Лора бессильно закрыла глаза. В висках у нее стучало. Девушка знала, чего хочет. Она хочет его. Его любви. Навеки. Но у нее нет никаких гарантий, что она когда-нибудь сможет заслужить эту любовь. Как раз наоборот. Жан был цинично откровенен с ней — понимал ли он, насколько это ранит?

Она лихорадочно пыталась сообразить, что делать. Встать и немедленно уйти — прямо сейчас, пока у нее еще есть на это силы? Или остаться, неизбежно поддавшись силе своей любви и мучительной власти над ней этого мужчины?

Конечно, она может переехать к нему, жить с ним и любить его. Но каждое утро будет просыпаться с мыслью о том, не станет ли этот день последним и не сегодня ли он скажет ей, что их роман окончен. Что он решил жениться на какой-нибудь девушке с хорошей родословной, для которой не будет ничего неприемлемого или нереального в том, чтобы выйти замуж за представителя финансовой династии и обеспечить продолжение рода.

Или она может уйти и провести остаток жизни, тоскуя о нем и сожалея о своем решении...

Проблема в том, решила Лора, что она совершенно безоружна. Ей приходится бороться и с ним, и с собой, а у нее нет никаких средств для этой борьбы.

Лора сжала губы. Она что-нибудь придумает. Она должна...

— И на какой срок рассчитано твое предложение? — с холодной прямотой поинтересовалась Лора. Она заставила себя сменить резкость на холодность, надеясь таким образом противостоять соблазну. Проследив глазами, как Жан поставил на стол поднос, она добавила, не удержавшись от сарказма: — Будет лучше, если я заранее буду знать, о каком периоде времени идет речь. Месяц? Год?..

Лора хотела любви Жана, но он отказывал ей в этом. Может быть, он вообще не способен никого любить? Или она, Лора, с его точки зрения, привлекательна, но не достойна настоящей любви и привязанности?

Жан, присевший в соседний шезлонг, в ответ на ее слова лишь слегка приподнял бровь, явно давая понять, что позиция Лоры по крайне мере бестактна. Ну, это уже слишком, раздраженно подумала она, молча глядя, как Жан, наклонившись над столиком, накладывает вилкой на фарфоровую тарелку ломтики холодного мяса и салат.

Самым ужасным было то, что, узнав Жана и полюбив его, Лора изменилась сама. Если бы кто-нибудь сделал ей подобное предложение раньше, она бы покраснела до корней волос и залепила пощечину — со своей силой оскорбленного целомудрия и непреклонных жизненных принципов. А сейчас она спокойно сидит и обсуждает с ним это или, по крайней мере, пытается обсуждать, потому что Жан пока не сказал ни слова. Эта безрассудная любовь изменила ее до неузнаваемости.

Жан с мрачным видом протянул ей тарелку и большую льняную салфетку и наконец нарушил молчание:

— Зачем так усложнять все, Лора? Успокойся, если мы собираемся строить общие планы.— Он взял бутылку ледяного шампанского и начал аккуратно снимать и горлышка фольгу.

Зачем усложнять? Она ничего не усложняет! Не каждый день любимый мужчина предлагает ей жить вместе с ним. Открывает перед ней двери рая, но при этом предупреждает, что рано или поздно она будет изгнана оттуда!

А ведь она любит его, безумно любит! Вот в чем сложность. Лора поставила тарелку на стол, не в силах проглотить ни кусочка. Словно стальной обруч сжимал ее сердце, не давая свободно дышать. Она обожает его до безумия, так почему бы, спрашивала она себя, не ухватиться за возможность жить с ним? Быть может, она сумеет стать незаменимой, проникнет в его сердце, научит любить. Она сделает так, что он просто не сможет жить без нее...

Так почему бы ей не принять его предложение как сказочную возможность, как вызов судьбе?

Но тут девушка разглядела опасность и нажала на тормоза своего необузданного воображения, не позволив себе полностью раствориться в этой несбыточной мечте.

— Ты говоришь об общих планах? Какое у нас будущее? Именно об этом я и спрашиваю.— Она скомкала салфетку и бросила ее на столик.— Давай обсудим это сейчас. Зачем откладывать разговор?

