Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Какую из трех этих жизней Первоход мог с полным основанием назвать своей?

О журналисте Глебе Орлове он давно уже не думал как о себе самом. А только как о давнем знакомом (настолько давнем, что даже лица его Глеб не мог как следует припомнить). Но иногда прежняя жизнь являлась Глебу Первоходу в снах, и сны эти всегда были кошмарными.

После расправы, которую он из мести учинил над князем Доброволом и его людьми, Глеб решил уехать из Хлынь-града. Хлынским княжеством снова правила княгиня Наталья, и бояться Глебу теперь было вроде бы нечего. Однако воздух города душил его. И слишком живо было воспоминание о том, чем закончилась попытка улучшить этот мир.

Три года, проведенные в самой страшной из темниц мира, отрезвили Глеба и навсегда отбили у него жажду преобразований. Пусть этот чертов мир остается таким, какой он есть. Изменить в нем ничего нельзя, а значит, не стоит и пытаться.

В свой дом на берегу Эльсинского озера Глеб возвращаться тоже не захотел. За те три года, что его не было, дом наверняка разграбили, теплицы – разломали, а его роскошный сад, в который он вложил столько сил, скорее всего, вырублен завистливыми соседями.

Отомстив князю Доброволу, Глеб понял, что уткнулся лбом в тупик, выхода из которого он не видел. Справиться с депрессией помог алкоголь, но однажды, протрезвев от винных паров, Глеб с удивлением обнаружил, что теперь он – охоронец купеческого каравана, а его сумка набита серебром и золотом.

Поразмыслив, Глеб решил, что охранять купеческие караваны – дело как раз для него, и, вновь обретя видимость душевного спокойствия, отставил алкоголь в сторону – до лучших (или же до худших?) времен.

Сейчас он ехал рядом с обозом на гнедом, крепком жеребце и пребывал в странном состоянии. После трех недель отсутствия караван возвращался в Хлынь-град, и чем ближе они подъезжали к городу, тем беспокойнее и тревожнее делалось на сердце у Глеба. И дело тут было не в прошлом, а скорее в будущем. Душу Первохода томили неприятные предчувствия.

«Что-то случится, – твердил ему внутренний голос. – Что-то обязательно случится».

Купец Онгудай, ехавший в пустой телеге, взглянул на Глеба и проговорил:

– Повезло нам с тобой, ходок. Кабы не ты, порубили бы нас душегубы в Еланском лесу.

– Может, да, – сказал Глеб. – А может, нет.

– Точно порубили бы. Но вместо этого ты порубил их. И как ловко порубил! Любо-дорого было посмотреть! Скажи-ка, Первоход, где ты так здорово научился махать мечом?

– В Гиблом месте, – ответил Глеб. – Всем, что я умею, я обязан ему.

– Эвона как… Стало быть, тебе Гиблое место принесло не зло, а пользу. Бывают же чудеса на свете! А скажи-ка, Первоход, что такое это Гиблое место?

– Никто не знает, Онгудай, – нехотя отозвался Глеб.

– А верно говорят, что получилось оно от того, что тысячу лет назад на Кишень-град упала с неба железная звезда?

– Думаю, что да, – ответил Глеб. – Но проверить это никто уже не сможет.

– Да, дела… Слышал я еще, что на той звезде были боги и что боги те пали на землю вместе со звездой. Это тоже правда?

Глеб хмуро покосился на купца. Провернув несколько выгодных сделок, Онгудай из скупого на слова и деловитого купца превратился в болтливого бездельника. Впрочем, он мог себе это позволить.

– Я не знаю, купец, – ответил ему Глеб. – Может быть, это и были боги. Но, судя по тому, сколько дряни они оставили в Гиблой чащобе, я бы скорее назвал их разгильдяями.

Купец Онгудай нахмурился, лениво обмахнул себя охоронным знаком против злых сил, потом зевнул, лег на рогожу и закрыл глаза. День выдался теплый, безветренный, они ехали по открытому большаку, и солнце слегка припекало. Вскоре Онгудай задремал, но Глебу не суждено было проехать остаток пути до города в молчании.

Один из молодых купцов, сопровождавших Онгудая (их было двое, и Глеб до сих пор не смог запомнить их имен, поскольку оба казались ему на одно лицо), нагнал Глеба и поехал рядом, переведя свою каурую крепконогую кобылу на шаг.

– Можно тебя спросить, Первоход?

– Спрашивай, – нехотя разрешил Глеб.

