Ли без устали фотографировала ее с поворотом головы то вправо, то влево, с беззаботным выражением лица, огорченным, в наклоне и вполоборота.

Как только была объявлена передышка, Фиби с волнением бросилась к Ли.

— Ну как?

— Ты двигаешься превосходно, — осторожно ответила Ли. — Это от природы или тебя учили?

— В детстве я занималась балетом. Мне никогда не хотелось быть книжным червем. В школе я успевала, потому что все запоминаю на лету, да и папу не хотела огорчать, а сейчас… прямо не знаю, как быть…

— А ты провали экзамены. Что может быть проще? — посоветовала Джиллиан, ставшая свидетельницей их разговора.

— Бедный папа никогда не оправится от такого позора. Нет, нет, это невозможно.

— Конечно, — твердо заявила Ли. — Ты не можешь нанести ему такой удар.

— Ради него я должна всем доказать, что могу попасть в Оксфорд, хотя и не хочу.

Пока Ли заряжала камеру, Фиби принялась рассматривать снимки, вывешенные на стенах. Среди них были лучшие работы Ли, в том числе несколько обложек для журнала «Харперс мэгэзин». Фиби остановилась перед рекламным плакатом модной фирмы «Мулрой и Коллитт» с изображением модели. «Роксанна. Блондинка. Глаза зеленые», — гласила подпись.

На штативах висели большие рулоны разноцветной бумаги. Эта бумага и служила задником при съемках. Ли развернула до самого пола золотой рулон. Фиби была одета в то самое платье, в котором танцевала на вечере в колледже Марка. Белое платье Фиби, светлая кожа лица, ярко-рыжие волосы великолепно сочетались с золотистым фоном бумаги.

— А теперь, — сказала Ли, сфотографировав Фиби, — надень-ка джинсы и блузку, в которых ты приехала. А волосы взлохмать. Грим сотри.

— Взлохматить волосы? Как у маленького сорванца? — ужаснулась Фиби.

— Вот именно.

На этот раз Ли поставила ее на фоне зеленой бумаги. Раскованная девчонка, смеющаяся во весь рот, настолько отличалась от предыдущей светской львицы, что трудно было узнать в ней ту же самую модель.

— Как по-вашему, снимки получатся удачные? — спросила Фиби, едва они переступили порог кабинета Ли.

— Да, полагаю, — как можно суше ответила Ли.

— Настолько удачные, что я смогу стать моделью?

— Чтобы сказать это, нужно сначала посмотреть снимки.

— Но у вас уже сложилось достаточно ясное представление обо мне, не так ли? Если я скажу, что хочу стать моделью, вы же не объявите меня сумасбродкой?

Ли растерялась, хотя, естественно, ожидала этого вопроса.

— Нет, не объявлю, — сказала она наконец. — Но порекомендую тебе прислушаться к советам отца.

— Ах, Ли, пожалуйста, скажите честно, у меня есть данные для того, чтобы стать моделью?

Ли вздохнула и сдалась. Она предупреждала Дэниела, что при такой постановке вопроса скажет Фиби только правду.

— Да, есть. Но должна тебя предупредить: труд этот очень тяжкий и неблагодарный. А вдруг ты заболеешь и твоя внешность изменится за одну ночь? Обстучишься у дверей фотоателье, никто тебя и не подумает взять.

— Вы уже занесли меня в черные списки, лишь бы не огорчать папу. Это несправедливо и противоречит закону.

— Какому такому закону?

— Запрещающему чинить препятствия человеку, желающему работать.

— Ах, Фиби, почему бы тебе не стать юристом? Мне начинает казаться, что это и есть твое призвание.

— Вот и папа так говорит. Но я и сама знаю, в чем мое призвание, и добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило. Тысячу раз спасибо, Ли.

После ее ухода студия словно опустела.

Соня уезжала на летние каникулы к отцу, Ли помогала ей собраться. В последний день перед отъездом они вместе поехали за покупками. Ли присмотрела новое платье и для себя. Дома она повертелась в нем перед зеркалом. Синий шелк, подчеркивавший цвет ее глаз, выгодно подчеркивал стройную фигуру.

Сонин поезд уходил в полдень. Ли отвезла дочь на вокзал, на прощание они присели за чашечкой кофе. На душе у Ли скребли кошки. Ясно почему: она просто ревнует Соню к Джимми.

