Грид разыскал… Грид больше ничего не разыщет. Бросив взгляд на покрытое кровью и смертным потом лицо своего спутника, Одинцов решительно передвинул его на свое место и, открыв правую дверцу, начал загребать веслом.

Через несколько минут он миновал острые черные зубцы утесов, оставив их правее. Скорость течения ощутимо упала – вероятно, основной поток слегка отклонялся к югу, огибая какую-то невидимую подводную возвышенность или иное препятствие. Быстро темнело, и надвигавшаяся серая полоса, которую он принял за отмель, стала совсем не видна на фоне налившегося чернотой моря. Это образование могло оказаться чем угодно – выступающим из океанских глубин каменным плато, необозримым полем водорослей или просто иллюзией. Но вскоре под днищем флаера скрипнул песок, волны протащили его еще немного, и аппарат встал. Поздравив себя со счастливым исходом, Одинцов вылез из кабины; мокрый песок под голыми ступнями казался почти прохладным. Ему снова повезло. Жаль, что удачи не хватило на Грида…

Его сердце болезненно сжалось. Он вытащил молодого трога из кабины и устроил около фюзеляжа под коротким остроконечным крылом. Затем сам растянулся на песке, положив рядом мягкий пузырь с водой. Есть не хотелось, только пить; Одинцов чувствовал, как пульсирующий жар растекается в раненой ноге, поднимаясь все выше и выше. Ладно, до утра он доживет и сумеет забраться обратно под колпак, даже если его начнет трепать лихорадка. Главное, он выбрался из Потока, из гнусных пещер, пропитанных человеческой кровью, из этой душной мерзкой душегубки… Выбрался… выбрался… выбрался…

Теплый морской бриз овеял его лицо – может быть, то прилетел из далекой Хайры золотогривый нежный Майр, чтобы подбодрить и утешить странника. Одинцов спал, что-то шепча иногда потрескавшимися губами.

– Георгий… Георгий Леонидович… – хриплые полустоны-полурыдания пробудили его. Он приподнялся, хватая горячий воздух запекшимся ртом. В висках гремел набат, нога распухла, как бревно, а сердце судорожными толчками гнало кровь, и вместе с ней лихорадочный жар растекался по телу. Одинцов стиснул руками виски. Кажется, кто-то звал его? Во сне или наяву? Или звук его имени, которого в этом мире не знал никто, являлся порождением горячечного бреда?

– Георгий… Георгий Леонидович…

Снова! Одинцов ошеломленно завертел головой и это движение отдалось болью во всем теле. Он бросил взгляд вверх: Баст, круглый, серебристый, сияющий, висел над самым горизонтом, знаменуя конец ночи; диск айденской луны двоился перед глазах, окруженный бешеным хороводом звезд.

Лихорадка! У него, несомненно, лихорадка! Рана начала воспаляться!

Рука Одинцова скользнула к раненой ноге. Даже под повязкой чувствовалось, как она горяча. Надо очистить рану, промыть пресной водой и приложить новую порцию зелья… если оно поможет… Его дрожащие пальцы не могли справиться с завязками бинта, заскорузлого от крови.

– Больно… Горло… шея… Георгий Леонидович, что со мной?

Горло? Шея? Мгновенно видение пробитой стрелой шеи Грида возникло перед ним. Волоча ногу, тяжелую, как колода, он пополз к флаеру.

Грид по-прежнему лежал на спине, под крылом аппарата.

Замотанная тканью шея превращала его голову в какой-то выпуклый нарост, торчавший прямо из плеч. Свет луны падал ему в лицо, и Одинцов увидел широко раскрытые темные глаза, в которых плескался океан муки и отчаяния. И что-то еще… Недоумение? Упорство, с которым он пытался преодолеть страх? Но как бы то ни было, юный трог еще не умер. Он продолжал жить. Поразительно, но в этом не приходилось сомневаться! Кажется, он что-то сказал?

– Георгий Леонидович… полковник, где вы? Я ничего не вижу… отзовитесь…

Георгий Леонидович! Полковник! Он бредит? Кто мог назвать его полковником – здесь, в ином измерении, в самом гиблом месте этой планеты?

