Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Дебра отошла от камина и буркнула:

— А вы, надо думать, облазили?

— Да, облазил, черт побери! И знаю, что и где, получше тебя!

— Ну ладно. — Дебра изобразила смирение. — Простите меня. Я уже извинялась, но, если надо, извинюсь еще раз. Откуда я знала, что мне нельзя без спроса выходить из дома? Но ведь если… если бы вас здесь не было, мне пришлось бы заботиться о себе самой, значит…

— Ничего не значит! — пробормотал он, прерывисто дыша, и его руки — словно сами по себе — потянулись к ней. Скользнули по плечам, к шее, под шелковый занавес волос, и притянули ее к нему. Руки были холодные, настойчивые… От движения полы куртки раздвинулись и в распахнутом вороте рубашки показались темные завитки волос на груди.

Пока они препирались, Энтони ослабил узел галстука, и теперь он качался у Дебры перед глазами, словно гипнотический маятник, приковывая взгляд и вызывая в ней, как и минувшей ночью, состояние ступора. Вспомнив, как она видела его полураздетым, Дебра возбудилась и с каждой секундой противиться его обаянию становилось все труднее и труднее.

— Не надо! — выдохнула она, сверхчеловеческим усилием вырвалась из его объятий и, отступив на шаг, взглянула на него с упреком: — Вы же обещали!

Судя по бледности, проступившей из-под загара, Энтони был не менее взволнован, но, совладав с собой, встретил ее взгляд.

— Ты права, — выдавил он с трудом, поправляя дрожащими пальцами воротник рубашки. — Извини. Это я должен просить прощение. Боюсь, что я… Впрочем, не обращай внимания. — Он шумно вздохнул и, выдержав паузу, уже другим тоном добавил: — Налить тебе чего-нибудь горячительного? Или хочешь чаю?

Дебра облизнула пересохшие губы. Это был опасный момент. И ей придется научиться избегать таких моментов впредь — если она хочет убедить Энтони в том, что действительно имеет в виду то, что говорит. Когда его руки касались ее, когда его пальцы ласкали мочки ее ушей, она переставала владеть собой. Ей хотелось одного — прижаться к нему. Ну а если бы он ее поцеловал…

— Я… хорошо бы чаю, — как можно спокойнее произнесла она, глядя на огонь в камине. — Пожалуй, я выпью чай у себя в комнате. Хочу… поудобнее положить ногу.

— Располагайся здесь, — хмуро предложил Энтони, кивнув на кресло у камина. — Сейчас принесу тебе пуфик.

Дебра колебалась.

— А я… я вам не помешаю?

Опустив уголки губ, Энтони с усмешкой ответил:

— Нет, Дебра, не помешаешь.

— Хорошо. — Дебра чуть помедлила, сняла куртку и поискала глазами, куда бы ее положить.

— Дай мне. — Выхватив куртку, Энтони направился к двери и вышел в холл.

Проводив его взглядом, Дебра нервно повела плечами и опустилась в мягкое бархатное кресло у огня. Здесь теплее, говорила она себе, оправдывая свою уступку, но выглядело это не слишком убедительно. Раз уж осталась в Кингз-Милле, нужно выработать в отношениях с Энтони некий нейтралитет. Не прибегать же к провокациям, а то и до конфликта недалеко.

Миссис Уинсли привезла на сервировочном столике чай. Поставив его рядом с креслом, с любопытством обшарила юркими как у мыши глазками комнату, отметив все — и сброшенные у камина сапоги Дебры, и то, как она сидела, положив ноги на каминную решетку.

— Мистер Браун сказал, что вы подвернули ногу, — проговорила она. ~ Может, поставить компресс?

— Не надо. Пустяки! — Дебра небрежно махнула рукой. — Ничего страшного. Просто наступила на заячью нору.

— Так вы гуляли, мисс? На болотах? — удивилась миссис Уинсли. — Поди, окоченели от холода! В это время года там промозгло.

Дебра молча кивнула, не зная, что на это ответить, а миссис Уинсли с готовностью продолжила:

— Вот и мать мистера Брауна тоже любила гулять на болотах. Оно и понятно — ведь они такие бродяги и вообще…

— Спасибо, миссис Уинсли, вы свободны! — раздался с порога ледяной голос Энтони.

Дебра толком не успела сообразить, что именно сказала миссис Уинсли, а та уже смущенно буркнула «как скажете» и шмыгнула за дверь.

