Меган глубоко вздохнула и через секунду немного успокоилась.

— Нечего рассказывать. Наверно, происшествие взбудоражило меня больше, чем я предполагала.

Она взглянула на Пегги, та улыбнулась и немедленно пришла на выручку:

— Я знаю, что вам надо. Чашка крепкого чая. Когда я чувствую себя не лучшим образом, чашка чая снова приводит меня в норму.

— Ну хорошо, пожалуй, я выпью, — заявила Меган и направилась к дому, подальше от глаз, которые, она ощущала, на ходу жгли ей спину. Когда несколько секунд спустя она оглянулась, Лукас разговаривал с малышкой. Меган закусила губу, с горечью осознав, что сделала ошибку, — ее реакция на его слова была слишком бурной. И Лукас теперь не мог не задуматься — почему.

— Знаете, если что-то беспокоит вас, то Лукас именно тот человек, который поможет, — мягко заметила Пегги, проследив за взглядом Меган.

Меган устало вздохнула. Какой изматывающий день. Начинала болеть голова.

— Он не может помочь, — твердо возразила Меган и улыбнулась в ответ на встревоженное выражение лица у молодой женщины. — Никто не может, Пегги, помочь. Поверьте мне, на свете бывают такие вещи, с которыми никто не может ничего сделать. А теперь давайте приготовим чай. Я думаю, мне чай действительно пойдет на пользу. А потом мне хотелось бы поиграть с близнецами до того, как мы уедем.

— Договорились, — согласилась Пегги. — Но я хочу, чтобы вы знали: даже если мы не можем помочь, мы можем быть рядом, если понадобимся. Мы рады вам в любое время.

От этого искреннего приглашения у Меган перехватило горло.

— Возможно, я и воспользуюсь вашим предложением, — ответила она. Больше на эту тему женщины не сказали ни слова.

Они занялись чаем и ячменными лепешками на масле, потом Лукас объявил, что им и вправду уже пора ехать. Несмотря на потрясение, Меган приятно провела день и в конце жалела, что он кончился. Вся семья вышла их провожать, и Меган махала рукой, пока машина не свернула с подъездной дорожки на шоссе и коттедж не скрылся из виду. Она откинулась на спинку сиденья, чувствуя, что головная боль усиливается. Оставалось только надеяться, что она не перейдет в настоящую мигрень. Время от времени у Меган случались мигрени — обычно после стресса. А сегодня чего-чего, а стрессов ей хватало.

Лукас сосредоточился на дороге и, только когда они почти подъехали к дому, решил наконец прервать им же установленное молчание.

— Ты не хочешь сказать мне, почему тетя Меган плакала? — ровным тоном спросил он. И вопрос, словно выстрел, встряхнул ее с головы до пят.

— Нет. — Меган сжалась, размышляя, куда приведет этот разговор. Уголком глаза она заметила, как недовольно скривились у него губы.

— Я так и думал. Ты вообще не собираешься отвечать на мои вопросы, верно?

— Это скорей зависит от вопроса, — уклончиво ответила она. И ее губы тоже скривились.

— Ммм, так если я спрошу, весело ли тебе было сегодня, ты скажешь…

— Мне было очень хорошо. Замечательная семья, — без колебаний ответила она.

Лукас окинул ее задумчивым взглядом.

— А если я спрошу, почему, когда ты смотрела на Энни, то выглядела так, будто наступил конец света?..

Веселое настроение исчезло без следа, когда она поняла, как много он видел.

— Я отвечу, что у тебя разыгралось воображение.

— И, пожалуйста, оставим эту тему, правильно? — сухо добавил Лукас. — О'кей. Позволь мне повернуть ее иначе. Для женщины, которая утверждает, что у нее нет материнского инстинкта, ты несколько странно отнеслась к малышке. Ты держала ее так, будто это самое ценное, что тебе довелось видеть в жизни.

Меган сглотнула, чтобы увлажнить вдруг пересохшее горло. Господи, что еще он разглядел?

— Материнский инстинкт тут ни при чем. Я боялась ее уронить.

Они подъехали к дому. Он подогнал машину к месту стоянки и выключил мотор. Неожиданно наступила тишина.

— Ты лжешь, Рыжик.

Она уже взялась за ручку дверцы, но поняла, что надо что-то ответить.

— Зачем мне лгать?

Лукас повернулся на сиденье и задумчиво разглядывал ее.

— Именно этого я и не знаю. Но инстинкт подсказывает, что ты лжешь. Есть что-то, о чем ты не говоришь мне.

Меган обрадовалась, почувствовав, как в ней нарастает злость.

