– До сих пор не подводили и в бою за чужими спинами не прятались…

«Менять нужно Сахно», – размышлял Павел, направляясь в четвертый взвод к Ведищеву. Теперь у него не оставалось никаких сомнений: Сахно повязан услугами блатняков. Расстались они не по-доброму, ни тот, ни другой обвинений противной стороны не принял. Разошлись непримиренными, пообещав друг другу на повышенных тонах «посмотреть, что дальше будет».

После обеда, пристроившись за столом, занялся изучением представленных взводными списков личного состава. Начал с первого взвода.

У Сахно в графе «краткая характеристика» не нашлось ни одного отрицательного, неблагожелательного отзыва. Против каждой фамилии значилось одно-двухсловное заключение без намека на какую-либо претензию. Ни одной паршивой овцы. Прямо-таки образцово-показательный взвод.

Самая нелестная оценка, на какую сподобился взводный, – «сойдет». Даже своего прихлебателя Сюксяя удостоил солдатской доблестью: в бою надежный. Хотя Веселов, Павел знал это доподлинно, принимал участие всего в одном боевом эпизоде. Остальное время отсиживался в землянке, караульным при вещмешках и шинелях.

Не утрудил себя Яков Петрович ни должностной обязанностью, ни объективностью суждений. Бумага для отмазки. Ни с кем из подчиненных отношения портить не захотел и, надо полагать, не в последнюю очередь – в пику ротному.

Павел предполагал, что часть характеристик будет именно такой: набором принятых, расхожих формулировок, приблизительных и обтекаемых. Но чтобы все без исключения? Лишь одну строку, против своей фамилии, оставил взводный незаполненной. На усмотрение Колычева: мол, думай что хочешь, а я себя знаю.

У Грохотова наоборот. Ни одного стоящего солдата во взводе не оказалось. Все с недостатками и родимыми пятнами: «трусоват», «морально неустойчив», «ни то ни се», «паникер», «вор и мерзавец», «тварь конченая», «бандюга и смертоубивец»… Только о себе написал целой, едва вместившейся в отведенную строку фразой: «готов честно выполнить любой приказ».

«В тебе-то я не сомневаюсь, гражданин Грохотов, – сказал вслух Павел, представив набычившегося Грохотова, выводившего с нажимом эти слова на бумаге. – А вот как быть с остальными?» И побежал глазами сверху вниз по графе характеристик, останавливаясь на самых-самых.

Бандюга и смертоубивец. Сукотин Иван Степанович, 1915 г. р. Курская область. Грабитель. Срок семь лет, судимость вторая.

Вор и мерзавец. Корнюшкин Борис Ильич, 1913 г. р., г. Ростов-на-Дону, статья 162, вор-карманник. Срок три года, судимость третья.

Ни того, ни другого припомнить не смог. Видимо, не пересекались пока стежки-дорожки.

Следующим взял список Ведищева.

Абрамов Анатолий Филиппович, 1911 г. р., уроженец г. Горького. Слесарь. По Указу Президиума Верховного Совета СССР от седьмого августа 1932 года. За прогул – пять лет. Исключен из членов ВКП(б). Резюме последней графы: в бой не рвется.

Леличко Тихон Васильевич, 1915 г. р., Тамбовская область, колхозник, за хищение кормов. Срок три года. В бою твердый.

Дошел до Турищева Олега Ивановича, 1917 г. р. Москвич, хищение государственного имущества. Срок пять лет, судимость вторая. Удивила боевая характеристика: силен, зверюга, бесстрашный. Надо бы запомнить, при случае познакомиться.

Кстати, себя Ведищев отметил не менее грозной и экзотической формулировкой: в бою тигра. Буквально. Не тигр, а тигра. В этом весь Ведищев – легкий, импульсивный, ироничный, непредсказуемый. Невозможно сказать, куда в следующую минуту склонится, какое коленце выкинет.

Ответственней всех к делу подошел Маштаков. Уже по тому, что против каждой фамилии не по одной, а по две строки оставил, можно было судить, что каждое слово, прежде чем в них попасть, со всех сторон осмотрено было, выверено и взвешено придирчиво. Тем более интересно, что всех солдат своего взвода Павел знал наперечет. Чья оценка верней и глубже, насколько совпадает или отлично мнение преемника от собственного.

