Их дипломатическая миссия, укомплектованная сервами, располагалась на Луне, куда и направились сторонники Петерса. Лоона эо избегали войн и никогда не экспортировали оружия, однако чужие войны не были помехой для их торговых караванов. Такие контакты с дроми продолжались, и сервам удалось договориться о рандеву землян с Патриархом правящего клана – то есть одной из семейных триб, занятых администрированием. Кроме того, сервы послали бейри[28] с Данвейта, безоружное судно с мирными дроми, которые согласились взять на себя роль переводчиков. В условленный час бейри и земной лайнер с Петерсом и его людьми появились в точке встречи и спустя недолгое время были сожжены вражеским дредноутом. Уцелел один человек, пилот, чинивший спаскапсулу; в ней его и подобрали.

Как положено, военные эксперты и ксенологи занялись реставрацией событий, отвечавших, по их мнению, двум возможным вариантам: либо Патриарх, с которым было условлено о встрече, подготовил ловушку, либо зонг-эр-зонг другого клана, боевого или правящего, узнав о намеченных переговорах, счел их нежелательными и решил вмешаться. Высказывалась и третья точка зрения, совсем уж экзотическая. Договор, переговоры, дипломатический иммунитет – все это были земные понятия, доступные другим гуманоидам и, разумеется, лоона эо, но не дроми. Их Патриарх мог думать, что сервы ищут его милости и с этой целью делают подарок – вражеский корабль с экипажем и персоной высокого статуса. Не исключалось, что советник Петерс в самом деле повысил свой ранг и представился через дроми-переводчиков зонг-эр-зонгом, то есть Старшим-над-Большими и прародителем земного человечества. Понятия же дроми и людей вполне совпадали в том, что лидеров нужно уничтожать в первую очередь.

Возможно, эта трагедия осталась бы без последствий – кроме тех, какими могут одарить коварного врага соображения мести и боевые аннигиляторы. Но получилось иначе. Гибель Петерса и его соратников привела не только к внешней силовой реакции, что являлось прерогативой Флота, но и к неким внутренним подвижкам – не в политике Федерации и тем более не во мнении людей о зеленокожих жабах, а скорее в более широком взгляде на проблему. Проблема, безусловно, существовала. Контакты с технологическими расами, с фаата и дроми, хапторами и кни’лина, были отнюдь не похожи на мечты о Великом Кольце и не стали, как думалось, праздником разума и вселенского братства. С фаата пришлось вести упорную борьбу, за ними в той же позиции оказались дроми, а отношения с хапторами и кни’лина точнее всего определял старинный термин «холодная война». Где-то затаились избегавшие прямых контактов метаморфы, чьи эмиссары никого не обошли вниманием и, вероятно, добрались не только до Земли, Фартайла-Ата и остальных миров Рукава Ориона, но и проникли за Провал, в другую ветвь Галактики. Лоона эо, при всем их миролюбии, отнюдь не стремились к интенсивному культурному обмену, ограничивались деловыми связями в области торговли и не допускали людей в свои астроиды. Были еще сильмарри, странные существа, кочующие от звезды к звезде на своих кораблях, подобных кучам грязи, – странные, чуждые жителям планет и абсолютно неконтактные. Границ секторов они не признавали, что вело иногда к ожесточенным конфликтам. В сотнях парсеков от Земли, в направлении южного галактического полюса, обитали лльяно, закрытая раса, не допускавшая к себе землян, как, впрочем, любых чужаков за исключением лоона эо, хотя предмет торговли или иного интереса между ними не был установлен. Имелись также и другие существа, способные к межзвездным перелетам, но никто не жаждал подружиться с братьями по разуму или как минимум признать их в качестве разумных тварей. Кроме того, повсюду, в каждой обитаемой системе, бродили жутковатые легенды о даскинах, могущественном древнем племени, владевшем некогда Галактикой. Они исчезли миллионы лет назад, но кто-то, возможно, остался – кто-то, кого со страхом называли Владыкой Пустоты, незримым наблюдателем, который может покарать неправедных и возомнивших. Вариантов этого мифа бытовало множество, но все сходились в том, что кара будет незатейливой: виновных просто сотрут в порошок.

