В приказе предлагалось направлять на трехмесячные курсы снайперов наиболее подготовленных, политически надежных бойцов и сержантов, имеющих хорошие показатели в стрельбе и желательно боевой опыт. Обдумав все, я понял, что это не худший вариант, если только не тормознут особисты. Но характеристики на меня и Григория Маковея, стрелка-спортсмена, готовил лично Чистяков. Взводный Егоров не вмешивался. Он был доволен, что я ухожу из взвода, а у особистов хватало других дел.
В учебном лагере корпуса, расположенного километрах в семи от моего полка, проходили подготовку пулеметчики, бронебойщики, связисты. Снайперский взвод сформировали впервые. Набралось нас человек тридцать пять. Были и фронтовики, и новички, призванные совсем недавно. Всего – три отделения.
Дело начинали новое, материальная база взвода состояла в основном из обычных трехлинеек. Снайперских винтовок имелось не более десятка: «мосинки», две-три самозарядки Токарева и даже трофейная польская винтовка с дорогим ореховым прикладом, явно принадлежавшая офицеру. Имелась также пара винтовок с раздвижным металлическим прицелом, но без оптики. Считалось, что, сдвигая металлические кольца до нужного диаметра, можно обойтись без оптических стекол. К счастью, это странное оружие вскоре убрали. Кому не достались снайперские винтовки, временно пользовались обычными.
Насколько я мог понять за время службы, снайперское дело в Красной Армии широко не внедрялось. Хотя после финской войны о снайперах заговорили. Я сам читал в газете «Красная Звезда» о том, что «кукушки» стрельбой из укрытий наносили «определенный урон» нашим войскам. Но командиры и бойцы быстро научились с ними бороться и уничтожали «кукушек» метким пулеметным и ружейным огнем. Ну, и шли рассуждения о повышенном уровне стрелковой подготовки в пехотных частях, внедрении специальных винтовок с оптическими прицелами.
Статья показалась мне расплывчатой, видно, автор имел слабое представление о снайперах, а термин «специальные винтовки» вызывал усмешку. В 1311-м пехотном полку снайперов я не видел. Возможно, в сорок первом – сорок втором годах было не до того. Зато немецкие снайперы появлялись на любом участке. Это они отучили многих наших командиров расхаживать на переднем крае в фуражках. За фуражками охотились, и вскоре лейтенанты и капитаны стали носить обычные солдатские пилотки. Ну а командиры рангом выше (особенно полковники и генералы) к передовой и близко не подходили. Берегли себя. Для них и блиндажи рыли очень глубокие, с мощным накатом из рельсов и бревен. Ну, об этом расскажу отдельно. А пока я втягивался в новую жизнь. Рассудив, воспринял назначение как повышение по службе. Да и само слово «снайпер» было окружено ореолом загадочности и особенного положения в армии. Это уже не пехота, а нечто большее. Охотник на фашистских офицеров, наблюдателей, пулеметчиков. Куда интереснее, чем высиживать сутками напролет в траншеях.
Вначале у нас проверили зрение и слух. Из-за слабого слуха (следствие контузии) два человека были отсеяны. Остальных разместили в трех брезентовых палатках. Они казались намного уютнее, чем сырые полутемные землянки, но зато так нагревались на солнце, что часов до девяти вечера находиться в них было просто невозможно. Лишь спустя несколько дней догадались поднять нижние края брезента, получился хоть какой-то сквозняк. Командир взвода, лейтенант Белых Михаил Евдокимович, мне сразу пришелся по душе. Во-первых, тем, что уделил каждому курсанту какое-то время для личной беседы. Расспросил и меня, чем занимался до войны, кто родители. Знал он и о моем удачном выстреле в немецкого танкиста.
– До него не так и далеко было, – заскромничал я. – Метров сто или чуть больше.
– Недалеко, – согласился лейтенант. – На полигоне будем учиться поражать цели за пятьсот-восемьсот метров. Только любое попадание во время боя дается куда труднее, чем стрельбище. По себе, наверное, знаешь?
– Знаю. Мы ведь отход полка прикрывали, стрелять много пришлось. Когда в тебя пулемет бьет, руки трясутся и про прицел забываешь. Потом ничего, успокаиваешься.
