— Ну и зря. — Норман с едва скрываемым отчаянием смотрел на уставленный яствами стол. — Мисс Алиси теперь взрослая женщина и может позаботиться о себе сама.

Золотые слова! Как ловко она воспользовалась слабостью Леона, любившего приударить за молоденькими красотками! Даже глазом не моргнула, когда он упомянул об этом сегодня!

Боже, какая мерзость! Надо бежать от этой практичной беспринципной маленькой особы, бежать и забыть о ее существовании.

Но он не может. Пока Алисия не скажет ему честно, что сталось с их ребенком, он шагу назад не сделает. Неведение — демон, который мучит и терзает его.

Сегодня разговора не получилось по его вине. Шел объясниться с ней, докопаться до истины, а кончил тем, что создал еще большую неразбериху. Зачем-то стал трогать ее, ласкать, а потом и вовсе впал в исступление.

Но подобного больше не произойдет. Зная теперь, какой одуряющий эффект она на него оказывает, он не повторит своей ошибки. Кто предупрежден, тот вооружен!

Норман спустил с кровати ноги, взял в ванной махровый халат, оделся и вышел в коридор.

Эдуардо с Жозефой спят в своем домике, значит, это Алисия блуждает по комнатам среди ночи. Он найдет ее и вызовет на откровенный разговор, который должен был состояться семь лет назад. Заметив в конце коридора полоску света, пробивающуюся из-под двери большой спальни, Норман пошел туда и, не обращая внимания на гулкий стук в груди, открыл дверь.

В комнате горела одна-единственная лампа. Она стояла на письменном столе, за которым сидела Алисия. Норман нетерпеливым взглядом окинул остальное сумрачное пространство: на голубом атласном покрывале высились аккуратные стопки одежды. Затем его глаза вновь обратились к неподвижной фигурке в красном одеянии, застывшей в пятне света.

Волосы Алисия собрала в пучок, обнажив длинную стройную шею. Хрупкие плечи безвольно опущены, пальцы разглаживают какой-то исписанный листок на столе. Во всем ее облике сквозит берущая за душу почти детская беззащитность, которая в сочетании с наглой чувственностью тела, небрежно прикрытого скудным куском алого шелка, грозила помешать его намерению провести разговор в цивилизованной спокойной манере.

Норман прищурился и хмуро сдвинул брови. Алисия не могла не слышать, как он вошел, но почему-то не поворачивается и вообще сидит как каменная, только пальцы все поглаживают и поглаживают листок.

— Алисия! Мы можем поговорить? — Он тут же пожалел о невольной резкости, прозвучавшей в его тоне, пожалел вдвойне, когда она с явной неохотой обернулась и он увидел ее лицо. Оно было мокро от слез, а лучистые глаза исполнены такой глубокой душевной мукой, отчего у него перехватило дыхание.

Он содрогнулся от непосильного желания подойти и обнять ее, облегчить ей боль. Ни в коем случае! — подавил порыв Норман. Приближаться к ней опасно. Неужели он забыл, к чему привело его легкомыслие несколько часов назад?

Сунув руки в карманы халата и стараясь сохранять бесстрастность в голосе, он произнес:

— Ты чем-то расстроена. Не хочешь поделиться? Или, думаешь, не поможет?

Алисия сдавленно сглотнула. Сказать что-нибудь связно она сейчас была не в состоянии. Если попытается пропихнуть хоть слово сквозь жгучий колючий комок в горле, то просто разрыдается и унизит себя. А она уже достаточно опозорилась сегодня.

К тому же письмо, которое она обнаружила в ящике письменного стола и закончила читать как раз перед вторжением Нормана, лишило ее душевных сил. В данный момент она не способна была противостоять ему.

Алисия молча протянула Норману листок. Тот взял письмо, отошел в другой конец комнаты и, присев на резную спинку кровати, стал читать. Алисия заметила, что он морщит лоб, но от плохого освещения или из-за содержания, она не знала.

Письмо. Его текст отпечатался в голове слово в слово.

