– Езжай. И возьми его, наконец, за шкирку.

Я радостно улыбнулась.

– Постараюсь.

– Не старайся, а возьми. Ты же умеешь.

– Вот зачем ты ей это говоришь? – услышала я за своей спиной негромкий голос Ники. – С такими советами только замуж, а ей это надо? Рано ещё.

Лёгкой походкой я направилась к выходу, улыбнулась парочке знакомых, попавшихся на пути, а когда до двери оставалось всего несколько метров, почти вспорхнула. Полёт испортил Генка. Появился, как чёрт из табакерки, и глухо поинтересовался:

– Ты куда?

У меня от бессилия руки опустились.

– Я ухожу. – И тут же, как маленькая, оправдываться принялась. – Мне разрешили. Выпусти меня!

– Да иди, кто тебя держит? – А потом вдруг предложил: – Хочешь, отвезу?

Я хитро улыбнулась.

– Тоже сбежать не терпится?

Он плечами пожал, и пиджак ещё больше распахнулся на широкой груди.

Мы вместе вышли, Завьялов что-то быстро сказал охране у входа, а потом в два шага догнал меня и снова едва ощутимо за плечи приобнял, когда мы оказались среди веселящихся людей. Он уверено шёл вперёд, и люди расступались, только посматривали на нас с любопытством.

– Куда тебя отвезти? – спросил он, когда мы в машину сели. На этот раз дверь передо мной не открыли, Завьялов просто брелком сигнализации щёлкнул и сразу направился к водительскому месту. А я в отместку тоже переднюю дверь открыла и села. Выразительный Генкин взгляд проигнорировала, устроилась поудобнее, сумочку на колени положила и улыбнулась. Завьялов наблюдал за мной с интересом, а когда я заулыбалась, хмыкнул. – Где твоё свидание?

– Кафе «Улыбка». Знаешь, где это? – Посмотрела на него и всерьёз предупредила: – Вот только засмейся.

– Кафе «Улыбка», значит. Тебе сколько, тринадцать?

– Ну, извини, я ещё не дожила до того возраста, когда свидания в стриптиз-барах назначают. Когда будет пора, попрошу тебя всё мне об этом рассказать.

– Какая же ты вредная, Васька. Стервозности в тебе на все тридцать пять.

Я его кулаком в бок ткнула, он рассмеялся, и, наконец, повернул ключ в замке зажигания. Вырулил на дорогу, а я радио включила. Несколько раз нажала кнопку поиска, руку вовремя убрала, когда Генка хотел меня по руке ударить. Зато услышав свою любимую песню, я сразу просияла. Генка, кажется, сдался и теперь только на дорогу смотрел и лишь иногда едва заметно морщился, слушая, как я негромко подпеваю. Песня мне на самом деле нравилась, слова я знала наизусть и с удовольствием напевала себе под нос, а потом голову повернула и стала украдкой Завьялова разглядывать. Он снова нацепил свои любимые тёмные очки, и от этого выглядел ещё серьёзнее и неприступнее. Массивный подбородок двигался, он жевал жвачку, а сильные руки сжимали руль. Я некоторое время разглядывала длинные, неожиданно красивые пальцы, и даже подпевать «Зверям» забыла. А когда опомнилась, поспешно отвернулась к окну. А про себя веселилась. Всё-таки лезет, лезет наружу моя любовь к авантюрам и безудержной влюбчивости. Вот и в Генке неожиданно увидела что-то для себя примечательное. Никогда раньше не видела, а тут вдруг засмотрелась. Ника всегда говорит, что у Завьялова поразительная черта выводить её из себя, за секунду. Они постоянно пререкались, хоть и не зло, но друг другу ни в чём не уступали, считая другого глупее себя. Но ведь не зря на Генку столько женщин засматривается. Конечно, нужно ещё сказать о том, что из себя представляют эти женщины, но кто сказал, что ему нужно что-то серьёзное? Всё-таки он ещё достаточно молод. Сколько ему? Тридцати ещё нет. А уже достаточно многого добился. И не урод. Хотя, и не красавец. Всего в Завьялове, на мой взгляд, было слишком. Слишком высокий, слишком сильный, слишком наглый. Про наглость можно сказать дважды, он того заслуживает. И я, при своём не маленьком росте, как я считаю, метр семьдесят три, только на каблуках макушкой ему до носа достаю. А уж комплекция его как раз для охранной службы, вот меня или Нику за его спиной совсем не видно. Не в моём он вкусе, мне всегда нравились молодые люди более интеллигентной внешности, с более строгими чертами лица, голубоглазые блондины с чувственными губами, на которых смотришь и пропадаешь… Правда, губы у Завьялова тоже ничего, чётко очерченные и пухлые. Вот если бы он ещё жвачку не жевал. А то вот так начнёшь в нём плюсы искать, а они все на минусы распадаются, ей-богу. И во всём остальном он не мой идеал. Выражение лица вечно скучающее, подбородок тяжёлый, волосы русые, даже тёмно-русые. А вот на скуле очень милая родинка.

– И что вы делать будете в этом кафе? Пить молочные коктейли?

Я от неожиданности моргнула, и вдруг поняла, что уже пару минут на Завьялова смотрю, как заворожённая.

– Почему молочные?

