Стоявшие рядом помогли Зайченко подняться. Тот еще не пришел в себя после командирского нокдауна.

– Я же… ничего такого… – виновато и растерянно лепетал Зайченко, держась за покрасневшее и распухшее ухо. – Товарищ лейтенант, так это… бревно… Неудачно…

– Руки у него не оттуда растут, откель требуется, – убедительно пробасил Бондарь. – Споткнулся и кувырнулся наземь, а тут бревнышком его слегка и тюкнуло. Но ничего, до свадьбы заживет. Правда, Зайченко?

В вопросе Бондаря прозвучал такой недвусмысленный угрожающий намек, что Зайченко тут же с готовностью закивал.

– Правда-правда, товарищ замполит. Сплоховал я с бревном.

– Разберемся, что за бревно, – обернувшись к старшине, проговорил лейтенант. Лицо его, точно обтянутое пожухлым пергаментом, стало совсем желтым от злости. – Аникин!

– Слушаю вас, товарищ лейтенант, – с готовностью на грани издевки тут же отозвался Андрей.

Замполит даже не сдерживал расползшегося по его желтому лицу раздраженно-кислого выражения.

– Командир батальона срочно вызывает вас в штаб. Ни минуты промедления!

– Э, товарищ замполит, сейчас не треба идти, – возразил лейтенанту Бондарь. Разогнув спину, он указал своей ручищей в сторону артобстрела. – Побачьте, шо робыться, – добавил Богдан. – Щас спуск к реке снарядами накроет.

– Отставить разговорчики! – чуть не до визга дойдя, оборвал Бондаря замполит. – Аникин, вы слышали приказ?! Сро-очно к ротному!

– Есть – к комбату! – без всякого выражения откликнулся Андрей и, козырнув, тут же сорвался с места.

Сопроводительные реплики лейтенанта Шанского или Воблы, как прозвали его ротные острословы, Андрей уже не слышал. Слова его потонули в грохоте приближавшихся взрывов. Нагнувшись, придерживая ППШ правой рукой за ствол, Аникин побежал вдоль грунтовой, в грязь превращенной дороги прямиком к селу. Немцы переносили стрельбу ближе к берегу, и снаряды грозили вот-вот накрыть этот участок низкого, пойменного ската к пологому левому берегу Днестра.

Солдаты побросали свои бревна. Все с нескрываемой тревогой наблюдали, как к постепенно уменьшающейся фигуре их командира отделения приближаются взрывы.

– Чего стали?.. Быстро все за работу. Блиндаж еще не достроен!.. – с места в карьер попытался скомандовать замполит. Но истерически исторгнутый Воблой приказ был так единодушно проигнорирован, что лейтенант, осекшись и захлебнувшись в собственной желчи, молча спрыгнул в окоп, из-за бруствера глянув туда, где наперегонки с немецкой артиллерией соревновался Аникин.

Вот очередной земляной фонтан взметнулся вверх метрах в двадцати от старшины. Тот как подкошенный рухнул и вжался в ложбинку. Надо ж этой ложбинке в нужный миг в нужном месте как раз оказаться! Хотя это со стороны, тем, кому невдомек, могло так показаться, что, мол, это ложбинка старшину нашла. На самом деле Андрея на встречу со спасительной выемкой в днестровской земле толкнули везение и наитие. Укрыла его всего лишь на несколько секунд, пока осколки летели и осыпался град глинистых комьев.

Чутьем, отточенным за сотни проведенных на передовой дней и ночей, угадал долю секунды, когда надо подняться и снова опрометью броситься вперед, по подсказанной тем же солдатским чутьем траектории.

Почти все из отделения уже перебрались в спасительное укрытие траншеи. Только Зайченко, как завороженный, торчал на поверхности, среди брошенных досок и бревен.

– Во дает командир! – проговорил он. – В догонялки с немецкой артиллерией.

– Слышь, ты, дубина, бегом в траншею! – дернул его за сапог Бондарь. – Тебе все игры… Тут сама костлявая за командиром скачет.

– Оно понятное дело, – скатываясь вниз, согласно кивнул Зайченко.

– Тебе-то теперь, знамо дело, понятно, Зайченко, – отозвался кто-то с правого фланга траншеи. – Командир-то тебе здорово мозги вправил. Чтоб не шастал где не надо.

– А ударчик у старшины хорош. Вишь как его с правой свалил.

– Да уж, по части челюсти лучше со старшиной не связываться.

