Появление Робина Уильямса в роли учителя поэзии Джона Китинга вдохновляет студентов следовать за своими мечтами и наслаждаться истинной красотой мира за пределами классных комнат. Шаловливый сумасшедший Китинг требует, чтобы ученики выдергивали из учебников страницы и рвали их в клочья, вставали на парты посреди класса, пинали футбольный мяч, прочитав поэтическую строчку и творили тому подобный дзен-буддистский бред. Его мантра – «Лови момент!» – резко контрастирует с тканью советов, которые студенты привыкли выслушивать от родичей и других авторитетных лиц («носи шерстяной жилет», «не линяй из общежития по ночам, чтобы читать поэзию в пещере вместе с друзьями», «никогда не лови момент» и т.д.). Поначалу молодежь не знает, как воспринимать странного дядю, но в итоге прикипает к его бурлескному безумию. Вскоре они уже линяют из общежития, чтобы читать поэзию в пещере вместе с друзьями, участвовать в театральных постановках и гулять с девушками по всему городу. Они ловят момент. Они живут.

Они находят невозможным совмещать новоприобретенное богемное мировоззрение с доминантным поведением своих родителей. Они извергают на кинозрителей пафос как из брандспойта. Они втягиваются в душераздирающие демонстрации подросткового отчаяния, каких свет не видывал со времен крика «Вы разрываете меня на части!!!», исполненного Джеймсом Дином в «Бунтаре без причины» ³⁴.

Так совпало, что на момент выхода «Общества мертвых поэтов» на экраны я учился в школе и ходил в поэтический кружок, в котором преподавал Боб Адам – во всех отношениях собрат Джона Китинга. Хотя мистер Адам никогда не говорил ничего про права животных – и, скорее всего, сам был тем еще мясоедом – именно под его влиянием я принял решение стать вегетарианцем. Совсем как в случае с Ноксом и Чарли, мой подростковый ропот был направлен в нужное русло благодаря чумовому учителю поэзии, прочь от слабоумия и депрессии к идеалистическим, более или менее положительным устремлениям.

В действительности, конечно, ситуация такова, что 99% тинейджерского бунтарства изживает себя на изрядно потрепанных направлениях – любви к музыке, которую старшее поколение считает «шумом», сотворении дурацких причесок и тайном курении в ванной.

Не лишен иронии и тот факт, что детки, которые, казалось бы, представляются наибольшими нонконформистами, оказываются очень похожими на самых прожженных конформистов (да-да, это относится к вам, инфантильные, поэтичные души, завернутые в черное; раскрашенные как шизофреники-индейцы, пирсингованные, татуированные «настоящие оригиналы»). Так что забудь все, что слышал про философию среднего пальца, крутость банд и развитие сленга: все перечисленное – не более чем самодовольная тупость подростков, которые верят, несмотря на любые сведения и доводы, что их идеи лучше, чем чьи бы то ни было, и что только они делают социальную эволюцию возможной.

После сражения с потоком на протяжении всего пути из глубокого океана к нерестилищу лососю нечего ожидать, кроме смерти и участи быть съеденным своим индифферентным потомком, прошедшим миллионы лет эволюции и ставшим Человеком разумным. Не менее позорными зачастую оказываются периоды жизни многих людей: дома престарелых, калоприемники, обращение как с пятилетними детьми...

И хотя все это, пожалуй, малоприятно для человека (или рыбы), с которым это происходит, по Дарвину, подобные события не лишены смысла. Посредством восприятия старших как нестерпимо скучных, глупых и более или менее гадких молодое поколение свободно, чтобы смотреть на мир свежим взглядом и заменять отжившие свое идеологии новыми.

Так, например, движение за отмену рабства было основано отнюдь не зрелыми торговцами «черным деревом», которые внезапно почуяли вину за свой образ жизни; оно возникло благодаря юным идеалистам, которые, оглядывая мир вокруг себя, видели несправедливость и стремились к ее ликвидации.