Сидорчук Тарас Прохорович, 1909 г. р., Томская область, бывший член ВКП(б), срок семь лет, дезертир из трудовой армии, а точнее – с лесоповала.

Колычев его историю знал, слышал лично от него самого. На таежном лесоповале довелось Сидорчуку работать вместе с немцами, высланными в августе 1941 года из Поволжья. Нормы выработки предельные, как для профессиональных рубщиков леса. А питание скуднее скудного. Хлеб и то, бывало, по пять дней не выдавали. Жилья вообще никакого, у костров сушились, у костров на лапнике спали. Люди обессилели, отощали, стали массово вымирать. А начальству хоть бы что, только норму выработки требуют.

Будучи членом партии, пошел Сидорчук к начальнику лесоповала с жалобой, а тот и слышать ничего не хочет: немцы – предатели, хотели восстание поднять, фашистов дожидались, оружие прятали. Дохнут? Ну и пусть дохнут, туда им, сволочам, и дорога. Собрал тогда Сидорчук свой сидор и пошагал таежной тропой в райцентр, в милицию. Решил, что лучше в тюрьму сядет. Там хоть крыша над головой есть и пайка хлеба обеспечена. Заключение Маштакова: дисциплинированный, исполнительный. В бою смел, инициативен. Панике не поддается. Может заменить командира.

Богданов Вячеслав Федорович, 1920 г. р., саратовец, образование семь классов. На фронте с марта 1942 года. Сержант. Накануне выписки из госпиталя по пьянке сломал челюсть хирургу из-за медсестры. Срок пять лет. Оценка Маштакова: самолюбивый, вспыльчивый. Службу знает, в бою стойкий. Закидал гранатами немецкий пулемет. Отходил последним. Танков не боится.

Лабутин Григорий Семенович, 1908 г.р., Саратовская область, образование общее – три класса церковно-приходской школы. Слесарь МТС. Срок – семь лет. Статья 58-я. Контрреволюционная вредительская деятельность…

Дойдя до фамилии Лабутина, Павел погрузился в отвлеченные размышления, не впервые приходящие на ум. Лабутин – земляк, из степного Левобережья, откуда родом сам Колычев. К землякам расположение особенное, и Павел хорошо знал этого солдата. Но не потому и, пожалуй, не столько потому, что земляк, сколько потому, что осужден по редко встречающейся в штрафном батальоне политической 58-й статье. Враг народа. Контра.

В перечне статей и уголовных деяний, за которые осуждены штрафники, 58-я статья, как кукушкино яйцо в чужом гнезде, инородная, непонятная, порождающая отчуждение. Вызывало недоумение, как вообще «политики» попадали в штрафной батальон, куда путь врагам народа по закону был заказан. В саратовской тюрьме однокамерником Колычева был осужденный по 58-й статье за восхваление немецкой военной техники полковник Никитин, орденоносец. Никитин страстно рвался на фронт, писал письма на имя Сталина и Калинина с просьбой отправить его для искупления вины кровью в штрафной батальон. Но получал отказы: фронт не для антисоветчиков.

«Политиков» во взводе у Колычева было двое. Лабутин и уралец Уколов. Оба – простые малограмотные работяги и, как понимал Павел, далекие от политики люди, никогда и ничего не помышлявшие против советской власти и тех деяний, в которых их обвиняли.

Солянская МТС, в которой работал слесарь-ремонтник Лабутин, завалила план уборки урожая. Погодные условия не благоприятствовали, изношенная техника часто ломалась, выходила из строя. Надо было кому-то отвечать. Под суд пошли трое ремонтников, которых обвинили в подрывной, вредительской деятельности, вменив самую страшную и опасную 58-ю статью.

Уколов – заводской токарь-универсал. Рассказывал, что в цехе, за станком, прихватило живот. Поторапливаясь к туалету, оторвал на ходу от подвернувшейся под руку газеты клочок бумаги. Использовал по назначению. А на обратной стороне оказался портрет товарища Сталина. Статья, понятно, 58-я. Неслыханное глумление над великим вождем.

Оторопь берет, не приведи, конечно, господи. Но ведь не по злому умыслу человек. Неужто непонятно? Какие оба, к черту, враги народа. Не такими представлялись Павлу злобные враги советской власти. Вовсе не такими.