Бывает, конечно, что бустеры смотрят в одиночку, но все же чаще парами. Эта мысль заставила меня вернуться к мертвецам и изучить их повнимательней. Так и есть: девять мужчин, считая с Джизаком, семеро баб. Одна по виду молодая, будто вчера из инкубатора, две или три такие красотки, что одалискам не уступят… Я бы, во всяком случае, не отказался. Я человек широких взглядов и признаю, что каждая из разновидностей слабого пола имеет свои преимущества. Одалиски покорны, доступны, красивы и абсолютно стерильны, но с женщиной можно поговорить и сделать ей ребенка. Добрым старым способом… Гораздо приятней и лучше, чем размножаться с помощью клонирования или партеногенеза.

Еще раз оглядев покойников, я зашагал к выходу, соображая по дороге, чем соблазнил их Джизак. С самим Джизаком все было ясно и понятно: такой же профи, как я, работник на контракте. Но остальные? На деньги польстились? На обещание подданства? Или, как Парагвай, жаждали новых ярких впечатлений?

Капсулей понять непросто. С одной стороны, жизнь у них не медовый напиток, с другой – не голодают все-таки, доля из Хранилищ им идет, угол в стволах обеспечен, клипы опять же дают, баллоны с оттопыровкой, какая послабее… А если есть желание, так можно и потрудиться. Желания, однако, нет, а есть неприязнь к подданным и тем Свободным, кто не чурается работы. Ликвидировать их – проще некуда: запрет на размножение от Медицинского Контроля, и через пару столетий следа не найдешь. Но, как считают в ОБР, капсули – те же биоресурсы, нечто подобное энергии, воде и воздуху, наш запасной генофонд. И прокормить их обществу тотального благоденствия не в тягость.

Округлый свод щели пошел трещинами, взметнулся вверх широким треугольником, и под моими ногами разверзлась пропасть. Постояв на краю и полюбовавшись на город, я ткнул пальцем кнопки на браслете и вызвал контору «Хика-Фруктов». Там, разумеется, не спали: ответила Лима, помощница Борнео, – ее гигантская голова повисла передо мною в воздухе, заслонив Третью трейн-станцию.

– Кончено, – произнес я.

– Гарбич? – сухо осведомилась Лима.

– Запись тут. – Я приподнял левую руку с браслетом, заставив покачнуться огромную голографическую голову.

– Сколько их было?

– Шестнадцать, считая с Джизаком. Его обруч у меня, остальные соберете сами. Браслеты ваших партнеров лежат в контейнере, форма – на трупах, оружие тоже при них.

– Очень хорошо, дем Крит, просто великолепно! – На этот раз Лима соизволила улыбнуться. – Мы пришлем скаф с охранниками, они почистят щель… сейчас распоряжусь… – Она отвернулась, потом вновь поглядела на меня: – Вас забрать с карниза? Думаю, вы слишком устали, чтобы спускаться к дороге…

Чтоб мне на компост пойти! Невероятная забота о моем здоровье! Впрочем, скорее всего, мой вид в броне с подпалинами, с торчавшим из запястья дулом «ванкувера» внушил Лиме почтение.

– Я не устал и сам решу транспортный вопрос. – Щелкнув пальцами, я спрятал оружие и полюбопытствовал: – Мои пятьсот монет?

– Приготовлены и ожидают вас. Но досточтимый гранд Борнео пожелал, чтоб вы явились к нам не в этот день, а завтра. Скажем, в середине третьей четверти.

– Это еще почему?

Заметив, что я нахмурился, Лима одарила меня новой улыбкой.

– Возможен еще один контракт. Даже весьма и весьма вероятен… Вы ведь не откажетесь, Свободный Охотник Крит?

– Может быть, не откажусь. Но все мои новые контракты связаны с двумя вопросами. Первый – сколько?

– А второй?

– Тоже – сколько?

– Вот об этом мы сейчас и размышляем, – сообщила Лима и отключилась.

