Излишне, по-видимому, напоминать греческую и египетскую мифологию, повествующую о рождении Земли, Неба и Времени (Геи, Урана и Хроноса) на предвечного Хаоса, и учение Гераклита, полагавшего первоэлементом мира огонь. Сходство мышления просто поразительно! Интересна в этом плане также космогония бозо, догонов, коно и сенуфо, производящая мир из моря грязи, как Демокрит производил человека из ила. Грязь — продукт соединения земли и воды, а воду называли первопричиной всего сущего греческий философ — мудрец Фалес и древние египтяне. Отсюда — один шаг до всемирного потопа. К потопу приводят и мифы бамбара, бете и дого — нов: он явился следствием одного из взрывов внутри спирали. Трудно сказать, изначально — ли это утверждение или оно родилось после знакомства с миссионерами. Во всяком случае, оно существует.
Из чего созданы небесные тела? На это отвечают мифы догонов. Здесь уже фигурирует демиург — Аима, произошедший, как и Вселенная, из Хаоса и являющийся его сыном, оставаясь в то же время отцом всего сущего. Он создал звезды из вещества, называемого теперь землей, хотя самой Земли еще не было. Можно ли здесь ire вспомнить Анаксагора и Сократа, упорствовавших в том, что «солнце — камень, а луна — земля»? При создании Солнца и Луны Амма обратился к принципу спирали: из медной родилось Солнце, покровительствующее чёрной расе, из серебряной — Луна, патронесса белых.
Дальнейшее развитие мира в системах догонов» манджа и ряда других африканских племен, очевидно, позднего происхождения: оно напоминает мусульманские и христианские легенды. Люди сотворены из глины, смертными они стали в наказание за нарушение божественного запрета (вместо яблока в мифе фигурирует кровосмешение).
Амма почитается в образе просяного зернышка по. Но это не то просо, из которого догоны готовят свои любимые блюда. Божественное по невидимо глазу. Эта самая малая частица мироздания, нечто вроде апейрона Анаксимандра, пребывает в постоянном спиралеобразном (или хаотическом) движении. Из различных сочетаний по состоят Вселенная и ее брат — сам Амма. Основные комбинации по, имевшиеся в распоряжении Аммы при собственноручном сотворении им мира, — это яу (огонь), ди (вода), оньо (воздух) и минне (земля).
Примерно так же рассуждал Демокрит. «Начала Вселенной, — писал он в «Великам диакосмосе», — атомы и пустота, все же остальное существует лишь в мнении. Миров бесчисленное множество, и они имеют начало н конец во времени. И ничто не возникает из небытия, не разрешается в небытие. И атомы бесчисленны по величине и по множеству, носятся же они во Вселенной, кружась в вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, вода, воздух, земля. Дело в том, что последние суть соединения некоторых атомов. Атомы же не поддаются никакому воздействию и неизменяемы вследствие твердости».
Но наиболее полную память о «начале мира» сохранил германо—скандинавский эпос — быть может, потому, что зима для этих народов не прекращалась никогда, она лишь перестала быть вечной. «За многие века да создания Земли уже был сделан Нифльхейм (мир мрака.- А. С.)», — повествует «Младшая Эддаэ. Ядовитая вода рек превратилась в лед и иней, а южнее царили дожди и ветры. Черная н сумрачная Ночь, дочь великана, и ее муж Наглъфарн повелевали планетой. Имя «Нагльфарн» носил и самый большой в мире корабль^ сделанный из ногтей мертвецов и неустанно перевозивший их в загробный мир — Нифльхель. Правил кораблем мрачный великан Хртом. Ледяное дыхание жестокосердного и злобного Виндлонн (или Виндсваля) наполняло парус этого плавучего троба, а сын (или дочь) Виндлонн — Зима — заботился о том, чтобы никогда не иссяк груз «Нагльфарн». Сколько же надо было пережить, чтобы создать такую картину! И не только создать, а пронести сквозь тысячелетия, пока ее не зафиксировали летописцы. Подобную погребальную ладью — «Навь» — знали и славяне, каждый последний четверг великого поста поминавшие своих умерших. Hagall (град), nauth {нужда, боль, забота, трудность), iss (лед) — названия этих рун еще много веков спустя не давали народам Севера забыть о пройденном ими пути.
