Она вздрогнула, и Джарвис ощутил примитивное возбуждение, пробравшееся до самого мозга костей, а через ее поцелуй почувствовал ответ Мэдлин — несдерживаемое, ничем не прикрытое желание, которое поднималось навстречу его желанию, чтобы достичь, дополнить и слиться с ним воедино, воспламенить огонь страсти и разжечь плотскую потребность.

Не отрываясь от его губ, Мэдлин вздохнула. Никогда прежде она не знала ничего подобного — как будто внутри, под кожей, рождалось и разрасталось нечто живое, что завладевало ею, побуждало ее удержать это в себе, насладиться каждой секундой новых ощущений, новых впечатлений — всем, чего, как Мэдлин думала, она никогда не узнает.

Она чувствовала жар, прилив энергии, ее жизнь уже принадлежала не ей, а Джарвису: ее тело находилось в плену, в западне его рук, — и было радо, несказанно радо тому, что оказалось там.

С откровенным ликованием воспринимала Мэдлин все возрастающий жар и непреодолимый, стремительный расцвет того, в чем даже она, наивная и неопытная, распознала страсть — горячую, желанную, все более и более откровенную.

Поэтому Мэдлин не выразила ни малейшего протеста, когда его сильная рука, скользнув по ее боку вверх, накрыла ладонью грудь, погладила ее, а потом слегка сжала.

Ощущение, новое и неизвестное, вспыхнуло, усилилось и горячим восторгом разлилось у нее под кожей.

И Джарвис это понял. Его рука перешла к более решительным действиям; найдя пальцами бутон соска, спрятанный под натянувшимся лифом прогулочного платья Мэдлин, Джарвис принялся гладить его круговыми движениями — и удовольствие, острое и сладостное, пронзило Мэдлин.

Она едва дышала; вскинув обе руки и взяв в ладони голову Джарвиса, Мэдлин почувствовала, как его волнистые волосы, еще более мягкие, чем они казались, скользят у нее между пальцами. Она поцеловала его со всей страстью, а потом в испуге отстранилась.

— О Боже… Джарвис! — Закрыв глаза, Мэдлин постаралась перевести дыхание. — Кто-нибудь может увидеть.

— Не может, — низким, хриплым голосом произнес он у ее уха, продолжая руками, теперь обеими, ласкать ее груди. — Никто не сможет заглянуть сюда даже с помощью подзорной трубы.

Мэдлин все еще не насытилась, все еще жаждала его поцелуев, его губ и ощущений, которые они вызывали; ей нравилось, что он пробуждал в ней эти незнакомые, неведомые ей дотоле ощущения, держа ее в своих объятиях.

Застонав, Джарвис выполнил ее просьбу, не в силах не сделать этого, не в состоянии отказать ей, — однако он не представлял себе, не мог предвидеть, что Мэдлин будет столь настойчивой, столь требовательной, столь ненасытной. Если бы он знал об этом, то выбрал бы какое-нибудь другое место для свидания — например, свои апартаменты с кроватью, которую он надеялся разделить с ней, а не продуваемый ветром бастион.

Он подумал, что ему, вернее, им нужно все это прекратить, остановиться сейчас же, до того как…

До того как все окончательно выйдет из-под контроля и остановиться будет уже невозможно.

Еще никогда его глаза не были так похожи на тигриные, и никогда еще их выражение не было более сосредоточенным.

— Вы уже изменили свое мнение?

Слова, хриплые и тихие, пропитанные мужским желанием, едва не вызвали у Мэдлин дрожь, и когда она, охваченная необходимостью справиться с вожделением, непонимающе посмотрела на него, Джарвис пояснил:

— О том, чтобы согреть мою постель.

— Нет.

Мысли Мэдлин мгновенно изменили направление, она бросила на Джарвиса удивленный взгляд, опустила руки ему на плечи и замерла — совершенно неподвижно.

А он не сдвинулся ни на дюйм.

— Отпустите меня.

Она постаралась вложить в эти слова всю, до последней капли, решимость и вздернула подбородок, чтобы они прозвучали как можно выразительнее.

— Пожалуйста.

Его выражение сделалось более жестким, но он убрал руки с ее талии. Предостережение, звучавшее в его тоне, было настолько же откровенным, как и его поцелуи.