Ухмыльнувшись, я направился к авиетке, оставленной мне Парагваем, влез в просторную кабину, посидел там пару минут и запустил мотор. Надо же, о новом контракте размышляют и о цене! Довольны тем, как разобрался с Джизаком Свободный Охотник Крит… А если о цене задумались, значит, цена немалая, где-то за тысячу монет… Не продешевить бы! Хотя, с другой стороны, я не завален предложениями. Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.

С негромким шелестом развернулись крылья, и авиетка понесла меня вниз, к кольцевой дороге, где дремал в ожидании Пекси.

На этот раз он пробудился в комнате, на жесткой высокой постели, напоминавшей стол. Белые стены, белый потолок, шкафы или, скорее, ниши с какими-то инструментами, яркий, бьющий в глаза свет… Чье-то лицо, склонившееся над ним, с гладкой кожей и мелкими чертами – мужчина или женщина, не поймешь.

– Свет, – пробормотал он, невольно зажмурившись, – свет…

В комнате стало темнее.

– Так хорошо? – раздался негромкий голос.

– Да. – Он открыл глаза и поворочал головой. Потом спросил: – Где я?

– В своем стволе, на медицинском ярусе. Охранники ВТЭК передали вас Медконтролю. Я – Арташат, потомственный врач. Ваше самочувствие…

– У меня был приступ? – перебил он.

– Приступ? Хмм… В каком-то смысле. – Врач выпрямился, отступил, и стало ясно, что это мужчина. – У вас, дем Дакар, немного не в порядке с головой. Так, совсем чуть-чуть… галлюцинации и всякие странные идеи, редкая болезнь, осложненная тягой к наркотикам. Вы были в Пэрзе, на конференции, и перебрали «веселухи». Может быть, «разрядника» или «отпада»… Вас подлечили и отправили в Мобург.

– Подлечили? Как?

– Вот этим. – В пальцах врача вдруг появилась маленькая черная пуговица. – Пситаб, дем Дакар. Психический стабилизатор, который я снял. Очень полезная вещь при вашем заболевании, хотя с побочными эффектами. Возможны провалы памяти, потеря связности речи, беспокойные сны… Но ненадолго, на день-другой.

– Хотите сказать, что у меня поедет крыша?

Арташат недоуменно моргнул:

– Крыша? Какая крыша?

– Ладно, черт с ней, с крышей… Почему вы зовете меня дем?

– А как еще мне вас называть? – Врач нахмурился. – Хоть вы человек известный, однако не гранд и не магистр, тем более – не король… Нет-нет, лежите! – Арташат снова приблизился и надавил ладонями на грудь. – Я ввел вам успокоительное. Скоро подействует, и я провожу вас в патмент… кажется, «Эри»?

– Уже подействовало, – тихо произнес лежавший в постели. Ледяное спокойствие вдруг охватило его. Он, Павел Сергеевич Лонгин, ученый-физик и писатель из Петербурга, никак не мог оказаться в этом странном месте – и все-таки он тут… Тревожные мысли о жене и сыне, о незаконченной работе и болезни, грозившей смертью, не исчезли, но как бы отступили, образуя фон – ясный, отчетливый, но все же фон, тогда как на переднем плане воздвиглись совсем иные декорации: эта комната, полная непонятных приборов, жесткое ложе и человек, назвавшийся врачом. Он поднял руки, поднес их к лицу и принялся разглядывать со слабым удивлением. Руки принадлежали не ему и тоже были частью декорации. Свои руки он помнил хорошо: тонковатое запястье, небольшая ладонь и пальцы самые обычные, не длинные и не короткие. А тут…

«Здоровая пятерня, – мелькнула мысль, – мощная, красивая… Но не моя».

Арташат, все еще хмурясь, наблюдал за ним.

– Ближайшие сутки вам лучше спать. У вас ведь клипы с сонной музыкой имеются? Вот слушайте и спите… И никакой работы, наркотиков и одалисок! В вашей Лиге часто перебирают, а в результате – психические нарушения и склонность к ранней эвтаназии.

– Эвтаназия… – пробормотал лежавший. – Эвтаназия – это неплохо… Легкая смерть, да? При раке, инсульте, нефропатии… чтобы не мучиться.

– Вы о чем? – Врач удивленно уставился на него.

– О болезнях… неизлечимых смертельных болезнях…