Черные губы Грида шевельнулись, и Одинцов вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что не спит, не бредит и не является жертвой звуковой галлюцинации, порожденной горячкой. Этот трог – полуживотное-получеловек, дикарь, обитавший в подземном мире, всю жизнь прятавшийся от яростного экваториального солнца Айдена, звал его земным именем! И как звал! Молил, хрипел, мучительно выталкивая звуки из пересохшей глотки…

Протянув руку, Одинцов нашарил мягкую поверхность мешка с водой и наклонил его над подбородком трога. Струя прозрачной жидкости хлынула в черный провал рта, Грид мучительно закашлялся, потом глотнул – раз, другой… Судорога передернула его заросшее коротким рыжеватым волосом лицо.

– Так… хорошо… – Голос был тихим, но сейчас в нем чувствовалось спокойствие и какая-то сдержанная сила; неожиданно Одинцов понял, что слышит русскую речь. Он прижал мокрую ладонь к пылающему лбу; несмотря на жар и лихорадочное возбуждение, он находился в трезвом рассудке. Кажется, перед ним оборотень – такой же, как он сам! Кто-то из «ходоков»-испытателей? Ну, не повезло парню! Попал в тело пещерного троглодита, да еще полумертвого!

– Полковник, это я, Ртищев… Отзовитесь! Я знаю, чувствую… вы где-то рядом… Эта вода… Спасибо…

Память Одинцова ожила. Тренировочный зал в Баргузине, блеск снега за окном, блеск сабель на помосте и молодой лейтенант, упрямо называвший его полковником… Ртищев! Любимый ученик! Как он тут оказался? Не в Айдене вообще, а здесь, на острове у Зеленого Потока?

Одинцов коснулся щеки Грида… Нет, уже не Грида! Костя Ртищев лежал перед ним на песке под холодным светом Баста – и умирал!

– Костя, я здесь. Чувствуешь мою руку? Слышишь меня?

– Слышу… слышу, Георгий Леонидович… Но темнота… не вижу ничего… и ничего не чувствую, кроме боли… – Теперь в его хриплом голосе была заметна неподдельная радость. – Я пришел за вами… следом за вами… Шахов сказал… попали в беду… надо выручить… я согласился…

Горло у Одинцова перехватило, на глаза навернулись слезы.

Через неведомую бездну пространства и времени ученик пришел за своим учителем!

Костя торопливо продолжал говорить. В пробитом горле булькало и свистело.

– Вы не вернулись… так долго, и не вернулись… В Баргузине не знают, что думать. Виролайнен… он пытался много раз… пытался дотянуться до вас, помочь… безрезультатно… Что… что случилось?

– Почему он переслал тебя в это тело? – вопросом на вопрос ответил Одинцов. – В тело умирающего?

– Умирающего? А! Тогда понятно… Я испытал шок и чуть не соскользнул… чуть не ушел отсюда… Но Виролайнен… он был уверен, что я окажусь где-то рядом с вами… надо было лишь позвать… – На мгновение Ртищев смолк, то ли размышляя, то ли собираясь с силами. – Боль… Я вытерплю, Георгий Леонидович, вытерплю. Главное, мы можем поговорить, пока этот человек жив… Только боль… такая боль… Воды…

Одинцов снова наклонил край кожаного мешка над его губами.

Костя глотнул.

– Боль ничего не значит… ничего… Я вернусь… вернусь в свое настоящее тело, и боли не будет… – Он шептал и шептал, словно читая заклинания. – Нужно, чтобы вы знали… У Виролайнена теперь есть способ… способ послать испытателя туда, где вы… в тело ближайшего человека… вы как якорь в этом мире… – Ртищев сглотнул. – Ведь этот мир… огромный мир… похожий на Землю… Так, Георгий Леонидович?

Ну, и умелец Виролайнен! – мелькнуло у Одицова в голове. Своего добьется, не мытьем, так катаньем!

На губах Ртищева, на обезьяньем лице Грида, блуждала странная улыбка.

– Огромный… мир… – медленно повторил он, уставившись незрячими глазами в нависающее над ним крыло.

– Да, Костя. Этот мир огромен, не меньше Земли, и полон чудес. Жаль, что ты его не видишь. Все тут есть – то, что у нас было, и, возможно, то, что будет.

– Полон чудес… Поэтому вы не хотите возвращаться?

– Нет, не только поэтому. Во всяком случае, чудеса не главное. Я отправился сюда на пять минут, а пробыл восемь месяцев… Теперь у меня есть тут дела, есть близкие люди, и я не могу их покинуть. Не могу и не хочу. – Подумав о раненой ноге, о пожаре, что бушевал в его крови, Одинцов добавил: – Может быть, я вернусь… вернусь, если не будет иного выхода… если так сложатся обстоятельства…