Вздохнув с некоторым облегчением, Мэдлин, высоко подняв голову, напоследок метнула в него убийственный взгляд, повернулась, вышла на лестницу и, держась одной рукой за каменную стену, начала спускаться.

Этот поцелуй был просто частью его дурацкой игры. И что бы Джарвис ни сказал, он не имел — не мог иметь — серьезного намерения соблазнить ее.

Если она будет повторять это утверждение достаточно часто, то, быть может, снова поверит этому. Мэдлин пила с братьями чай и старалась не думать о Джарвисе Трегарте. Но теперь главными темами разговоров братьев с ней стали их прогулки с Джарвисом и его рассказы о своих приключениях, которыми он их потчевал.

Обычно Мэдлин могла твердо рассчитывать на то, что это беззаботное трио отвлечет ее от любых внутренних размышлений, но вместо этого их вопросы и замечания о Джарвисе только усиливали ощущение его присутствия, реальность того, что он находится рядом.

— Мы ходили в доки смотреть приход кораблей, — сообщил Гарри. — Сэм и Джо тоже были там. Отец Сэма держит таверну в Хелфорде, а у Джо отец кузнец. Они оба, Сэм и Джо, сказали, что их отцы обеспокоены тем, что будет с округой, когда иссякнут деньги от рудников.

Видя, что Мэдлин рассеянно смотрит куда-то в пространство, Гарри заерзал на стуле.

— Возможно, чтобы рудники закрылись? Это ведь будет очень плохо для всех, не правда ли?

— Вчера я получила из Лондона сообщение, что оловянные рудники, включая те, что находятся в окрестностях, работают нормально, — ответила она Гарри, — на самом деле даже лучше, чем ожидалось, и имеют радужные перспективы.

— Пожалуй, я так и скажу Сэму и Джо, чтобы они могли передать это своим отцам. Похоже, те всерьез встревожены.

— Конечно, — кивнула Мэдлин. — На самом деле, если у вас на сегодня нет никаких неотложных дел, думаю, вам следует снова побывать в Хелфорде. Ты, — кивком головы она указала на Гарри, — мог бы зайти и поговорить непосредственно с отцами Сэма и Джо. Это было бы по-добрососедски.

— Я сегодня же днем съезжу туда, — кивнул Гарри с необычайно серьезным видом — как взрослый мужчина, с сожалением отметила Мэдлин.

— Мы съездим, — подхватил Эдмонд.

А Бен, все еще занятый едой, просто кивнул.

Глядя, как Гарри допивает кофе, Мэдлин осознала, что за последнее время он повзрослел, и слова Джарвиса о том, что нужно больше привлекать его к делам поместья, всплыли у нее в голове.

— И еще, — снова заговорила Мэдлин, и Гарри вопросительно посмотрел на нее, отставив чашку, а Эдмонд и Бен последовали его примеру. — Ловите каждое слово по поводу рудников. Возможно, кто-то специально распространяет эти слухи. Мы знаем, что какой-то лондонский джентльмен интересовался приобретением акций рудников, и вполне вероятно, что слухи каким-то образом связаны с этим.

Гарри потребовалось не больше мгновения, чтобы понять связь, Эдмонд отстал от него лишь на долю секунды, а Бен оставался полностью поглощенным своим последним куском ветчины.

Гарри и Эдмонд обменялись взглядами, а затем на их лицах появилось одинаковое выражение, которого Мэдлин прежде никогда у них не видела.

— Мы будем слушать, — тихо усмехнувшись, кивнул Гарри, — и сообщим тебе все, что услышим.

Несмотря на несомненное возмужание Гарри, Мэдлин не стала настаивать на его присутствии этим вечером на балу у леди Морстон.

Прием, устраиваемый ее сиятельством, был одним из многих летних мероприятий, которыми местные джентри и аристократы занимали себя длинными теплыми вечерами. Одетая в платье из темно-красного атласа и чувствуя себя достаточно защищенной, мисс Мэдлин Гаскойн поприветствовала леди Морстон с обычной уверенностью в себе и вслед за Мюриэль направилась в бальный зал.

Джарвиса не было — во всяком случае, пока не было.

С этим человеком надо было постоянно держаться настороже, он мог быть откровенно опасен, но Мэдлин не считала себя слабой и безмозглой девочкой. Она была самостоятельным человеком, сама распоряжалась своей жизнью, и какое бы решение она ни приняла, это будет ее собственное решение.