– У меня есть на то причины.
– Я не назову его в твою честь, если ты это имеешь в виду.
Его губы вытянулись в длинную улыбку. Не зловещую или саркастическую, но настоящую, добрую улыбку. Когда он так на меня смотрел – вернее, смотрел в меня, – я чувствовала слабость. Он обладал такой же сверхъестественной силой, как и Дэвид, когда дело касалось женщин. Просто он редко показывал это. Я даже была слегка признательна ему за это. Если бы он смотрел на меня так раньше, я отдала бы бутылку с Дэвидом без колебаний.
Ну, может, и не отдала бы. Но подумала бы об этом.
– Все из-за Имары, – сказал он. Точнее, промурлыкал. Так это прозвучало.
– Прошу прощения? – Он стремительно приблизился и приложил руку к моему желудку. Его прикосновение показалось мне горячим, почти обжигающим. Я раскрыла рот, чтобы закричать…
…и внезапно боль ушла. Через меня пронесся вихрь из картинок: молодая женщина с темными волосами, ниспадавшими до талии. Смеющаяся, говорящая и двигающаяся с яростью и грацией джинна. У нее были губы Дэвида. А глаза… Боже, ее глаза. Горящие и безжалостные, цвета чистейшего золота. От нее исходил запах ванили и корицы, а также древесного дыма. Потом все исчезло.
У меня перехватило дыхание. Холодные слезы покатились по щекам. Его прикосновение словно выжгло клеймо на моем животе.
– Имара, – прошептала я. Мой ребенок.
Он стоял вплотную ко мне, и его губы тепло шептали мне в ухо.
– Джинн рождается из смерти.
– Тогда почему ты не убиваешь меня? – разозленная, я глотала слезы.
Он отошел в сторону.
– Не человеческой смерти. Слишком мало энергии.
Меня начало знобить.
– Нужна смерть джинна?
Он не ответил. Его взгляд стал неожиданно беззащитным.
– Смерть не каждого джинна.
– Нет, – повторила я. – Не каждого.
Я чувствовала головокружение и тошноту, каждый порез отзывался адской болью. Голова пульсировала до невозможности. Сломанная ключица напоминала о себе при каждом движении.
Я медленно присела в кресло.
– Ты имеешь в виду Дэвида, – прошептала я. – Дэвид должен умереть для ее рождения. Боже, я не могу сделать этого.
– Чего? – спросил он. – Не сможешь выжить? Вполне сможешь. Это то, чем люди занимаются всю жизнь. Выживают. Единственная черта, которая мне в них нравится.
– Я хочу покончить со всем этим. – Я устала, была выжата, словно лимон, мне было холодно. Моя дочь – дочь, которая не могла появиться на свет, если не пожертвовать другим любимым существом – она была сверхчеловеком. Я не могла… – Я хочу покончить с этим. Давай закончим, Джонатан.
Он кивнул, правда, не совсем добродушно.
– Тогда убирайся. Уходи отсюда.
Вздернув подбородок, вмешался Кевин:
– Я сказал, я хочу, чтобы она была мертва, понятно? Она пытается надуть нас. Сделай все как надо…
Со скоростью молнии Джонатан приблизился к нему и ударил его в лоб. Один раз.
Глаза Кевина закатились, и он упал. Сиобан, взвизгнув, бросилась к нему, прижав кончики пальцев к его шее. Но ей не о чем было беспокоиться: Джонатан не мог убить своего хозяина, не важно, как сильно он этого желал.
Кевин спал как младенец.
– Мы разберемся с этим позже. – Джонатан послал Сиобан предупредительный взгляд. – Больше ни слова, понятно?
Ругаясь под нос, она умолкла.
«Нужно что-то предпринять», – подумала я. Но, честно говоря, к чему бы все это привело?
Кевин хотел убить меня сам или воспользоваться для этого Джонатаном. Сформулируй он приказ как надо, Джонатану ничего бы не оставалось, как исполнить его.
Мне было наплевать на все это. Джонатан уже сказал, что я могу уйти. Тайное сообщество Маат не мои союзники. Хранители… Хранители также не удосужились переложить часть бремени на свои плечи. Они отвернулись от меня, когда мне больше всего была нужна их помощь. Возможно, Куин прав… Хранители могли быть и продажными, и коррумпированными. Я достаточно повидала, чтобы с уверенностью утверждать это. Я никогда не брала денег за изменение погодных условий в чьих-то корыстных целях, но такие случаи имели место сплошь и рядом.
