– А вы-то за что? – поднял брови Ромашин. – И кстати, как вас…

– Долидзе, – представился мужчина. – Константин Долидзе. Для друзей Костя, для органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас в том, что мы халатно или с преступным умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.

«Ему бы протоколы писать, – подумал Ромашин. – Складно излагает Вахтангович».

– Какие там подозрения, – сказал Ромашин. – Хочу у вас, как у специалистов выяснить, возможно ли такое?

– Что именно – вынос или убийство? – строго осведомился Долидзе.

– И то и другое.

– Вынести горючку могли. Легко. – кивнул Константин. – Убить – нет. Витя и Лена все рассказали. Это невозможно.

Следователь заметил, что Криницкая постепенно сдвигается в тень большого лабораторного шкафа, перегородившего комнату.

– Я бы хотел поговорить с Еленой Дмитриевной, – сказал Ромашин. – По-моему, вон тут, в соседней комнате мы никому не будем мешать.

– Да вы нам и не мешаете, – отозвался какой-то юноша со всклокоченными волосами.

В тесном помещении, которое обнаружилось за шкафом, подпиравшим потолок, было сумрачно, лишь зеленоватое мерцание монитора допотопного компьютера подсвечивало их лица.

– Я все понимаю, – сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. – Нет у нас в лаборатории таких смесей. И в институте нет, у нас сейчас другой профиль. Бензин взорвался случайно…

– Никто не угрожал Митрохину в последнее время?

– Господи, да кто ему будет угрожать?

– Ну, всякое бывает, – вполголоса произнес Ромашин. – Скажем, жена его сильно ревновала?

– Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла! У нее, когда пронесло, было такое нервное истощение, еле отошла. И не ревновала она его. Да, мы с Володей были когда-то близки, вам, конечно, уже до… сообщили. И что? Мы с Володей оказались совершенно разными людьми. Друг другу не подходили совершенно. Может, поэтому… Да знаете ли вы, что я у них на свадьбе была подругой невесты?

«А ведь она не Машу выгораживает, – подумал Антон, – а себя. Нет ревности

– нет мотива. Была любовь, да сплыла. Появился новый дружок. Вот он, стоит недалеко от дверей, сквозь щелочку будто случайно посматривает…».

– Да вы заходите, – сказал Ромашин Веденневу, приоткрыв скрипнувшую створку. – У нас же не официальное дознание, а так – беседа.

Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.

– Я не знаю, о чем вы тут беседуете, – сказал он, – но хочу заметить, что нет в нашей лаборатории веществ, физико-химические параметры которых… ну, вы понимаете… – он запнулся.

«Что они все об одном? – с досадой подумал Антон. – Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее – глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки – ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».

– Я не занимаюсь физико-химическими проблемами, – сказал Ромашин. – Я в них не разбираюсь. Мое дело выяснить, была смерть вашего друга несчастным случаем или нет.

– Ага! – поднял палец Веденеев. – Если нет, то вы ищете убийцу. Но здесь не найдете. Мы все с ним дружили.

– И вы тоже считали его своим другом?

– Разумеется.

– Даже после того, как Митрохин украл у вас идею и выдал ее за свою?

– Что вы имеете в виду? – насупился Веденеев. – В конце концов, режимы синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения…

Он осекся, явно сообразив, что сказал лишнее. Но следователь уже сделал выводы, хотя и не понял, о чем идет речь.

– Да, – тихо сказал Ромашин. – Именно это я имею в виду.

– А говорите, что не разбираетесь в физхимии горения.

– Приходится всем помаленьку заниматься, – бодро соврал Ромашин.

– Не крал у меня Володя эту идею! Кто вам мог такое набрехать!

– Даня, наверное, расстарался, – пробормотала Криницкая.

– Чушь, чушь полная… Когда статья вышла, в институте какая-то мелкая сволочь пустила слух, будто Володька украл у меня… Даниил, наверно, поверил. Дело не в том, что идея была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику. А я в это время работал над другой темой. В общем, я ему сказал: делай сам, я пас, у меня на это времени нет.

– Стало быть, идея все же ваша, – покачал головой Ромашин.

– Ничего вы не понимаете! Володя никогда бы не присвоил чужое, – Криницкая гневно стукнула кулачком по столу. – А с Даней я сама разберусь! Трепло…

– Лена, – предостерегающе произнес Веденеев.

Он повернулся к следователю:

– Даниил теоретик, у него специфические представления об интеллектуальной собственности. Я бы сказал – болезненные. Вот он бы точно не стал отказываться от авторства. Может, отсюда и неадекватная реакция на слух о краже идей…

– Вам виднее, – уклончиво сказал Ромашин. – Так вы говорите, сам Вязников не стал бы… А вы хорошо его знаете?

– По работе – да, конечно, – пожал плечами Веденеев. – Замечательный теоретик, такой интуиции, как у него, я ни у кого не встречал.

– Он часто заходит к вам в лабораторию?

– Ни разу не был. У него нет допуска в наш сектор.

– Да? – искренне удивился Ромашин. – Как же вы вместе работаете?

– Так и работаем.

– И он не приходил сюда?

– А что ему здесь делать? Теоретики сидят во втором корпусе. Даниилу вообще противопоказано появляться там, где есть работающие приборы и установки. У него нога тяжелая.

– В каком смысле?

– Либо что-нибудь тут же перегорит, либо отключится, либо другая гадость произойдет…

– У Догилевых, так вообще… – вздохнула Криницкая.

Ромашин вопросительно посмотрел на Веденеева.

– Было дело, – кивнул Веденеев. – На именинах у Зиночки Догилевой, нашей сотрудницы. Она сейчас в декретном отпуске, так что не в курсе событий. Собрались на даче, человек двадцать было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только он появился в доме, пошли вразнос бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?

– Утюг, – подсказала Криницкая.

– Да, это самое удивительное! – воскликнул Веденеев. – На газовой плите стоял чугунный утюг. Зинины старики его как гнет использовали, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела снять утюг с плиты, чтобы поставить чайник, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.

– Забыли плиту выключить? – поднял брови Ромашин.

– Но газ-то не горел! Шашлыки мы во дворе делали, а газ перекрыт. Я как раз на крыльцо вышел, чтобы вентиль отвернуть, а тут Зина завопила из кухни…

– Интересная история, – вежливо сказал Антон.

Ничего интересного, по правде говоря, в этой истории не было. Физики шутят. Или химики? Какая разница, одно слово – ученые. Вот у него в детстве был приятель по прозвищу Флашка, который вечно спотыкался на ровном месте. Все считали, что он придуривается, но Антон знал, что это не так. Флашка был несчастным человеком – он даже по квартире старался перемещаться, нащупывая ногами путь, чтобы не споткнуться о самый неподходящий предмет. И все равно падал, а однажды сломал ногу, упав с единственной ступеньки у школьных дверей. Объяснения этому феномену у Антона не было, а патологоанатом с Петровки, которому он как-то рассказал о своем несчастном друге, заметил глубокомысленно, что речь идет, скорее всего, о подсознательном процессе, когда ноги подворачиваются вне всякой связи с окружающей действительностью.