– Что все это значит, Морт?

И нахлынули прежние чувства: он вновь отчетливо понял, почему, испытывая такие муки, он упорно отвергал терзающие его – как правило, по ночам – мысли о том, а не могли бы они хотя бы попытаться каким-то образом приспособиться друг к другу. Морт полагал, что, если будет просить достаточно долго и достаточно усердно, она согласится. Но факты оставались фактами: в их браке было гораздо больше острых углов, чем в отношениях Эми с этим продавцом недвижимости. Вот и сейчас в ее голосе снова появились сверлящие нотки – еще один симптом взаимонепонимания, убившего их семью. Ну и что же ты теперь собираешься делать? – слышалось Морту в ее словах, в ее настойчивом требовании ответа: В какую историю ты вляпался на этот раз? Ну-ка объясни!

Он закрыл глаза и снова, прежде чем ответить, со свистом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Затем рассказал ей о Джоне Шутере, и о рукописи Шутера, и о своем собственном коротком рассказе. Эми прекрасно помнила «Посевной сезон», но сказала, что никогда не слышала о человеке по имени Джон Шутер – такое имя нелегко забыть, добавила она, и Морт был согласен с ней. Конечно же, Эми не видела Шутера.

– Ты уверена? – все-таки настаивал Морт.

– Да, уверена. – Судя по голосу, ее раздражали глупые расспросы Морта. – С тех пор, как ты ушел от меня, я не видела никого, похожего на человека, которого ты описал. И прежде чем ты снова скажешь мне, чтобы я не рубила сплеча, позволь уверить тебя, что я очень хорошо помню все, что произошло с тех пор.

Эми замолчала, и он понял, что последние слова дались ей с трудом, возможно, даже с настоящей болью. И в глубине души Морт почувствовал, что ра дуется этому, хотя сознание его при этом вовсе не испытывало никакой радости – оно испытывало отвращение, обнаружив в себе способность радоваться такому поводу. Подлинного праздника, конечно, не было, чувство радости было едва ощутимым и оказалось абсолютно невосприимчивым к попыткам Морта искоренить его.

– Может быть, Тед его видел? – сказал он.

Тед Милнер был тем самым агентом по недвижимости. Морту по-прежнему с трудом верилось, что ради этого агента Эми бросила его, известного писателя. Морт считал, что в этом-то и заключалась одна из причин его неудач, что в этом проявлялось его самомнение, из-за которого он и докатился до нынешнего состояния. Впрочем, он и не собирался доказывать кому-то, а уж тем более самому себе, что был невинным ягненком, разве не так?

– Ты думаешь, сказал что-то смешное? – В голосе Эми прозвучали злость, смущение, печаль и вызов одновременно.

– Нет. – И Морт снова почувствовал усталость.

– Теда здесь нет, – безжалостно продолжила она. – Тед сюда почти не приходит. Я… Я сама хожу к нему.

Спасибо, Эми, что сообщила мне об этом, чуть не сказал Морт, но вовремя спохватился. Было бы здорово хоть один разговор закончить без взаимных обвинений. Поэтому он не стал благодарить бывшую жену за то, что она поделилась с ним этой новостью, не стал говорить бывшей жене, что все еще можно изменить, и больше того – Морт не стал ее спрашивать: «Что, черт побери, с тобой происходит, Эми?»

Главное, он не стал задавать этот вопрос потому, что затем и Эми могла бы спросить о том же самом его.

Она посоветовала ему позвонить Дейву Ньюсаму, констеблю Тэшмора, – ведь этот Шутер мог оказаться и опасным. Морт сказал, что пока что не видит в этом необходимости, но если «Джон Шутер» появится снова, то действительно звякнет Дейву. Обменявшись еще несколькими расхожими любезностями, оба повесили трубки. Он понимал, что по-прежнему причиняет ей жгучую боль, намекая на то, что, быть может, в эту минуту Тед сидит на стульчике медвежонка Морти или спит в кроватке медвежонка Морти, но просто не мог удержаться и не упомянуть в разговоре Теда Милнера. В конце концов, этот человек стал частью жизни Эми. И потом, ведь она сама позвонила ему. У Эми появилось очередное предчувствие, и она ему позвонила.