Дождик на ферме за определенную плату… Изводить голодом людей, чтобы заставить их раскошелиться. Все находилось в таком хаосе, как и сама природа…
Но хуже то, что никому до этого не было дела. Иветта Прентисс нарушила все нормативные документы Ассоциации. Она наплевала на обязанности, издевалась над сыном, использовала джинна в таких милых играх, о которых не додумался бы сам маркиз де Сад. Кто-то остановил ее? Нет. Пока я не решила, что более не могу смотреть на это сквозь пальцы.
У Маат, конечно, была своя этика, но не нужно путать ее с моралью – холодная напыщенность, хладнокровный взгляд на окружающий мир. Страдания человечества даже не принимаются во внимание. Они заинтересованы в цифрах, им не нужны живые лица людей. Понимаю, почему эта организация так мила Льюису. Для него, такого заботливого и уязвимого, цифры являлись спасением от окружающего мира, от реальности.
Но я так не могла. Я не могла сравнивать людей с цифрами и графиками. Принцип Маат – лес должен быть сожжен. А я боролась с каждой вспышкой пламени, защищала каждое дерево, пока не задохнулась бы от дыма или не сгорела с остальными. В этом вся я. «Знаешь, как ты выглядишь через астрал? Как Святая Великомученица Джоанн. Ты пылаешь ярким пламенем, Джоанн. Но ты можешь сжечь и себя». Это были слова Чеза Эшворта, сказанные до того, как я начала битву, погубившую его и заперевшую меня в пещере с одним желанием. Умереть побыстрее.
Ты можешь сжечь и себя.
Я больше не хотела гореть. Я имела право немного передохнуть. Совсем немного.
Я положила руки на живот, где сверкала яркая вспышка потенциальной жизни, и прошептала что-то.
Кто-то положил теплую руку на мой лоб. Не Джонатан; его прикосновение всегда обжигало. А то было нежным и ласковым.
– Она вся горит. – На секунду я вообразила, что это голос Имары, но, разлепив веки, я увидела рыжую Сиобан, примостившуюся рядом со мной на диване – джинсы и дешевая футболка. У нее под глазом темнел синяк, замазанный тоном. От нее пахло продолжительными занятиями любовью. Этот запах словно впитался в ее одежду. – Она больна или тут что-то другое?
– Что-то другое, – процедил Джонатан. Его голос звучал отдаленно. – Нужно принести ей одеяло.
Сиобан исчезла и спустя несколько секунд на меня опустилось что-то тяжелое и мягкое. Ее рука снова потрогала мой лоб.
– Похоже, ей крепко досталось, – протянула она со знанием дела. – Ее глаза выглядят как-то странно.
– У нее контузия, – ответил Джонатан. – Жить будет.
– Ну да, только не говори мне, что ты не смог бы вылечить ее. – Ее голос звучал испуганно и вызывающе одновременно. Тревожный огонек замигал у меня в голове, и я села, подтыкая одеяло под себя.
Наверняка Джонатан наградил ее страшным взглядом.
– Я в порядке, – ответила я и шмыгнула носом. Из носа потекло. – У вас есть бумажные салфетки?
– Конечно. – Сиобан ушла, вернувшись с белой коробкой.
Я взяла пачку с намерением слегка подтереть нос, но неожиданно из него хлынул целый потоп.
Открылось носовое кровотечение. Кашляя, я приложила салфетку к носу, слушая, как Сиобан рассуждает о пакетах со льдом и о том, что не мешало бы приподнять мне ноги. Потом я посмотрела на Джонатана. Он непрерывно цедил свой напиток, не отрывая от меня взгляда ни на секунду.
– Итак, ты не собираешься идти дальше, – наконец сказал он после того, как я улеглась плашмя со льдом под носом и ногами, задранными на подушки. Сиобан постаралась на славу. – У тебя не хватает сил для таких вещей. Твое тело претерпело слишком много лишений. Пришло время подобрать тебе новое.
Я шмыгнула, почувствовав во рту металлический привкус крови.
– Не пудри мне мозги, Джонатан. Тебе на меня наплевать. Ты беспокоишься об Имаре. Конечно, если она не еще одна иллюзия, созданная тобой, – тут я поправила пакет со льдом. – Сколько будет спать Кевин?
