Он увидел, что в баре было пусто, а на дворе была ночь. Он помнил, что за столом возле окна сначала сидели братья Щербинские и Кузьмич, а затем к ним присоединился еще кто-то, незнакомый, в дорогой джинсовой куртке.

Впрочем, видения и реальность так перемешались в голове бывшего первого на селе тракториста, что он уже не мог сказать наверняка, что было, а что нет.

Пили все, кто остался в селе. Иначе можно было сойти с ума, не выдержав повторяющихся кошмаров. Алкоголь дарил забытье и заставлял относиться отвлеченно к окружающим опасностям, давал наконец возможность выспаться.

За это селяне расплачивались головной болью и пониманием, что они снова находятся в мире, где каждый миг подвержен опасностям.

Что за проклятие пало на село после бури? Он не знал.

Тракторист тяжело поднялся из-за стола, качнулся, но удержал равновесие и огляделся в поисках ружья. Оно лежало тут, у стойки, как обычно. Старая Ижевская двустволка двенадцатого калибра, вполне может завалить и лося и зубра, а еще можно из нее стрелять по своим страхам. Все селяне ходили с ружьями, и не напрасно.

Да, нехорошо на этот раз получилось, слишком долго он засиделся в баре, никогда со времени бури не засиживался он до темноты, потому как знал – зло всегда приходит в темноте.

Все ушли, и теперь ему придется добираться до дома одному. И это было особенно плохо, потому что путь к его дому пролегал мимо Черепиховских прудов, на которые не один нормальный, из оставшихся в живых, селянин не рискнет сунуться после наступления темноты. Он бы давно переехал бы в любой другой из свободных домов и не ездил бы мимо прудов, но его старый дом был достоянием семьи и был построен еще его дедом, так что бросать дом не хотелось, и приходилось с замиранием сердца каждый раз ездить мимо прудов.

Коля покачал гудевшей головой и, подняв ружье за стволы, вышел из бара.

Темнота тут же навалилась на него со всех сторон, и испуганный селянин вскинул ружье. После того, как выключилось электричество, окрестности погрузились в глубокую тьму. Каждую ночь нагоняющую на жителей страх. Но сейчас было тихо, лишь холодный дождь падал сверху, освежая затуманенную голову.

Тракторист прошелся в темноте несколько метров, держась за стену бара, и нащупал железные выступы своего трактора Беларусь, которого давеча поставил в стороне от дороги, на нем Коля и ездил.

Тихо ругаясь под нос, селянин, дважды поскользнувшись на подножке, забрался внутрь машины и завел двигатель. Неуклюжая машина двинулась в ночь, слабенькие фары с трудом освещали метра три впереди.

Трактор двигался с неторопливой скоростью двенадцати километров в час, и вскоре он уже ехал по раскисшей проселочной дороге, ведущей к прудам.

Так как была непроглядная тьма, то ни прудов, ни темного леса за ним не было видно, но тракторист, как всегда, взмок, проезжая мимо них. Он чувствовал, что за этой пеленой дождя они скрываются, эти крупные водоемы, наполненные черной стоящей водой, водой, которая заманит тебя, а затем закроется над твоей головой, увлекая тебя в черную глубину. Плохая ночь и место плохое. Тракторист подвинул поближе ружье, все же приятно чувствовать под боком оружие.

И тут слева во мраке прудов вспыхнул маленький синеватый огонек.

Ничто не могло сильнее напугать тракториста Колю, как этот маленький огонек, горевший там, где никаких огоньков не должно быть, на берегу черного маслянистого пруда. Но он горел, горел сизым неживым светом, как горели когда-то ртутные лампы, не разгоняя своим светом тьму, а лишь углубляя ее, делая непроглядней.

Неожиданно он заметил, что уже какое-то время его трактор стоит не двигаясь. Более того, мотор машины потихоньку остывал, а свет фар слабел и слабел.

Тракторист смотрел на огонек, да свет был неживой, неприятный, он был похож на взгляд змеи, он притягивал и манил, он заставлял идти к нему.

Не сознавая, что он делает Николай открыл дверцу трактора и, оставив ружье, вышел в окружавшую липкую тьму. Порыв ветра кинул ему в лицо россыпь холодных брызг, и вот уже раскисшая глина чавкает под ногами. А он идет. Удаляясь от ружья и безопасной кабины трактора.