Морт добрался до того места, где дорожка, идущая вдоль озера, разветвлялась на две тропинки. Правая карабкалась по крутому берегу и вновь спускалась к шоссе. Мистер Рейни медленно шел по ней, наслаждаясь многоцветием осени. Миновал последний поворот, и перед ним появилась узкая лента черного асфальта. Увидев пыльный голубой фургон с номерами штата Миссисипи, привязанный, как вечно битый пес, к дереву, а рядом – худощавого Джона Шутера, облокотившегося на бампер и скрестившего на груди руки, писатель почему-то даже не удивился.

Морт ждал, что сейчас его сердце бешено забьется и в кровь мощной волной выбросится адреналин, но, как ни странно, сердце его продолжало работать в нормальном ритме. Морт оставался совершенно спокоен.

Солнце, скрывшееся за облаком, теперь снова улыбалось на небе, и осенние краски, и без того яркие, пламенем разгорелись вокруг. Показалась его тень, темная, длинная и четко обрезанная: круглая черная шляпа Шутера выглядела еще чернее, его голубая рубашка – еще голубее. А воздух был таким чистым, что казалось, будто фигура незнакомца была вырезана ножницами из ткани реальности, причем более яркой и жизнеподобной, чем та действительность, которая обычно окружала Мортона. Неожиданно он совершенно четко понял, почему не стал звонить Дейву Ньюсаму.

Правда заключалась в том, что Морт Рейни хотел разобраться с этим делом самостоятельно. Может быть, просто доказать самому себе, что есть еще дела, с которыми я способен разобраться, подумал он и начал взбираться на холм, туда, где, прислонившись к машине, его ждал этот Джон Шутер.

Пока Рейни брел по тропинке вдоль озера, перебирался через поваленные деревья или не спеша обходил их стороной, задерживался у воды, чтобы метнуть в нее подвернувшийся под руку плоский камень (мальчишкой у Морта это получалось здорово – назывались такие броски «скакалочкой», и камень у него подпрыгивал на воде целых девять раз, но сегодня его лучший результат был равен четырем прыжкам), он думал не только об Эми. Мысли его были и о том, что он будет делать, когда – и если – снова появится Шутер.

Обнаружив, как похожи их рассказы, Морт действительно испытал мимолетное – а может быть, не такое уж и мимолетное – чувство вины, но быстро избавился от него. Он догадывался, что время от времени подобное чувство испытывали все писатели, работающие в художественной литературе. Что касается самого Шутера, то этот человек вызывал у него лишь гнев и раздражение… при этом Морт даже чувствовал, что несколько разрядился. За последние месяцы в нем скопился огромный заряд ярости, которую писателю не на кого было направить. Самое время найти козла отпущения.

Морт знал старую поговорку о том, что если четыре сотни обезьян будут четыре миллиона лет стучать на четырех сотнях пишущих машинок, то одна из них напечатает полное собрание сочинений Шекспира, но, конечно, не верил. Даже если это было правдой, Джон Шутер вовсе не был обезьяной и прожил вовсе не четыре миллиона лет, хотя его лицо и было изборождено морщинами.

Значит, Шутер переписал «свой» рассказ у него. Морту Рейни оставалось только догадываться, почему мистер выбрал именно «Посевной сезон»; не было никаких сомнений, что Джон Шутер его переписал, – совпадением это никак быть не могло. Хотя Морт Рейни чертовски хорошо знал, что сам он, возможно, действительно украл этот рассказ, как и все остальные свои произведения, – из Великого Банка Идей Вселенной, но никак уж не у мистера Джона Шутера из Великого Штата Миссисипи.

Но откуда именно Шутер его переписал? Морт решил, что это самый важный вопрос: ответ на него и позволит разоблачить Шутера как лжеца и плагиатора.

Вариантов было два, потому что «Посевной сезон» публиковался только дважды – первый раз в «Журнале мистических историй Эллери Квина», а затем в сборнике Рейни «Каждый бросает по монете». Обычно в начале всех сборников есть специальная страница, на которой указаны даты первых публикаций входящих в сборник произведений. Конечно, такая страница была и в книге «Каждый бросает по монете». Морт уже проверил данные о «Посевном сезоне»: впервые этот рассказ опубликовали в июньском номере «Эллери Квина» за 1980 год. Сборник «Каждый бросает по монете» вышел в издательстве «Санкт-Мартин» в 1983 году. С тех пор он выходил еще несколько раз в мягкой обложке, но это уже не имело значения. Морту достаточно было помнить эти две даты, 1980-й и 1983 годы… и верить, что, кроме литературных агентов и адвокатов издательских компаний, никто не обращает внимания на ту прекрасно оформленную страницу со сведениями о первых публикациях.