— Кстати, не забудь: с двадцать третьего числа у тебя начинается школьный лагерь. Затем…

— Мама! — Соня нежно дотронулась до материнского плеча, глаза ее потеплели. — Не беспокойся, я вернусь. Непременно.

У Ли сжалось сердце, она замерла.

— Меня видно насквозь и даже глубже? — засмеялась она.

— Ну еще бы. Я люблю папу но жить у него не собираюсь. Знаешь, что ему втемяшилось в голову? Чтобы я звала его Джимми.

— Что? Зачем?

— Затем же, зачем он стал носить модное барахло и втягивать живот. Эрике это ужас как не нравится! — (Эрика была второй женой Джимми.) — А знаешь, ма, — объявила Соня с деланной непринужденностью, — я, пожалуй, не поеду. Останусь здесь, и мы с тобой замечательно проведем вдвоем следующую неделю.

Одного взгляда на Соню было достаточно, чтобы понять: она просто разыгрывает мать.

— По-моему, тебе пора идти садиться, — твердо сказала Ли.

— Разве я не остаюсь, чтобы спасти тебя от одиночества?

— Иди, уже пора.

У подножки вагона они нежно обнялись, и Соня вскочила в вагон.

— Веди себя как следует!

Дэниела несколько дней не было в городе, но сегодня им предстояло встретиться. Проводив дочь, Ли тщательно подготовилась к свиданию. Надела новое платье.

Она еще только поднималась по ступенькам дома Дэниела, а он уже распахнул настежь дверь и заключил Ли в объятия.

Вдруг позади раздалось шипение.

— О Боже! — вскричал Дэниел, выпустил Ли и кинулся на кухню.

Последовав за ним, Ли увидела, что кухня полна дыма.

— Пропал наш обед? — весело поинтересовалась она.

— Ничуть не бывало. ЧП произошло на начальной стадии и легко устранимо.

— Давай я что-нибудь сделаю, — предложила Ли.

— Разве что какую-то черную работу. К плите женщин подпускать нельзя. Повара они никудышные.

— Ну и хитрец же ты! — засмеялась она, стоя рядом с ним над кипящими кастрюлями. — Выпроводил Фиби в Париж, якобы отдать визит вежливости, а на самом деле просто желая отделаться от бедняжки.

— Она уже давно обещала побывать у Брессонов, не поехать значило бы их обидеть. И, признаюсь, я рад, что на целую неделю остаюсь один. А где Марк?

— Не знаю. Вчера утром заявил мне, что его тянет прокатиться, и к вечеру был таков.

— В этой развалюхе?! — Брови Дэниела иронически поднялись. — На ней далеко не уедешь.

— На все мои вопросы он упорно молчал, но в глаза мне не смотрел. А вот его паспорта на обычном месте я не обнаружила.

— Не станешь же ты утверждать, что он отправился в Париж?

— Очень может быть.

— Тогда придется позвонить мадам Брессон и предупредить ее, что на парижских улицах появится английский юноша с мечтательно-отсутствующим выражением лица.

Ли отправилась накрыть на стол, пока Дэниел нянчится со своими кастрюлями, но на пороге замерла от неожиданности.

К обеду все было готово. Круглый столик на двоих, покрытый свисавшей до самого пола белоснежной скатертью, сиял хрусталем и серебром. В серебряном канделябре стояли наготове свечи, около одного из обеденных приборов красовалась ваза с цветком.

Брови ее поднялись, губы тронула ласковая улыбка.

Дэниел погрузил обед на столик с подогревом и торжественно вкатил в комнату. Он расставил еду на столе, зажег свечи и выключил верхний свет. Комната погрузилась в романтический полумрак.

— А ласкающая слух музыка? — пробормотала Ли.

— Как же, как же, есть. — Он нажал на кнопку проигрывателя, и комнату затопили нежные звуки скрипок. — Подойдет?

— Ты не забыл ничего из джентльменского набора.

— Так о чем нам побеседовать? — развязным тоном поинтересовался он. — О курсе акций на бирже? О положении в стране? Выбирай.

— Фиби показала тебе мои снимки?

— Да. На мой взгляд — чудесные. Но тебе, видно, удалось охладить ее пыл: несколько дней она ходила как в воду опущенная.

— Не возьмусь утверждать, что я охладила ее пыл. Предупреждала же я тебя, что, если она меня спросит напрямик, я не стану кривить душой, — нахмурилась Ли.