Энтони поставил на ковер возле ног Дебры пуфик, а сам устроился в кресле напротив. Пуфик был круглый, с витыми ножками, и, хотя гобеленовая обивка порядком поистерлась, Дебра поняла, что это дорогая вещь.

Заметив ее взгляд, Энтони пояснил:

— Это матери Генри. Она частенько им пользовалась. Миссис Браун здоровьем не отличалась…

— Вот как? — робко поддержала разговор Дебра. — А что с ней было?

Пожав плечами, Энтони откинул темноволосую голову на зеленую бархатную спинку кресла.

— По-моему, у нее было малокровие, а после рождения Генри развилось белокровие. Она умерла вскоре после моего рождения.

— Вскоре после вашего рождения? — машинально повторила Дебра. — Но ведь у вас с Генри были разные матери.

— Как только что доложила любезная миссис Уинсли, — сдержанно заметил Энтони. — Может, выпьем чаю?

— Что? Ах да… — Дебра повернулась к столику. — Вам с молоком и сахаром?

— Да, мне по-английски. — Энтони выпрямился и сплел пальцы. — Ну и как твоя нога?

— Уже не болит. — Дебра осторожно передала ему чашку с блюдцем. При этом руки ее слегка дрожали. — Вряд ли это растяжение. Просто подвернула — и все.

— Вот и хорошо. — Он поднес чашку к губам, отхлебнул чаю и глаза блеснули юмором. — Дебра, мне бы очень не хотелось, чтобы ты, пока здесь, что-нибудь себе повредила.

Снова издевается! — возмутилась про себя Дебра, но решила не попадаться на удочку, а всерьез занялась аппетитными оладьями. Она вдруг почувствовала, что страшно проголодалась — то ли после прогулки, то ли от волнения.

— Вкуснотища! — Дебра намазала очередной оладышек джемом и спросила: — А что же вы ничего не едите?

— А тебе нравится твоя комната? — вопросом на вопрос невпопад ответил Энтони.

Дебра чуть опешила и, тщательно подбирая слова, сказала:

— Нравится. Там очень… уютно и мило. Признаться, я даже не ожидала.

— Не ожидала? — Он нахмурился. — А чего же ты ожидала?

— Вы меня не так поняли. Просто… просто эта комната отличается от остальных.

— Отличается? И чем же?

— Там во всем чувствуется женская рука. — Дебра покраснела. — Наверное, это комната покойной миссис Браун?

— Которую миссис Браун ты имеешь в виду? — Он снова откинулся на спинку кресла и смотрел на нее не мигая.

Сейчас, когда Энтони был спокоен, глаза у него были дымчато-голубые, но Дебра уже знала: когда он сердится, они светлеют и приобретают холодный стальной оттенок.

— Как это? Я имею в виду мать вашего… мать Генри, — пробормотала она. — Сомневаюсь, что Линда выбрала бы себе нечто столь… незамысловатое.

— Ты так думаешь?

Дебра вздохнула.

— Да. И потом, ведь она… она жила в комнате вашего брата. — Она подняла на него глаза, но он молчал. — Я права?

— Да, это не ее комната, — согласился Энтони. — Но и не матери Генри.

— Вот как?! — Дебра потупилась. — Тогда чья же?

— Попробуй угадай.

Дебра кожей чувствовала на себе его пристальный взгляд, но поднимать глаза не рискнула, а взяла еще один оладышек и, помолчав, спросила:

— Это комната вашей матери?

— Угадала.

— Но ведь вы же сами говорили, что…

Она подняла глаза и встретила его непроницаемый взгляд.

— Что я говорил? Что родился еще до того, как умерла Анна? — Он криво усмехнулся. — Дебра, неужели ты не знаешь, как это бывает? А пора бы!.. Ты уже большая девочка.

— Вы меня не так поняли. — У Дебры горело лицо. — Я хотела сказать, что… что это как-то странно. Ваша мать жила в доме, пока… пока была жива миссис Браун.

— Этого я не говорил.

Нет, это уму непостижимо! Ну зачем он прикидывается дурачком? Лишь бы досадить ей?!

— Но вы сказали…

— Я сказал, что в той комнате, где остановилась ты, жила моя мать. Так оно и было. После смерти Анны.

Дебра окончательно запуталась.

— Но, если миссис Браун умерла, ваш отец мог…

— Жениться на моей матери? — подсказал Энтони. — Дебра, что же ты молчишь? Ты ведь это хотела сказать?

16
{"b":"141203","o":1}