– Ну, не знаю, я уже давно не был в кафе. С названием «Улыбка», – Генка откровенно усмехнулся.

Я села прямо и от Завьялова, наконец, отвернулась.

– Это кафе рядом с институтом, мы там обедаем. И встречаемся там же, все знают это место. А ты куда поедешь потом? – с ноткой издёвки поинтересовалась я. – В самое распутное местечко нашего города?

– Ага, в «Три пескаря».

Я сдвинула брови. Папкин ресторан я любила и когда про него говорили плохо, всерьёз огорчалась. А Генка ещё и издевается.

– Останови здесь, – попросила я, когда мы свернули к институту. – Я пешком дойду.

– Мне всё равно разворачиваться надо, сиди.

Я сжала зубы. Отсюда видела, что перед входом в кафе уже собрались мои сокурсники. И Верка там, и Лёшка Прохоров, и мне почему-то совсем не хотелось, чтобы Завьялов меня из своей машины высаживал прямо перед ними.

– Спасибо, что подвёз, – невнятно проговорила я, не спуская глаз с друзей, некоторые из которых уже заметили меня в машине и теперь посматривали с интересом.

– И который из них?

– А тебе какое дело?

– Как это? Должен же я знать, кому потом голову откручивать.

– Не ровняй всех по себе, Завьялов.

А он уже снял очки и теперь смешно вытаращил на меня глаза.

– А вдруг? – А потом присмотрелся к группе молодых людей. – Хотя, дай угадаю. Самый смазливый. Вон тот, белобрысый, да?

Я презрительно фыркнула.

– Чтобы ты знал, он не белобрысый. Он блондин, причем с голубыми глазами. Хотя, что я тебе объясняю?

– Действительно. Что мы, глаз голубых-красивых не видели? – Он совершенно нахально мне разулыбался и подмигнул, а я как последняя дура уставилась в его голубые глаза. А когда поняла, что он намеренно всё это делает, выдала язвительную улыбочку и из машины полезла.

– Это кто, охранник твоего отца? – Верка первой ко мне подошла и под руку подхватила. А сама на машину Завьялова оглянулась. Я тоже оглянулась, и покраснела, когда этот гад стекло опустил, притормозил и уставился прямо на Лёшку. Причём от улыбки на его лице и следа не осталось, свирепая такая физиономия. Так и кажется, что в следующий момент автомат достанет, как в плохом кино. Я мысленно Генку подгоняла: «Уезжай, уезжай». – Что ты так долго делала в его машине?

Я на Верку посмотрела, плечами пожала, не зная, что ответить, и чувствовала, что предательская краснота со щёк никак не сходит.

– Хочу вина белого, – проговорила я негромко, а потом глубоко вдохнула и губы в улыбке раздвинула, к ребятам подходя. – Всем привет.

С Лёшкой у нас в этот вечер никакого разговора напрямик, с признаниями, не получилось. Вино неожиданно дало мне в голову сильнее обычного, хотя выпила я всего полтора бокала, но мысли начали путаться, я смеялась дело и не в дело, и на Прохорова смотрела обожающе. Он говорил о скорой поездке с институтской командой КВН в соседний областной город, рассказывал, что они придумали для выступления, а мне сказать было нечего. Ничего я в КВНе не понимала. Да я и по телевизору-то смотреть его начала только из-за Лёшки. Он знал наперечёт все команды высшей лиги, всех чемпионов за последние лет десять, с энтузиазмом рассказывал, как и что делается и сочиняется, а я вечно молчала и только глазами хлопала, не зная, что ему в ответ сказать. Или хотя бы слово какое вставить, чтобы совсем дурочкой не выглядеть. Лёшка был человеком увлечённым, у него в руках всё спорилось, он учился на бюджетном, и родители у него совсем ничем непримечательные люди: папа, кажется, мастером цеха работает на одном из наших заводов, а мама – врач-терапевт. А мне почему-то стыдно было рассказывать ему о своём родном отце, которого я навещаю пару раз в год, а ему и этого не нужно, и про маму, которая меняет мужей также дважды в год. Конечно, можно папкой похвастаться, вот им точно можно гордиться, но почему-то мне кажется, что Лёшка моей гордости не поймёт. Прохоров рассказывал, как в новогодние праздники они с отцом на турбазу ездили, на лыжах кататься, а я опять же промолчала и не сказала о том, что я после Нового года неделю провела с семьёй папки на Кипре. У него там дом, и хотя бы раз в год мы туда ездим, вот уже пять лет подряд. Мы с Прохоровым были совершенно разные, меня в институте за глаза называли «бандитской дочкой», а его «гордостью института», а меня всё равно к нему тянуло, и дело было не только в его привлекательной внешности. И я ему тоже нравлюсь, я же вижу и чувствую, но у нас ничего не получается, и я уже начинаю понимать почему. Наверняка, нашлись доброхоты, которые объяснили ему, что со мной лучше не связываться. Лёшка сегодня даже не спросил меня про открытие туристического комплекса, хотя я отлично знаю, что интересовался этим и даже статью пообещал в институтскую газету написать. А со мной об этом не говорит, и косится теперь странно, после того, как увидел сегодня, кто меня привёз. Тип с истинно злодейской физиономией. Ну, Завьялов…