– Значит, бывалый боец. Будешь сам учиться и новичков учить.
Как ходила ходуном винтовка, когда целился в немецкого танкиста, рассказывать не стал. От точности выстрела зависела жизнь всей роты (вернее, ее остатков), поэтому так играли нервы. С трудом успокоился, влепил пулю точно в цель. А ведь у меня и до этого удачные попадания были. Поэтому я винтовку на автомат не менял, хотя имелась возможность подобрать ППШ в брошенной траншее.
Когда началась учеба, оказалось, что я, как и другие, не знал самых простых вещей, необходимых для снайпера. Впрочем, профессиональных специалистов на курсах почти не было. Лейтенант Белых раньше возглавлял пулеметный взвод, а готовить снайперов его поставили, как крепкого командира и специалиста по оружию.
Помкомвзвода старший сержант Ангара (фамилия или прозвище?), родом из Сибири, служил в армии с тридцать девятого года, а войну начал под Москвой. Он единственный во взводе обладал опытом стрельбы из снайперской винтовки, имел на счету сколько-то убитых немцев, имел редкую для лета сорок второго года награду, медаль «За отвагу». Говорят, представили к ордену, но в суматохе отступления представление затерялось.
Ангара отлично стрелял из любой винтовки, умел хорошо маскироваться и выбирать место для ведения огня. Как и большинство мальчишек в его сибирской деревне, он учился охоте с детства. Лет с пятнадцати уходил с отцом каждую зиму в тайгу на пушной промысел. Хорошие заработки, непростая, порой опасная жизнь в глухой тайге (отца искалечил перед войной медведь-шатун) сформировали у Ангары решительный, волевой характер. К сожалению, в свои двадцать два года, привыкнув к свободной жизни и хорошим заработкам, он смотрел на большинство людей свысока. Его насмешки звучали порой оскорбительно.
Городских ребят он считал бездельниками. Любимым выражением, когда отчитывал провинившегося даже по пустякам курсанта, было: «Грамотный, да? Много книжек прочитал?» Сам Ангара закончил пять классов и гордился, что настоящую школу прошел в тайге, а затем на фронте. Колхозным парням, не успевшим освоить как надо оружие, он обязательно напоминал: «Это тебе не коровье говно выгребать!» И начинал перечислять, в общем-то, правильные вещи. Что не надо слишком долго целиться, не дергать спусковой крючок, делать поправку на ветер и т. д.
Подобное отношение восстанавливало против Ангары многих курсантов, особенно фронтовиков. Ведь, несмотря на приказ, направляли на курсы и новобранцев, имевших за плечами лишь сданные нормы ГТО или спортивный разряд по стрельбе. Взяв впервые в руки боевую винтовку, они терялись. Опытных бойцов командиры всегда предпочитали оставлять в своих подразделениях.
Курсанты Ангару недолюбливали, отвечали порой резко (особенно фронтовики), за что расплачивались внеочередными нарядами, чаще всего чистили нужник, убирали территорию. Лейтенант Белых своего помощника поддерживал и, как казалось, о замашках старшего сержанта не знал.
Слово «снайпер» в сорок втором году не было слишком распространенным. Позже, когда на фронте я вдоволь хлебну «снайперской каши», отлежу в медсанбате, госпитале, и лишь тогда пойму, что выбрал профессию далеко не романтичную, весьма далекую от героев Фенимора Купера.
А пока я старательно постигал то, чему меня учили. Понимал, что я все же младший сержант, да и не хотелось подводить ротного Чистякова. Если он обещал снова забрать меня в свою роту, то обещание обязательно выполнит. Но снайперские курсы, если сказать прямо, во многом меня разочаровали. Они были рассчитаны на три месяца, программу утверждало высокое начальство, в том числе комиссар корпуса. Как водится, напихали сюда химзащиту, строевую подготовку, изучение уставов, политзанятия и прочее.
Наверное, все это нужно. Но второстепенные предметы безжалостно пожирали половину учебного времени. Лейтенант Белых и Ангара хорошо понимали, что трехмесячная программа составлена формально. Если скрупулезно следовать всем пунктам, то на главное времени не останется.
