С подобным опытом знакомы многие люди. Проблема заключается в том, что он остается неосознанным либо неверно понятым. Глубинный перепросмотр иногда выявляет удивительные вещи. В частности, то, что раннее детство человека переполнено предчувствиями или снами, в которых будущая судьба предстает перед ним в форме некой туманной «памяти». Да и в более позднем возрасте человек то и дело сталкивается со странными ощущениями (как во сне, так и наяву) — эпизодами, где он смотрит «в прошлое из будущего». В эти мгновения все мы словно замираем, испытывая нечто вроде дежавю или отстраненности от «Я», движущегося во времени привычным образом.
Такие состояния трудно назвать приятными. Чаще они кажутся тревожными, поскольку непосредственное чувство ставит под сомнение базовую концепцию нашей Судьбы. Конечно, главной причиной экзистенциальной тревоги в данном случае становится «воспоминание» собственной смерти. Этот психический факт на несколько минут или секунд становится давно прошедшим и освещает мрачноватым светом горизонты всей нашей личной истории.
Польза от подобных переживаний несомненна. При достаточно глубоком погружении в «ячейку» бытия с обратным течением времени человек обретает новое измерение для постижения собственной жизни. Прежде всего, он узнает, что пребывает над Временем, не ограничен им. Прошлое перестает быть детерминирующим фактором и источником постоянного психического давления. Изменение временной перспективы приводит к иному пониманию настоящего — оно становится пересечением двух энергетических потоков, текущих в противоположных направлениях. Иначе говоря, настоящее превращается в уникальную по своей значимости точку, где непостижимым образом каждую секунду заново рождается все конкретное содержание личной истории — как будущего, так и прошлого. Там человек узнает через непосредственное чувствование, а не через абстрактное умозрение, что абсолютно все решается именно сейчас, что настоящее есть фокус приложения всех сил, а любое иное отношение ко Времени может быть только вредным искажением реального положения дел.
Есть только один способ реагирования, который кажется адекватным для человека, испытавшего в полной мере все особенности пребывания осознания вне стереотипной временной последовательности. Это — безупречность. Любое иное отношение невозможно и невыносимо.
Конечно, никакое описание не может передать сложную гамму чувств, возникающую из-за того, что прошлое, настоящее и будущее предстают перед осознанием равноправными частями единой картины. Рождение и Смерть, обусловленность и свобода, движение и неподвижность, борьба и покой — все противоположности смешиваются, некуда и не от чего бежать, все необходимо пережить. Базальные комплексы (страх смерти, чувство собственной важности, жалость к себе) словно бы разрывают на части наш психический мир, явственно угрожая самому существованию тоналя. Они превращаются в поистине невыносимый груз. Так рождается безусловная уверенность в том, что активность базальных комплексов в нынешнем виде необходимо прекратить раз и навсегда.
Так осознается смысл безупречности в процессе видения больших полос эманации. Это редкостный «подарок духа». Можно десятилетиями входить в состояние видения и всячески избегать при этом «опасных» углов зрения на энергетическую Реальность, бессознательно проецировать на воспринимаемые структуры светимости следы тонального порядка. Тогда всплески видения остаются лишь краткими откровениями, которые мы стремимся забыть, чтобы сохранить стереотипические черты нашей зачерствевшей личности.
Разве не так поступает человек при всякой угрозе внешнего давления? Именно так — он бежит от давления, он ищет уютной и безопасной позиции. Это стереотип, выработанный за сотни веков биологической эволюции. Однако отсутствие давления означает отсутствие Трансформации. Ибо мы, к сожалению, изменяемся только тогда, когда нас «прижимают к стенке».
Как это ни парадоксально, можно быть видящим и оставаться слепцом. Такова противоречивая природа тоналя. Еще несколько лет назад мне казалось, что видящий свободен от работы тоналя хотя бы во время самого видения. Но многочисленные опыты показали, что все устроено намного сложнее. Мы поразительно изобретательны и способны обманывать себя даже в состоянии видения. Даже сюда, в сердцевину светящейся Бесконечности, подспудно проникает власть «надзирателя», обеспечивающего неизменность человеческой формы. Человек адаптируется к любым формам перцепции так же, как он адаптируется к внешней среде. В результате мы не видим того, чего не хотим видеть.
Мы увлеченно перебираем яркие игрушки из пульсирующих линий, ищем ответы на космологические, метафизические и прочие умственные вопросы, потакаем себе в этом бессмысленном любопытстве, а жизнь не меняется. Более того, она становится еще более изощренным типом забвения. Смерть, терпеливо наблюдающая за нами из-за плеча, никуда не девается. Она по-прежнему дышит в затылок, но мы предпочитаем не думать о ней, не слышать и не чувствовать ее, хотя ее тень прямо перед нами, в каждом импульсе развернувшихся энергетических полей, представляющих человеческому сознанию разнонаправленные потоки Времени.
Именно огромным сопротивлением тоналя объясняются порой неимоверные трудности, с которыми сталкивается видящий, пытаясь заметить Время в энергетической Реальности. Эманации Времени — самый сокровенный, самый интимный аспект жизни осознания — действуют по-настоящему шокирующим образом на щиты тоналя. Представ однажды во всей своей беспощадной наготе, они наносят удар за ударом, непрерывно подтверждая, что человек не имеет убежища в этих ревущих энергетических потоках.
«Шокотерапия» нагуаля приводит, в конечном итоге, к тому самому «смирению воина», о котором говорил Хуан Матус в книгах Карлоса Кастанеды.
Самый великий страх — страх смерти — медленно растворяется, теряет свою актуальность. Ибо смерть видится как неотъемлемый участник жизни, как то, что всегда находится «на кончиках пальцев» вместе со свободой, магией, Трансформацией и Бесконечностью. Все производные этого изначального страха (страх одиночества, остракизма, страх совершить ошибку и быть непризнанным, страх бессмысленности и прочие) уходят вслед за ним, не в силах существовать в абсолютной вневременной пустоте.
Различные формы и маски чувства собственной важности не вызывают более ничего, кроме отстраненного изумления. Что может быть важным в этих непостижимых и необъятных течениях, в равной мере несущих разрушение и созидание, удовольствие и боль, знание и невежество, осознанность и забвение? Большие эманации просто превосходят всякие координаты личного пространства, где возможны представления о «важном» и «неважном».
Жалость к себе увядает. Ведь она имеет смысл только внутри однозначного движения времени — там, где прошлое это всегда прошлое, а будущее всегда будущее. «Я скоро умру» — и поэтому «мне жаль самого себя». «Меня не ценили, не любили, игнорировали, меня оскорбляли и унижали» — и потому «мне жаль самого себя». Когда же время сворачивается в фокусе настоящего, никто не может жалеть себя. Больше нет ни причин, ни следствий. Нет греха и возмездия, нет жертвы и нет враждебного окружения. Есть текущий момент, который надобно переживать с максимальным сосредоточением — хотя бы потому, что видение устранило все виды границ, связей и отношений.
Итак, полномасштабное видение больших эманационных структур вызывает гигантское психоэнергетическое давление на человеческий кокон. Оно выражается не только в психофизическом дискомфорте, о котором мной уже было написано в предыдущих книгах, но и в мощных эмоциональных потрясениях, обладающих значительным разрушительным потенциалом.
Единственный способ, позволяющий пережить это давление, — это безупречность видящего.
При должной чувствительности и понимании собственной природы любой видящий находит собственную форму безупречности, даже если никогда о безупречности не слышал. В противном случае он либо теряет способность видеть (вытесняет из восприятия все невыносимые для тоналя поля эманации), либо погибает.