– Твоя жизнь наполнена приключениями, большинство которых были крайне опасными. Многие молодые купцы тебе завидуют, но я… Я не знаю, хотел бы я себе такую жизнь, как твоя, или нет.

Несколько секунд они ехали молча, потом Глеб спросил:

– Так в чем вопрос, купец?

– Нравится ли тебе такая жизнь, Первоход? Доволен ли ты ею?

«Похоже, что болтливость Онгудая заразна», – с неудовольствием подумал Глеб. А вслух сказал:

– Я не выбирал эту жизнь. Она сама выбрала меня.

– Но ты можешь ее переменить?

Глеб покачал головой.

– Нет, не могу. Каким бы ни был мой путь, я должен пройти его до конца.

Молодой купец обдумал слова Глеба, потом снова с любопытством посмотрел на него и уточнил:

– И куда ведет твой путь, Первоход?

Глеб усмехнулся.

– Подозреваю, что никуда.

– Тогда почему ты по нему идешь?

– Потому что я ходок, а не купец и не землепашец.

Молодой купчик улыбнулся, затем прищурил любопытные глаза и заявил:

– Быть может, у меня больше никогда не будет возможности поговорить с тобой, великий Первоход. Ты ответил мне в шутку, но я хочу услышать, что ты думаешь на самом деле. Для меня это важно.

Глеб на мгновение задумался, потом сказал:

– Что ж… Пожалуй, я могу ответить серьезно. Я иду по своему пути, потому что мираж, который я вижу впереди, внушает мне больше надежд, чем темная неопределенность, которую я оставляю за спиной. Хотя, скорее всего, все будет ровно наоборот.

Молодой купец на всякий случай обернулся, опасаясь, по всей вероятности, увидеть за спиной «темную неопределенность», о которой говорил Первоход, потом нахмурился и вздохнул:

– Боюсь, что я не понял ни слова из того, что ты сказал, Первоход.

– Понял ты или нет, это ничего не изменит, – отчеканил Глеб. – Ни в твоей жизни, ни тем более в моей.

Однако любопытный купчик не намерен был сдаваться. Он улыбнулся, давая понять, что оценил юмор ходока, а потом в третий раз повторил свой вопрос:

– И все-таки, ходок, что будет в конце твоего пути?

Глеб почувствовал раздражение. Скосив глаза на купца, он ответил:

– В конце пути нас всех съедят, друг. А задашь еще хоть один вопрос, я сам тебя сожру.

Угроза подействовала, и любопытный купчик, нахмурившись, осадил лошадку и отвязался от Глеба.

Проехав полем, они снова углубились в тенистый лес. На душе у Глеба становилось все тревожнее. Он стал внимательнее всматриваться в лес и прислушиваться к его шорохам, но не видел и не слышал ничего подозрительного. Это должно было успокоить Глеба, но странным образом растревожило его еще больше.

Он чувствовал – что-то должно случиться, но не мог определить, откуда ждать беды. На всякий случай Глеб пустил коня в рысь и обогнал обоз, чтобы встретить опасность первым, если таковая появится.

Не успел он проехать и двадцати метров, как резко осадил коня и вскинул руку кверху, призывая караван остановиться. Знак этот был обговорен заранее, и караван послушно встал. Кто-то из купцов окликнул было Глеба, но он подал новый знак – «Всем молчать!».

Затем внимательнее пригляделся к тому, что лежало на дороге. Это было человеческое тело, и выглядело оно ужасно. Птицы и мелкие грызуны изрядно над ним потрудились. Судя по всему, оно лежало тут не первые сутки.

Глеб не торопился делать выводы. Он вновь пристально оглядел деревья и кустарники, навострил слух и долго вслушивался в звуки леса, стараясь вычленить из них что-то чуждое и необычное. Но и на этот раз он ничего не почуял.

«Уж не изменяет ли мне моя интуиция?» – пронеслось в голове у Глеба.

Он нахмурился и осторожно пустил коня вперед, но конь, пройдя пару шагов, остановился как вкопанный и возмущенно и испуганно захрапел, не желая идти дальше.

«Конь что-то чувствует, – подумал Глеб. – А я – нет».

Он быстро и бесшумно спешился, подвел коня к ближайшему дереву и закинул узду на торчащую кверху ветку. Затем стал медленно и осторожно приближаться к телу, оглядывая ближайшие кусты придирчивым, недоверчивым взглядом.

3
{"b":"141177","o":1}