Дорогая Алисия, пишу тебе, потому что не хватает смелости снять трубку и попросить тебя о встрече по телефону. Я так виновата перед тобой. За то, что плохо относилась к тебе с самого рождения, за то, что не любила тебя, как должна любить мать. За то, что выгнала тебя из Мэлверна. Список можно продолжать и продолжать…

Я очень хочу, чтобы мы встретились и помирились. Или я требую слишком многого? Знаю, я ни о чем не имею права просить тебя. Но для меня это очень важно. И, может быть, для тебя тоже что-то да значит…

На этом письмо обрывалось. Филлис не закончила послания до того, как что-то вынудило ее стремительно покинуть остров. А нового написать не успела — погибла в автокатастрофе.

Алисия смотрела, как Норман медленно встает и приближается к ней. Вот он остановился рядом — высокий, стройный, сексуальный.

Ее непреодолимо влечет к нему. Она не хочет этого, ей это не нужно. Но она не в силах сопротивляться основному инстинкту, который живет в ней с отроческих лет. Перебороть его можно только одним способом — обратить Нормана во врага.

Сегодня днем она сложила оружие, и что из этого вышло?! Сейчас неоконченное письмо лишило ее сил бороться, так, может, он хотя бы ради приличия позволит ей в одиночестве оплакать утраченную возможность примирения с матерью, которого та желала, но не дождалась?

Но нет. Норман и не думал уходить. Напротив, своим участием лишь разрушил возведенные ею защитные укрепления.

— По крайней мере, теперь ты знаешь, что твоя мать хотела загладить свою вину. Может, хоть это будет тебе утешением.

От его густого низкого голоса по спине побежали мурашки. Алисия опустила голову, опасаясь раскрыть перед ним свои терзания, но Норман пальцем поддел ее подбородок, заставляя посмотреть ему в лицо. Его глаза полнились состраданием.

— Едва она появилась в жизни Леона, я сразу понял, что у нее нет времени для дочери. Меня это коробило и возмущало. Я списывал ее поведение на естественный эгоизм женщины, которая недавно вышла замуж за богатого человека и поглощена счастливыми переменами в судьбе и быте. Но это явно было упрощенное объяснение. Равнодушие Филлис к тебе имело более глубокие корни. Ты сама догадываешься, в чем причина? Расскажи. Я, конечно, не настаиваю, но, может быть, тебе станет легче.

Более мягкий и восприимчивый Норман был вдвойне опасен. Заложенная в ней любовь к этому мужчине, взаимное физиологическое влечение… Всему этому сейчас у нее не было сил противиться.

— Может быть, — согласилась Алисия, убирая письмо в ящик стола.

Она заберет его с собой, когда будет уезжать. Не модные туалеты, которые обожала мать, не драгоценности, которые та оставила. Одно письмо. Потому что в нем — ее избавление от призраков прошлого.

— Только не здесь. — Норман отступил на шаг, когда она стала подниматься со стула. Он старался не касаться ее, но взгляд у него был добрый.

Алисия не корила себя за столь смиренную уступчивость. Возможно, это как раз то, что ей сейчас нужно. Возможно, доброта человека, предавшего ее, отвернувшегося от нее, когда она в нем так сильно нуждалась, поможет ей оправиться от шока, вызванного случайно обнаруженным письмом.

Ей необходимо убедиться, что он все-таки не чужд великодушия, что способен быть внимательным к ней. Тогда она будет знать, что любовь ее юности была растрачена не на безнадежно очерствевшее сердце, так же как теперь начинает понимать, что ее мать, отвергая дочь, в глубине души вовсе не желала от нее отрекаться.

Потирая тыльной стороной ладони ноющий лоб, Алисия последовала за Норманом.

— Пожалуй, нам надо выпить чего-нибудь, — сказал он. — Чтобы расслабиться. Думаю, молоко с виски будет в самый раз. — Если уж его организм затребовал спиртного, то ей сейчас алкоголь необходим как хлеб насущный. Темные тени под глазами, прозрачная кожа, восковая бледность — Алисия напоминала ему хрупкую статуэтку, которая, только тронь неосторожно пальцем, рассыплется на сотни мелких осколков.

Норман открыл дверь в кухню и, включив свет, дождался, пока она пройдет вперед. Будто боится выпускать меня из виду, опасаясь, что я убегу, подумала Алисия.