Посередине площадки стоял еще один камень – плоский, отполированный. На нем тоже была надпись, на этот раз черная:

Она поставила машину позади «вольво» и выключила мотор. Вышла, зачем-то достав из сумки тощий бумажник.

Ветер шевелит низкую траву. Деревьев почти нет, только мученически изогнутые кусты можжевельника и гигантская рваная рана каменоломни – совсем близко. С другой стороны – альвар. Альвар… она поежилась.

Повернулась и посмотрела на дом. Судя по всему, заперто. И полная тишина.

– Алло! Есть кто-нибудь? – Юлия никак не могла решить, крикнуть громко или не очень.

Крик тут же погас на ветру. Никто не ответил. Широкая, посыпанная известняковой крошкой площадка перед крыльцом с торца дома. Справа от двери – звонок.

Юлия нажала кнопку. Никто не ответил.

Она автоматически толкнула дверь, и та без сопротивления приоткрылась, словно приглашая войти.

– Алло! – Юлия заглянула в дверь.

Никто не ответил. В прихожей свет выключен. Она постояла в полумраке, прислушиваясь – шаркающие шаги? Стук клюки по полу?

Тишина.

Эрнста нет дома. Забудь и поезжай к Герлофу, подсказал ей внутренний голос. Но ее разбирало любопытство. Неужели на Эланде, как в добрые старые времена, люди настолько доверяют друг другу, что не запирают дверь, когда уходят?

На коврике у дверей было написано красивым каллиграфическим шрифтом: «Добро пожаловать». Юлия на всякий случай вытерла ноги и вошла.

– Алло? Эрнст? Это я, Юлия. Дочь Герлофа…

На потолке подвешены два легчайших деревянных парусника, отправляющихся в плавание при малейшем движении воздуха. Направо – кухня. Все чисто, прибрано, деревянный стол и два легких стула. Налево спальня, кровать аккуратно застелена.

Она прошла в гостиную с диваном, телевизором и большим панорамным окном с видом на каменоломню и пролив. На журнальном столике ворох газет и книг. На стене – полированные шестиугольные каменные часы с аспидно-черными сланцевыми стрелками.

Странно, что, кроме этих часов, никаких поделок из камня не видно. Или они так надоели Эрнсту, что он старается не держать их, по крайней мере, дома?

Она вернулась в прихожую и беспокойно огляделась, точно боялась, что вот сейчас, прямо сейчас из щели в стене ни с того ни с сего выскочит какой-нибудь покрытый слизью голливудский монстр. Вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.

Постояла немного, подставив лицо под лучи не по-осеннему теплого солнца. И что делать дальше? Эрнст просто-напросто вышел куда-то и забыл запереть дверь.

Она посмотрела на каменные скульптуры, выставленные вдоль обрыва каменоломни. Рядом с ними – небольшой, выкрашенный в красный цвет сарайчик, окруженный крошечными, совсем, похоже, недавно высаженными березками, а у сарая – несколько необработанных, ждущих своей очереди каменных блоков. На некоторых видны следы долота, но работа явно не закончена. Нелепые головы, черные пустые глазницы. Так, наверное, выглядят тролли, которые похищают детей. Герлоф рассказывал, что раньше, если у каменотесов пропадал какой-то инструмент, в этом винили троллей. Подумать на товарища считалось немыслимым.

Она с трудом отвела взгляд от этих страшноватых фигур и посмотрела на готовые, отполированные скульптуры. Модели маяков, круглые, украшенные резьбой крышки для колодцев, солнечные часы и пара широких могильных камней. Без надписей.

Внезапно у нее появилось ощущение – чего-то не хватает. Слишком уж большой прогал между двумя скульптурами. И тут же вспомнила, чего именно, – вчера она издалека видела что-то похожее на модель марнесской часовни с высоким шпилем. Юлия подошла поближе и увидела небольшое круглое углубление. Часовня исчезла.

Она подошла к краю каменоломни, похожей на гигантский бассейн со спущенной водой. Глубина небольшая, всего несколько метров, но обрыв крутой, почти вертикальный. Похоже на какой-то лунный пейзаж. И вдруг она увидела эту часовню. Она упала с обрыва в каменоломню. Шпиль показывал в сторону залива.

Странно… Скульптура уцелела при падении.

