Я отказываюсь от мяса по этическим причинам. То же самое с молочными продуктами. А еще я не ем ямс. Потому что это мерзкая на вкус, скользкая оранжевая дрянь. Но каким бы отвратительным ямс мне ни казался, я не имею никаких моральных причин его не любить. Если кому-то нравится ямс, флаг ему в руки, пусть лопает! Только пускай не ждет, что я его после этого поцелую.
Точно так же все мы относимся к старым гамбургерам, которые можно найти на помойке за «Макдональдсом». В тот момент, когда мясная булка пересекает границы мусорной урны, она теряет весь свой фискальный потенциал. Быть может, она частично поглодана клиентом заведения. Или она упала на пол, и сотрудник выбросил ее в ведро (если, конечно, за ним наблюдал менеджер; в противном случае гамбургер бы отряхнули и продали посетителю).
Сколько бы ни стоил изначально кусок мертвой коровы, к тому времени, как он оказался среди отбросов, он уже не имел для ресторана ни малейшей ценности. И пусть чей-то желудок еще в состоянии воспринимать подобные отходы, компания не учитывает этот гамбургер как выполненный заказ. Она либо сделала на нем деньги, либо списала с баланса, вышвырнула в бак, где его покромсала крыса, возможно, нагадила на него немного, а потом пришел Гвагвагве и съел то, что осталось. Все уже получили свои деньги – ресторан, поставщик, бойня, фермер, аукцион крупного рогатого скота и все остальные субъекты процесса. Всем им выгодно, чтобы гамбургеры покупали, потому что так проходит поток денег от потребителя к ним, поддерживая промышленное скотоводство. Но всем абсолютно плевать, станет ли Гвагвагве кушать обкаканный крысой дряхлый гамбургер с помойки. Плевать и коровам. И мы должны наплевать.
Сколько раз я слышал, как люди снимают с кошек и собак ответственность за то, что те едят, ссылаясь на недостаток моральных качеств у своих питомцев. Кошки и собаки, утверждают эти люди, не понимают, что то, что они едят – это мертвые тела других животных и, даже если бы они это понимали, они бы все равно были не состоянии сделать выводы и понять, что другие страдают по их вине. Таким образом, поедая мясо, кошки и собаки не совершают ничего аморального, так же как волк и лев могут жить в согласии со своей звериной совестью. Все верно, не совершают. В отличие от нас.
Есть огромная разница между львом или волком, убивающим и поедающим другое животное, следуя своим инстинктам, необходимым ему для выживания, и домашним котом или псом, поедающим трупы животных, которых разводили, выращивали, истязали, убивали, резали, приводили в надлежащий вид, транспортировали, упаковывали, продавали, покупали и накладывали в миску с именем. И хотя чисто по-человечески нам может быть жалко газель, отбившуюся от стада и составившую ужин семье львов, в этом трудно найти нечто аморальное. Перед нами всего лишь часть естественных взаимоотношений между видами в дикой природе, которые имели место на протяжении всей эволюции. Кроме того, сокращение численности газелей (из которых в лапы хищника попадают слабые или больные животные, что и представляет собой естественный отбор и сохранение здоровой популяции) предотвращает перерасход пищи в ареале их обитания. Так что, в конечном счете, газели так же зависимы от львов, как львы – от газелей.
О существовании аналогичных отношений между домашними животными и их «добычей» говорить не приходится. Во-первых, элемент охоты исключен полностью – тела измельчены и упакованы в пакеты или банки. Во-вторых, между этими двумя видами отсутствует естественное взаимодействие, которое шло бы на пользу обеим популяциям. В-третьих, животных, которых мы скармливаем нашим питомцам, генетически модифицировали, обкалывали гормонами и антибиотиками, ограничивали в пространстве и других благах, избивали и убивали, не дав даже шанса на нормальную жизнь. Когда наши домашние любимцы лупят мясо, они поступают так не потому, что руководствуются несокрушимыми инстинктами, которые развивались миллионы лет, а потому, что мы выбрали для них такой рацион, и они научились его ценить.