Кроме звезд, планет, туманностей, потоков частиц и пустых пространств, Галактика, несомненно, обладала тем, что на Земле называли ноосферой, то есть информационным полем, порожденным чувствами и мыслями разумных созданий, воображением, речью и письменными знаками либо их эквивалентом – если, в силу биологических причин, эти земные понятия были неприменимы. Вряд ли существовал барометр, отражающий климат этой вселенской ноосферы, но если бы такой прибор изобрели, его стрелка колебалась бы между неприятием, недоверием, отвращением и откровенной ненавистью. В этом и состояла проблема. О ее причинах можно было многое сказать, но в данный конкретный момент важнее казались последствия – расовый эгоцентризм и взаимная вражда. Этот кризис тянулся столетиями, если не дольше, внушая мысль, что ничего необычного в том нет и нет никакого кризиса, а есть некий modus vivendi,[29] естественное состояние Галактики.

Но Ульман, Капур и Быстров так не считали. Быстров был философом, Ульман – математиком, а Капур – ксенологом, специалистом по инопланетным расам; их альянс сложился в одном из филиалов Звездной Академии, где они преподавали. Плодом их совместых усилий стала теория, гласившая, что у галактических народов, несмотря на различия психики и биологии, есть общие ценности, понятные всем, а значит, имеется база для договоренностей и мирных контактов. Вопрос о ценностях оставался открытым, их список еще предстояло уточнить, и Капур прозорливо отмечал, что термин «жизнь» в этот перечень не входит. Для землян, кни’лина и лоона эо жизнь, конечно, была наивысшим сокровищем, но хапторы не слишком ее ценили, а дроми относились с полным равнодушием к факту своего существования – как и сервы, если считать их отдельной разумной расой. Что думали о категории «жизнь» сильмарри и лльяно, скрывал туман неведения, но вряд ли смерть, событие неотвратимое, пугала их с такой же силой, как гуманоидов. Даже среди фаата жизнь и смерть воспринимались по-разному – уже от того, что одни жили тысячелетие, а другие – считаные годы.

Хотя в теории Ульмана, Капура и Быстрова были лакуны и неясные места, она все же могла послужить руководством к действию. Так, из нее вытекало более широкое понятие о справедливости, в поле которой попадали не одни земляне и их собратья-гуманоиды, но все галактические расы, независимо от их развития и технологического уровня. Справедливость достигалась через особый механизм разрешения конфликтов, которые считались не частной акцией спорящих сторон, а многогранным событием, касавшимся всей галактической ноосферы – причем не только в данный момент, но также в грядущем.

Важный вывод, но не единственный и не самый шокирующий! Ульман, Капур и Быстров были решительно не согласны с тем, что люди всегда и во всем правы; они утверждали, что это лишь проявление земного эгоцентризма и ксенофобии. Несогласие по этому пункту стало названием Коллегии, учрежденной ими, как сказано выше, в 2312 году. К этому времени у них появились единомышленники, люди гораздо более серьезные, чем в погибшей группе Петерса, – среди них были парламентарии, ряд крупных писателей и ученых, администраторы нескольких планет Фронтира и даже адмирал, командующий Флотом Обороны Солнечной системы. Таким образом, статус Коллегии Несогласных сразу был высок, и, определившись со своими функциями, она органично вписалась в политическую систему Федерации. Ее считали противовесом Флоту и Совету, союзом людей, способных оценить проблемы не с точки зрения землян, а с более общей, надчеловеческой, позиции, иногда оригинальной, странной и даже неприемлемой на первый взгляд, но, как было доказано на опыте, весьма продуктивной.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».