, и она, нахмурившись, в конце концов высказала догадку:

— Значит, мальчишки солгали?

— О да. Они солгали — совершенно необходимая ложь в данных обстоятельствах. И единственная причина, по которой они решили солгать, — это…

Она ждала. Но он больше ничего не сказал, его взгляд оставался пустым, устремленным в темный сад.

— Что? — поторопила она его. — Почему они солгали?

— Потому что негодяи нашли мои сокровища. — Его губы скривились от досады. — И они не хотят, чтобы кто-то еще — даже их сестра — узнал об этом.

Мэдлин покинула свою комнату через час после того, как вернулась в нее. Она предоставила Аде снять с нее новое украшение для волос и платье, а потом отправила сонную горничную в постель.

Не обращая внимания на собственную сонливость, Мэдлин надела платье для верховой езды, но решила в данном случае обойтись без брюк: кто, в конце концов, увидит ее? К тому же, помимо всего прочего, ночь была необычайно теплой; тепло, мягкое и неподвижное, как одеялом накрывало землю. Бесшумно, словно привидение, проскользнув по темному дому, Мэдлин вышла через боковую дверь и направилась к конюшне.

Увидев ее, Артур обрадовался, а когда она водрузила ему на спину седло, обрадовался еще больше. Огромному гнедому было все равно, скакать при солнечном свете или при лунном. Любая возможность размять мощные ноги была для него удовольствием.

Он стремительно нес свою хозяйку по скалистой тропинке. Впереди на горизонте темнел замок; его башни и зубчатые стены силуэтами вырисовывались на звездном небе. Лунного света было мало, но небо оставалось чистым; звезды проливали серебро на поля и волны, ярко фосфоресцировали внизу в прибое, мягко накатывающемся на песок.

Мэдлин любовалась этой красотой и впитывала ее в себя, но в эту ночь природа не могла отвлечь ее от мыслей — от тех самых мыслей, которые не давали ей покоя с начала танцев на балу в Фелгейт-Прайори.