"Остановись!!!" – крикнул он про себя, осознав, что идет к черным глубоким прудам с лесом вокруг, глубокой ночью. Идет сквозь тьму, туда, где еще темнее.

Но он все равно шел к огоньку. Он пытался остановиться, но ноги не слушались его, они несли Николая прямо в сердце ужаса.

Вот он дошел и до прудов. Огонек погас, но из темных глубин прудов хлынул поток зеленоватого мерцающего света, который, казалось, оттенял их бездонность и холодный мрак.

Свет этот осветил большой пологий валун, лежавший здесь с незапамятных времен. Когда-то, когда на прудах еще не было так страшно, с него очень любили нырять местные пловцы, потому как сразу под камнем начинается четырехметровый омут, позволяющий выделывать потрясающие прыжки и при этом не биться об дно.

На валуне, с которого оттолкнулось столько ног, стояла древняя подстава для свечей, какие используются в церкви, а на подставе старый, разъеденный эрозией камень неопределенного цвета. Камень был с кирпич размером, округлой формы и очень шероховатой поверхностью, а на нем были глубоко высечены странные символы, каких трактористу до сих пор видеть не приходилось.

Зеленоватый глубинный свет освещал их и они, казалось, были полны какого-то жуткого смысла.

И тут Николай ощутил чье-то присутствие, скорее даже не присутствие, а его тень, как будто что-то было вложено в камень, а теперь выходило оттуда, чтобы увидеть человека.

– "Подойди!" – сформировалась в воздухе мысль, и селянин ощутил, что ноги снова подчиняются его воле.

Тракторист сделал шаг к камню и услышал тихий свист, доносящийся до него со всех сторон.

И тут же понял, что его издавало. Вокруг замершего от ужаса человека ползли змеи, гадюки, не меньше двух десятков, они образовали своими длинным телами круг, диаметров около двух метров, в центре которого и стоял селянин, змеи притирались так близко друг к другу, что обод образованного ими колеса казался почти цельным.

– Вайна! Аоно! Тан!!! – прогрохотал рядом с ним голос, идущий одновременно из черных глубин пруда, и из шероховатой глубины камня.

– Вайна. Аоно. Тан… – безвольно повторил Николай и тут понял весь жуткий смысл, заключенный в этих словах.

– НЕЕТ!!! – заорал он и рванулся прочь от прудов, но змеи сомкнули круг и оплели ноги бежавшего тракториста.

Более двадцати змей повисли на нем, не кусая, и опрокинули Николая в жидкую тину.

– Нет! – плакал он – Не надо…

Все больше змей сползалось со всех сторон, они захлестывали его, затапливали, скрывали с головой.

Некоторое время на месте упавшего человека шевелилась черная блестящая масса. Затем змеи расползлись.

На земле никого не было. Маленькая серая гадюка сползла с середины круга, некоторое время смотрела на камень, затем скользнула в сырую траву.

Змеи расползлись, скользящая призрачная тень, реявшая неподалеку, исчезла, исчез и зеленоватый свет из глубины пруда, уступив место наползающему туману. Круг окутала тьма.

Обряд на Темных прудах был закончен.

В 10 часов утра Сергей проснулся. Из маленького полуслепого окошка падали косые лучи летнего солнца, печка прогорела, потухла, и теперь была холодна. Но она была уже и не нужна, потому как от вчерашней мороси не осталось и следа.

В этом Сергей убедился выглянув наружу, на маленькую площаденку. Температура прогрелась градусов до двадцати, а сверху на разоренное село смотрело ослепительно и глубоко синее июльское небо. Некоторое время Серега, жмурясь, смотрел на слепящее солнце, затем снова окинул взглядом деревню.

Неизвестно, что произошло, была ли погода виновата, или трудная дорога, но село больше не выглядело зловещим. Яркое солнце играло на уцелевших стеклах в окнах Черепиховских домов и на облупившейся позолоте собора, под которым и лежал в данный момент клад. Солнце отражалось и в каплях падающих с медленно высыхающих крыш, и в лужах, где возились голуби.