Собаки – прирожденные падальщики. По своему строению и «внутреннему устройству» они могут есть почти все. Кошки, следует заметить, обладают сильным охотничьим инстинктом, но не инстинктом к поеданию мяса. Любая кошка будет ходить ходуном вокруг маленького объекта, который движется, будь то мышь или пластиковое кольцо, но только те, кого мамы научили есть убитое, станут убивать и есть. Инстинкт родителя в данном случае проявляется не в том чтобы накормить детеныша мертвыми животными, а в том чтобы дать ему игрушку.
Если кот или пес ест еду, содержащую мясо, значит, животному с фермы пришлось страдать и умереть. Куры провели короткую и исполненную пыток жизнь в переполненных клетках, корову подвесили вниз головой на цепи и перерезали ей горло. И тот факт, что наши питомцы не понимают этого, не освобождает нас от моральной ответственности за то, что мы делаем.
Что, если я зайду в «Макдональдс», закажу гамбургер, а потом просто выброшу его в мусор, не сделав ни укуса. Гвагвагве, который придет чуть позже и слямзит его на помойке, не сделает ничего аморального. Но разве это оправдает мои действия? Разве не важно, что корова страдала и умерла на бойне, чтобы подарить миру гамбургер?
Тот факт, что Гвагвагве морально не ответственен за страдания, которые приносит животным производство мяса, еще не означает, что страданий не было или что они не играют роли. Это означает лишь, что виноватого стоит искать в другом месте. В данном случае очевидно, на кого возлагается вина – на человека, который создал покупательский спрос на продукт страданий животных и установил постоянную практику покупки этого продукта. Иными словами, гипотетический я, купивший гамбургер, как раз и несу груз ответственности. Точно такая же ситуация сложилась с кормлением наших псов и котов.
Лазейка для нас находится в общепринятом определении веганства, согласно которому мы напрямую не отвечаем за убийства животных, продукты из которых поставляем нашим питомцам, потому что мы не кладем куски мяса себе в рот. Но это говорит лишь о несовершенстве определения, не более того. Почему мы фокусируемся на себе, а не на животных, что намного логичнее для того, кто называет себя веганом?
Страдания животных поддерживаются, когда мы платим, чтобы их есть, когда покупаем одежду из них, когда покупаем блюдо из них и выбрасываем на помойку, когда берем билеты, чтобы посмотреть на жуткие игрища, в которые они вовлечены, а также, когда мы кормим ими наших котов и собак. Так какая разница? Индустрии смерти все равно, ради чего убивать животных – для услаждения наших аппетитов или для любых других целей, – она убивает только ради финансовой выгоды.
Это не значит, что в глазах веганских сообществ люди, кормящие питомцев мясом, становятся преступниками или наоборот полностью обеляют себя доводами, объясняющими, почему именно они так поступают. Веганство существует не для того чтобы влиять на чей-либо личный статус в сообществе. Суть движения в том чтобы сократить до минимума страдания животных, а не в том, чтобы облегчить груз ответственности того или иного приверженца.
Немецкий философ и широко известный своей напыщенностью засранец (они все такие?) Иммануил Кант предложил этическую систему, основанную на утверждении под названием Категорический императив: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».
Все мы знаем этих надутых немцев, которые постоянно добавляют дюжину необязательных слов во избежание риска быть неверно понятыми. В сущности, Кант хотел донести следующее: подумай, что получится, если все будут делать так, как ты.
Для немецкой философии типично идеализировать всеобщность мыслей и действий; тем не менее, мне кажется, веганам стоило бы принять к рассмотрению продвинутую версию кантовского постулата. Так, например, воровство в магазинах неэтично, потому что если бы все этим занимались, мировая экономика взорвалась бы, и планету объял хаос. Точно так же покупку гамбургеров можно отнести к неэтичному поступку, потому что если продолжать их покупать, убийствам коров не будет конца. С другой стороны, в поедании гамбургера из помойного бака нет ничего дурного. Если бы все ели мясо только оттуда, скотобойни бы обанкротились очень-очень быстро.