А рядом с моделью часовни в нелепой позе неподвижно лежал Эрнст Адольфссон. Изо рта его стекала струйка крови.

Все стало по-иному. Назревают большие перемены. И в мире, и в его, Нильса Канта, жизни. Он это ясно чувствует.

Солнце в альваре шпарит, как никогда, дует свежий морской ветер, вся степь в цветах. Трава изумрудно-зеленая, такая бывает только весной. Неприметные черточки в небе вдруг превращаются в ласточек, они пикируют вниз, как черные стрелы. Стремительный волнистый прочерк над самой землей – и снова в небо.

Весна взялась за дело всерьез, и Нильс полон надежд и ожиданий. Ему уже почти двадцать, он взрослый и совершенно свободный человек. Вся жизнь впереди, и он создан для больших дел.

Ему уже неудобно гоняться с ружьем за зайцами. Не по возрасту. Теперь у него другие планы.

Пора выходить в большой мир. Война кончилась, в Стенвике делать нечего. Куда угодно. Взять бы с собой Майю Нюман. Он думает о ней довольно часто. Но странно, они почти никогда не разговаривают. Кивок при встрече, вот и все, и то если она одна. Если ему в ближайшее время не подвернется возможность поговорить с Майей Нюман, уедет один.

Сегодня Нильс забрел довольно далеко, почти на восточный берег острова. По пути подстрелил двух зайцев и оставил их в кустах – заберет на обратном пути. Хорошо бы еще парочку… может быть, несколько ласточек – так, для смеха.

В альваре еще не высохли огромные, как озера, лужи талой воды. Не страшно – на нем высокие охотничьи сапоги. Вода в степи испаряется быстро, в самом глубоком месте чуть выше щиколотки. Иногда переходит лужи вброд, иногда обходит стороной. Он совершенно свободен. Весь мир принадлежит ему.

Адольф Гитлер попытался овладеть миром. Теперь он мертв. Застрелился у себя в Берлине несколько недель назад. Германии пришел конец. Никто уже не хочет и не может сражаться с русскими и американцами.

Нильс выбредает из лужи и идет к кустам.

Когда он был подростком, ему очень нравился Гитлер. По крайней мере, он испытывал к нему большое уважение – какая сила воли!

Затаив дыхание, слушал Нильс его громоподобные речи по радио. И много лет мечтал, чтобы немецкие бомбардировщики начали бомбить Эланд, чтобы, наконец, и у них началась война. А теперь Гитлера поминай как звали, и огромная Германия лежит в руинах.

Нет, Германия – это не интересно. Скорее Англия. Очень привлекательное место. Америка… огромная страна, куча возможностей, но туда уже уехали очень многие с острова, и никто не вернулся. Тысячи и тысячи бесследно исчезли… но это было еще в прошлом веке. Нет, он уедет, чтобы вернуться, вернуться по-королевски.

Нильс слышит какой-то глухой звук и настораживается.

Зайцев поблизости не видно, но он не первый день в альваре.

Он не один. Кто-то здесь есть.

Что-то ему послышалось в дуновении ветра. Не птица, не жужжание насекомого, не ржанье лошади.

Нильс годами бродит по альвару, знает его как свои пять пальцев, его не проведешь.

Что-то не так.

По спине побежали мурашки.

Нет, не заяц. Что-то другое.

Волки? Бабушка рассказывала истории про волков в альваре. Бабушки давно нет. Волков в альваре тоже нет.

Люди? Кто-то к нему подкрадывается?

Нильс медленно снимает с плеча двустволку, перехватывает ее в боевую позицию и большим пальцем сдвигает рычажок предохранителя. Два набитых дробью патрона «гитторп» ждут своего часа.

Он осматривается. Искореженные ветром кусты можжевельника хоть и невысоки, не больше полутора метров, но растут так густо, что разглядеть за ними что-либо почти невозможно.

Он прислушивается. Тишина. Наверное, показалось. Бывает такое, особенно когда весь день один.

Он ждет. Дыхание спокойно, торопиться ему некуда. Зайцы не выносят ожидания, нервы не выдерживают – срываются с сидки и мчатся куда-то огромными нелепыми прыжками. И тут остается только спокойно прицелиться. Выстрелить и подобрать дергающееся тельце.