— Лукас, ты забываешь: лгу я или нет, не существует причины, по которой я обязана все тебе рассказывать. Я не твоя собственность. И я не подотчетная тебе.

— И несмотря на это, ты мне расскажешь.

— Потому что ты так решил? — У нее перехватило дыхание. — А вот я думаю — нет! — бросила она и, уверенно открыв дверцу, вышла из машины.

Лукас выскочил за ней вслед и смотрел на нее поверх крыши «ягуара».

— Чего ты боишься?

Меган вздохнула и подняла руки к волосам, словно это могло снять нараставшую головную боль.

— Оставь. Иногда лучшее, что в твоих силах сделать, Лукас, — это отойти в сторону. Так что, пожалуйста, если ты хоть капельку заботишься обо мне, оставь все как есть.

— А если нет? — Он вдруг помрачнел.

— Ну и черт с тобой! — бросила она и, повернувшись к нему спиной, пошла к дому.

Внутри было душно. Меган открыла в спальне окна, чтобы проветрить помещение.

Она решила полежать. Но напряжение давило на нее, и отдохнуть не удалось, хотя она и понимала, как это ей необходимо. Столько произошло за такой короткий промежуток времени, что она чувствовала себя избитой, точно боксерская груша. Жаль, что все так получилось, но ведь она не могла предвидеть, что ей положат на руки Энни… не могла предвидеть невероятную эмоциональную травму, вызванную этой случайностью. Как бы ее ни подмывало поделиться с кем-нибудь своей тайной, Меган знала: этого она не сделает. Ничье сочувствие не поможет ей.

Без передышки она расхаживала по комнате, гадая, чем занимается Лукас. Она решила избегать его, пока ей не удастся залатать свою основательно поврежденную броню. Он слишком проницательный, с кривой усмешкой подумала она, и это пугало ее. Меган не могла понять, почему он не оставляет ее в покое. Ясно одно: он подозревает, что у нее есть тайна, и хочет ее разгадать. Ему и в голову не приходит, что тайна, заинтриговавшая его, для нее — мука и боль. Он будет копаться до тех пор, пока, к собственному удовлетворению, не разрешит загадку. А ей, Меган, придется тогда залечивать раны.

Если она сможет, то не допустит этого, решила Меган, переодеваясь в джинсы и рубашку. Раз ей не удается отдохнуть, то лучше поехать в офис и немного поработать. Прежде работа служила панацеей от всех бед. Спасала от всех тревог. Да и теперь ничего не изменилось. Забрав сумку, Меган снова спустилась вниз. Она не знала, где Лукас. Но по пути не заметила никаких его следов и поблагодарила судьбу за такую удачу.

Когда она открыла ворота и въехала во двор, под навесом было пусто. В офисе тоже никого не оказалось. Тед давно ушел домой. Обычно ей нравилась тишина. Она так же успокаивала, как и работа. Но в этот раз все было по-другому. Меган уселась на свой стул и взяла карандаш. Провела линии, как диктовал опытный глаз. Вот ее ребенок, дитя ее разума. И оно будет безукоризненным. Совершенным.

Меган не знала, что она плачет, пока слеза не упала на бумагу. За первой торопливо застучали другие. Мучительные рыдания мешали дышать. Не в силах остановиться, она бросила карандаш, зарылась головой в сложенные руки и плакала так, словно у нее разрывалось сердце. Но она понимала: это уже случилось. Почти ослепшая от слез, она доковыляла до стоявшей рядом кушетки и рухнула на нее. Слезы эти копились долгие восемь лет. Она никогда не плакала. Восемнадцатилетней девчонкой Меган приняла решение и, отбросив все мечты, не горевала над утратой того, что должно было бы стать важной частью ее жизни. Сегодня, когда она держала Энни, упали все щиты, укрывавшие сердце Меган. И теперь она выплакивала долго подавляемые муку и злость.

Меган не представляла, долго ли она плакала, потому что, обессилев, впала в сон. Проснулась она от пронизывающей боли в голове. И тотчас догадалась: началась мигрень. Эмоциональная травма, потом долгие рыдания вызвали очередной приступ. Теперь нужны лекарства, но они остались дома. Меган понимала, что в таком состоянии она не может сесть за руль. Оставался телефон. Дэниэл вряд ли дома, но, может быть, Лукас еще никуда не уехал? Правда, лучше бы не звонить ему. Но все же она не настолько глупа, чтобы мучиться от боли из-за дурацкой гордости. Нечеловеческим усилием она заставила себя встать. Пол превратился в желе и пружинил под ногами. Ей удалось сделать шага два, но потом ноги подкосились, и она растянулась на полу.