Владычицей преисподней у скандинавов считалась великанша Хель, в будущем — сестра Мирового Волка Фенрира и Мирового Змея — Ермунганда. Возможно, эта Хель -то же, что злющая славянская богиня Хела, почитавшаяся в виде тощей женщины великаньего роста, раздирающей пасть льву. Венда полагали, что эта дама способна уберечь от дурных советов. Ее имя, по-видимому, произошло от хаттского kel — госпожа. Возможными родственницами Хелы выглядят «травяная» Зела, или Желя, и ее сестра Карна, тоже связанные с погребальвдми обрядами и персонифицировавшие скорбь по умершем (отсюда слово «жалеть»). Известен золотой истукан Зелы, или Дшелью, отлитый по приказанию знаменитой богеиской герцогини первой четверти VIII века Либуссы (так немецкие хронисты исказили имя Любу — щи, принадлежавшей, по-видимому, к племени любу — шан), чтобы заменить им человеческие жертвы. Этому истукану приносили в дар волосы и ногти, обрезанные родственниками и друзьями покойника, его дворней и рабами, — теми, кто прежде обязан был принести в жертву самого себя на краю свежей могилы или на куче сухого хвороста. Самосожжение вдов на погребальном костре мужа — обычай «сати» — совсем недавно практиковался в Индии. Ему следовали друиды. В древнейшие времена он, вероятно, был распространен куда шире. Еще в VI веке Псевдо — Маврикий сообщал, что большинство славянских женщин «считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушает себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь…».
У богемвдв и большинства других славянских племен вместо Зелы или наряду с ней почиталась богиня смерти Марона, Морена или Морана, подобно скандинавским валькириям напевавшая скорбные, но вместе с тем нежные и мужественные мелодии тренодий — погребальных песен — у изголовья усопшего. Душа покойника при этом воплощалась в птицу Дио, одиноко сидевшую на ближайшем дереве и внимательно слушавшую собственный реквием. Иногда в этой птице видели саму Морану, если птица была певчей. В виде птицы с человеческой головой, напоминающей Феникса, мыслили душу и древние египтяне. Возможно, так же изображалась и Морана. Эта богиня, олицетворявшая собою зиму и смерть, всегда вызывала ассоциации с чем-то недобрым. Мора — это ведьма в старославянском, домовой в сербском, кошмар в польском; мара — домовой в древнескандинавском, то же, что в нижненемецком мар; морас — по-чешски — угрюмый. Но мара — это еще и смерть — по-санскритски (божество смерти носило имя Мритью), а мар означало у скифов — убивать.
С Мореной связан славянский бог смерти Маровит и не только этимологически. Немецкий ученый Карл Йеттмар не без оснований сближает кафирского Имру с его аналогом, тоже гиндукушским, Марой, как ипостасью арийского бога смерти Ямы. У славян также был злой дух Мара, часто отождествлявшийся с Мораной. Маровит изображался с львиной головой (не ему ли раздирала пасть Хела?), короткими когтистыми лапами и тело, наполовину покрытым чешуей, наполовину перьями. Быть может, Маровит и Морана — это мужская и женская пара божеств, символы перехода в загробный мир, сохранившие свое значение в русских словах «мор», «смерть», «мертвый» и в названии «месяца смерти зимы» — марта. С этим месяцем связаны греческий Арес и римский Марс — боги войны и смерти. Славянским Марсом был и Маровит.
Морана дала имя Моравии и положила начало многим народным обрядам и праздникам, сохранившимся до нашего времени. Былинники воплотили эту тему как борьбу Добребога, или Добры (так они переосмыслили имя Добрыни) с колдуньей Мариной (Мораной). Ранней весной в городах и селениях изготавливали ее соломенные чучела — мары — и бросали их в реку или сжигали с шуточными проклятиями. Это, несомненно, воспоминание о прежних человеческих жертвах. Римский историк Марк Теренций Варрон, сообщая об аргейских, то есть греческих, обрядах в Риме, замечает, что ежегодно жрецы каждого из двадцати четырех святилищ сбрасывали со свайного моста в Тибр по одному человеку, а позднее — по одному человекоподобному соломенному чучелу. Комментатор его труда, ученый и писатель V века Макробий уточняет, что обряд этот восходил к аргивянам (ахейцам) и связывался с Гераклом. А в VIII веке придворный историк Карла Великого, а затем монах Павел Диакон упомянул, что этим же занимались и римские весталки. Подобным образом поступали во времена Диакона и друиды, сооружавшие из прутьев и трав исполинские чучела тарасков (кстати, это слово напрашивается на заманчивые аналогии с именем кафирского бога Тараскана — аналога индийского Индры).