– Видать, и правду говорили, что он сам.

– Что сам?

– Ну, из штрафников. Из «шуриков», значит.

– А-а… – очухавшись, растянул Зайченко. – Так вот чего он так взъерепенился? Так значит, командир наш тоже из искупивших.

– Ну и что? – вдруг схватил его за грудки Евменов и тряхнул что есть силы. – Дурачок ты, Зайченко. Я, к примеру, тоже из искупивших. Так я кровью свою вину смыл. Ты хочешь сказать, что ты лучше меня боец? А ну, говори!

– Не, это… нет… – залепетал уже совсем испуганно Зайченко. – Не лучше.

– То-то же! – хмыкнул сержант и отпустил растерявшегося солдата.

– Да, Зайченко, ты уже второй раз за десять минут бревно из рук выпускаешь, – посмеиваясь, заметил Евменов. – Цепкости у тебя, Зайченко, нет. Руки дырявые, хе-хе. Где уж тебе Нинку ухватить?

Аникин, казалось, уже пересек линию, по которой выстраивали свою гибельную цепь наводчики немецкого орудия. Вдруг мощный взрыв вырос прямо посреди дороги, заслонив от сидевших в траншее фигурку командира.

– Накрыло! – не сдержавшись, выкрикнул Зайченко. Бондарь молча, со злобной досадой, ткнул его под ребра кулачищем. Отсюда действительно всем показалось, что взрыв должен был задеть бегущего.

Но вот глина опала, и в облаке бурой взвеси все увидели, что бежевое пятно выцветшей кацавейки старшины Аникина приближается к сельским хатам.

Картина эта вызвала в траншее рев нескрываемого восторга.

– Вот молодца!

– Обломилось костлявой в жмурки с командиром играть!

– Не на таковского напала!

Бондарь один старался сохранить подобие сдержанности, хотя и его распирало от радости.

– Ну че разорались? Чай, не на футболе…

Траншея действительно напоминала в этот момент трибуну ЦСКА сразу после результативного сольного прохода форварда красно-синих. Даже Евменов, молчаливый и неулыбчивый, потеплел взором, и в уголках его глаз подобием улыбки собрались лучики морщин. Только на желчном лице замполита сохранялось то же выражение брезгливой недужности. Действительно, будто присохло оно к его вяленой физиономии. Но на лейтенанта в этот момент никто не обращал никакого внимания.

Комбат, несмотря на свой простуженный и усталый вид, встретил Аникина на пороге отведенной под штаб хаты.

– Ну ты даешь, чертяка! Не мог переждать пяток минут? – приветив, добавил он. Доложили капитану или сам он видел футбольный прорыв Аникина через артобстрел к селу, Андрей выяснять не стал. Его беспокоило, что отделение до сих пор оставалось в траншее, что называется без крыши над головой. Поскорее хотел Андрей выяснить, зачем его звал командир батальона, и быстрее вернуться к своим. Оно понятно, ребята надежные и сами от работы волынить не будут. Один Бондарь чего стоит! Да только под личным присмотром дело спорится быстрее и спокойнее.

– Велено, товарищ капитан, явиться безотлагательно, – без всякого панибратства отчеканил Аникин. – Потому и не счел возможным… пережидать.

Комбат, пропуская старшину в низенькую, но опрятную, выкрашенную белой известью комнату хаты, тяжело вздохнул.

– Это от замполита приказ такой получил? – В вопросе капитана прозвучало недвусмысленное раздражение.

«Видать, наша Вобла уже и капитана допекла», – подумал Андрей, стремительно проходя внутрь.

Там, уже в несколько слоев спеленав воздух сиреневым дымом от самосада, скучились вокруг застеленного чистой скатеркой стола ротные и взводные. Никого из командиров отделения Аникин не приметил. Во главе стола, возле стула, который, видимо, предназначался самому комбату, восседал собственной персоной начальник штаба полка майор Дедов.

Несмотря на дымовую завесу и загромождение воинским командным составом, в самом облике чистенькой, опрятной комнатки неуловимо чувствовалось деятельное участие аккуратной и нежной женской руки. А вот и разгадка волшебства. Явилась, так сказать, сама собой. Не успел Аникин поздороваться с присутствующими, как вошла в светелку Нина, ротный санинструктор. Невольно Андрей на миг забыл о только что пережитой смертельной опасности, словно окунулся с головой в исходившее от нее сияние. И дело было не только в самоваре, который она уверенно держала в своих нежных белых ладошках.