Буквально за пару минут до того, как сесть за эту главу я листал один из таблоидов в духе Village Voice ³⁵, какие есть в любом городе, и наткнулся на афишу «Концерта против дискриминации». Возможно, с расовыми проблемами в этой стране еще не покончено, но позвольте осведомиться, когда вы в последний раз попадали на анонс «Концерта ЗА дискриминацию»? Быть может, положение и далеко от идеального, но даже самый дурной и занудный либерал вынужден признать, что за последние пару столетий мы прошли большой путь.

Разумеется, далеко не все так называемые «молодежные движения» до того успешны, что становятся мейнстримом; напротив, львиная доля затухает внутри одного поколения. Взять, например, хиппи – самое неряшливое (и фигурально, и буквально выражаясь) молодежное движение в новейшей истории. В их идеалах не было ничего плохого: прекращение войн, сближение с окружающими через трансцендентальную медитацию и галлюциногены – это прекрасно, но проблема в том, что идеи тонули в банальностях – отказе от стрижки и отвратительном запахе. Эти внешние характеристики никогда не волновали обывателей и служили исключительно для того, чтобы омрачить их представление о хиппи и антивоенном движении. Вот почему слово «аболиционист» звучит благородно и рисует романтические образы, а «хиппи» вошло в лексикон как термин для определения степени деградации. Потому что люди в массе ценят абстрактные мораль и справедливость, но не очень склонны давать волю фрикам.

Сейчас дело обстоит таким образом, что к веганству обращается в основном молодежь и те, кто по какой-то причине сохранили присущее ей мировосприятие. Веганы ничего не имеют против того чтобы их считали фриками или просто другими; наоборот, подобные ярлыки нас воодушевляют и заставляют гордиться собой.

Поскольку наша идентичность во многом связана с пребыванием членом «сообщества веганов», мы испытываем противоречивый интерес к неофитам, при этом защищая свой элитный статус Вегана от выхолащивания. С этой целью мы постоянно вырабатываем стандарты и ищем новые способы изгнать друг друга, обвинив в ереси. Сыроеды, например, часто хорохорятся, что вывели веганство «на новый уровень» – смехотворная претенциозность, разве что по причинам, мне неведомым, термальная обработка превращает овощи в животных. Когда «веганская полиция» ловит очередного нарушителя за какую-то реальную или воображаемую провинность, мы сидим тихо, греясь в лучах собственного превосходства, позволившего избежать подобных проступков – или, возможно, боимся, что, ввязавшись в заваруху, станем следующей жертвой.

Если мы хотим, чтобы веганство когда-нибудь стало повсеместно признанным явлением, нормальные люди не должны видеть в движении кучку чокнутых фриков, следующих деспотичным правилам, направленным на победу в идиотском, инфантильном состязании, в котором даже никто из родственников/коллег/друзей никогда не захочет участвовать.

Однажды я был в баре с друзьями-веганами, и пара крепко выпивающих ребят за соседним столиком услышала, о чем мы говорим – а говорили мы, конечно, о веганстве, потому что это единственное, о чем веганы беседуют друг с другом. И один из наших соседей сказал другому: «Знаешь, чтобы я сейчас слопал? Большой, сочный гамбургер».

Обычно я не вижу смысла в серьезных дебатах с пьяными людьми. Не только потому, что их мозг недостаточно хорошо работает для подобных дискуссий, но и потому, что я редко нахожусь среди пьяных, если сам трезв. А это уже совсем другая история. Так или иначе, девушка из нашей компании решила ответить этим парням, дабы развеять для них миф о том, что веганы – ненормальные экстремисты, на которых могут отыгрываться забулдыги в барах.

«Я очень духовная и тонко чувствующая натура, - объяснила она с неприличной надменностью, - и я твердо верю в то, что все в мире обладает своей резонансной энергией. Включая этот стол».

Это было худшей защитой веганства за всю историю. Выстраивая теорию о том, что стол все чувствует, дама объяснила, что обижать животных, обладающих большей резонансной энергией, еще хуже, чем эксплуатировать мебель.