Жан молча протянул ей бокал шампанского, исходящего шипучими пузырьками, она машинально приняла его. Сам Жан откинулся на спинку шезлонга, его тарелка тоже осталась нетронутой. Значит, и ему не до еды. Интересно, почему? Из-за того, что она все «усложняет»? Или из-за того, что она не выразила желания немедленно собрать свои вещички и переехать сюда? Быть его игрушкой, пустой забавой и ждать когда ты надоешь и тебя выкинут вон?

— Почему ты все время возражаешь, Лора? — спросил он, не отрывая от нее пристального взгляда прищуренных глаз.— Ты нервничаешь?

Нервничает? Да она вся превратилась в комок нервов. Речь идет о ее будущем. Жан держит ее счастье в своих холодных руках и беспечно играет им. Испарина неожиданно выступила у нее на лбу. Она залпом выпила шампанское и, сжимая пальцами тонкую ножку бокала, проговорила:

— Нет, нисколько. Мне просто интересно узнать, на какой срок рассчитано твое лестное предложение. Ты так и не ответил...

— Ах, вот оно что. — Он слегка улыбнулся, поставил на столик свой почти нетронутый бокал и наклонился вперед.— Значит, ты настаиваешь на том, чтобы я сказал, на какой срок рассчитано мое предложение? — спросил он медленно, словно взвешивая каждое слово. — Как я могу дать тебе ответ, которого не знаю? Однажды я уже совершил ошибку и не хочу повторять ее снова. Я связал свою жизнь с Мари и считал, что это навеки. А в конечном счете извлек из опыта один урок: ничто не длится вечно...

В теплом весеннем воздухе повисла напряженная тишина.

— Расскажи мне, что произошло,— попросила Лора.

Жалость и сочувствие неожиданно взяли в ней верх, перенесли ее через барьер ревности. Девушка подавила в себе мучительную боль открытия, что в жизни Жана существовала женщина, которая была способна возбудить в нем любовь, зажечь страсть, которая могла рассчитывать на его верность. Женщина, которую он любил так сильно, что, потеряв ее, потерял способность полюбить снова.

— Наверное, ты действительно имеешь право это знать,— сказал он.— Хотя бы для того, чтобы понять мое состояние. Видишь ли, дорогая, я был обманут, как последний дурак.— В его голосе не было горечи, только смирение.— Конечно, я не первый мужчина, с которым произошло подобное, и, как всякий другой, вынужден был примириться со своим положением.— Он помолчал, потом сел прямо, как бы собираясь с силами, и начал рассказ: — Мы были женаты всего два года, когда у компании начались трудности. Серьезные трудности. Один из моих родственников, дядя Пьер, проиграл на бирже крупную сумму — не свои деньги, а средства вкладчиков. Разразился скандал. Видимо, моя дорогая Мари больше поверила той панике, которая поднялась в газетах, чем моим заверениям, что мы выкарабкаемся. Она обчистила меня — опустошила все наши совместные счета — и исчезла. Между прочим, она тогда была беременна. Позже я узнал, что она сделала аборт. Именно это больше всего взбесило меня. Не то, что она меня бросила, и не то, что ее больше интересовали мои деньги, чем я сам, а потеря ребенка. К тому времени наш брак уже дал трещину, но я никогда не оставил бы ее. Я связал себя с ней клятвой, и пока это зависело от меня, обратного пути не было. И видит Бог, Лора, я очень хотел ребенка!

В его голосе прозвучала неприкрытая боль, мгновенно отозвавшаяся в сердце Лоры. Сейчас она знала только одно — Жан страдает, и она должна помочь ему, должна утешить, потому что она его любит. Девушка соскользнула вниз, опустилась на колени перед любимым и сжала его руки в своих ладонях.

— О Жаннэ, представляю, сколько зла причинила тебе эта ужасная женщина! Как могла она быть столь жестока?

Неудивительно, что теперь он так осторожен, думала Лора. Он боится дать другой женщине возможность вновь причинить ему страдания. И если Жан когда-нибудь вновь свяжет себя клятвой, то только ради ребенка.

Но теперь это уже не казалось ей важным. Теперь она все поняла. Ее сердце сжималось от сострадания. Сколько пришлось ему вынести из-за бессердечной и эгоистичной женщины, какие глубокие шрамы оставила она в его душе!