— Иди сюда!

Тео оглянулся. Рената уже открыла дверь.

— Ну как тебе?

Комната показалась ему неожиданно просторной. Колорит ей придавали деревянные стены, массивный камин, сложенный из дикого камня, простые лавки, допотопная керосиновая лампа. В углу скромно приткнулся топчан, покрытый старым шерстяным пледом.

— Знаешь, Рената, мне нравится… Но я не уверен, что подобная декорация уместна для цикла «Прошу слова». Здесь скорее хочется помечтать или… заняться чем-нибудь другим… — Про себя же он печально подумал, что хижина полна привидений из неведомой ему прошлой жизни этой женщины.

— Нет, ты скажи конкретно, — требовала Рената. — Я не хочу, чтобы ты зарубил эту идею на совете.

Тео пожал плечами.

— А я не собираюсь ничего рубить. Все, что касается творческих решений, — это, извини, по твоей части. Взвесь все еще раз, подумай… Но, кажется, мы опять повторяемся. Я же уже говорил, что не собираюсь вмешиваться в твою епархию. Относительно же затрат на декорацию, я прикинул — обойдется не так дорого, ожидал, признаться, худшего.

— Слава Богу, я боялась, ты будешь упирать на деньги. У тебя же не голова, а счетная машина. Жаль, она не способна фантазировать, воображать, мыслить творчески.

— Предпочитаю разделение труда. Ты мысли, я буду считать. Глядишь, от такого союза и родится что-нибудь стоящее… Пойдем-ка пока за сумками. За завтраком все еще раз и обсудим, если не возражаешь…

Ему хотелось не ссориться с ней, а заключить в объятия, целовать, изгнать из хижины не дающих ему покоя духов, заниматься с ней любовью. Бурно. Нежно. Страстно…

Они спустились по тропке к машине. Она полезла за сумкой на заднее сиденье, он открыл багажник. И тут ливанул дождь, да еще какой! Спина его сразу промокла. Бегом они рванулись к хижине. И несколько минут хватило, чтобы Рената тоже вымокла до нитки.

От души хохоча, она на пороге вдруг сказала:

— Это ненадолго. Как раз в тот уик-энд, когда я была здесь с подругами, хлестал точно такой же ливень, представляешь? Мы думали он испортит весь наш девичник.

Боже, какой же я болван. Тео схватился за голову, смеясь закружил Ренату по комнате.

— Пусти, я вся мокрая, — шутливо взмолилась она. — Ты тоже.

— Мне кажется, нам придется скинуть одежду.

У Ренаты оборвалось сердце.

— Тео, — умоляюще сказала она. — Тео, послушай…

Анджер видел, как краска заливает ей щеки, слышал ее прерывистое дыхание.

— Я не хочу, милая, чтобы ты простудилась. К черту твои тряпки, — лихорадочно прошептал он, расстегивая блузку, лифчик, кнопку на джинсах.

— Но, Тео…

Он не дал договорить, закрыв рот поцелуем — долгим, сумасшедше нежным, доводящим до исступленного вожделения, с которым пришло к Ренате ясное понимание, что она бесконечно, отчаянно влюбилась. И произошло это не сейчас, а уж тогда, как Анджер чуть не сбил коня на съемках «Скакуна», или во время их постоянных стычек… вот и вся правда.

Ее губы раскрылись, она прильнула к нему и тоже помогла расстегнуть рубашку, ремень брюк. Они оба сгорали от нетерпения.

— Тео — вот единственное слово, которое она смогла прошептать, а он жаждал услышать.

За порогом хижины шумел дождь. Они даже не закрыли дверь. Им обоим казалось, что дождь их специально оградил и что он некий охранительный занавес, спустившийся с неба ради их любви.

— Я так долго мечтал об этом…

Стоя на коленях, Тео целовал ее в грудь, упивался тугими розовыми сосками, ложбинкой, бегущей от пупка вниз живота…

Поразительно, она не стеснялась своей наготы, ей приятно было трогать его плечи, вдыхать запах его кожи. Когда он нес ее к топчану, она ощутила всю силу мускулов его мощного тела.

— Я хочу тебя видеть от кончиков волос до мизинца. Я хочу ощутить вкус каждой твоей клеточки. Ты даже представить не можешь, какое это наслаждение.

Она сама раскинула по сторонам руки, сама чуть развела бедра. Его ладони, его губы жадно познавали ее, вызывая истому, особенно когда Тео касался самых интимных мест. Она постанывала, выгибалась дугой, чувствуя, как языком он касается потаенных женских губ и проникает в глубину, заставляя ощутить накатывающиеся волны желания.

— Тео! — закрыв глаза, прошептала Рената, вся отдаваясь утонченным ласкам. — О, Тео…

Свободной рукой он прикрыл ей губы, и Рена поцеловала ему ладонь. Горячо, страстно, и тут же почувствовала на себе его тяжесть.

Он вошел в нее, и она вскрикнула от пронзительной боли.

Тео сразу увидел, как побледнело ее лицо. Он только потом, чуть позже осознал, что произошло, и стал просить прощения. А сейчас — он был неудержим и неистов. Не хотел и не мог сдерживаться и все ускорял и ускорял темп своих мощных посылов.

Боли уже не было, Рената сама вздымалась ему навстречу, подхватывая заданный ритм. Теперь она кричала от наслаждения. Громко, во весь голос, чем еще больше распаляла Тео.

Они уже были единым целым. Их тела переплелись, стоны слились. Последнее могучее содрогание, будто вспыхнули внутри сразу тысячи звезд, тоже пришло к ним одновременно.

— Как ты? — прошептал Тео, нежно целуя ей губы.

— Не спрашивай, ты сам знаешь, Тео.

— В какой-то момент я подумал, что сделал тебе больно, милая.

— Так и было.

— Но почему?

— А ты не догадываешься?..

Вот тут-то Тео и сказал «прости», благодарно осушая поцелуями слезинки в уголках ее глаз.

— Боже мой, родная моя, прости. Я все сделал бы иначе, если бы знал…

— Я не хочу иначе, — улыбнулась Рената. — Ты был великолепен.

— Молчи, — взмолился Тео. — Мне стыдно.

— Дурачок…

Дождь прекратился. Небо стало проясняться. Лежа в объятиях, они оба задремали. Первым проснулся Тео.

— Тебе не холодно, любовь моя?

— Нет, — едва, слышно отозвалась Рена. — Мне хорошо.

— Знаешь, у меня в машине есть дорожный плед. Хочешь принесу?

— Потом. Мне тепло рядом с тобой. А когда мы занимались любовью, было даже жарко.

— Не по душе мне это… выражение «заниматься любовью»: «заниматься гимнастикой», «заниматься плаванием»… К любви — сие «заниматься» не подходит.

— Ну, пусть сексом, — рассмеялась Рена.

— Бесстыжая! Рыжая — бесстыжая, рыжая — бесстыжая, — поддразнивал ее Тео.

— Если я бесстыжая, в этом наполовину виноват ты сам.

— Нет, дорогая. Никакая ты не бесстыжая. Ты удивительная! Чувственная и горячая женщина. Скажи спасибо природе, наградившей тебя этим щедрым даром.

— Ты смеешься надо мной?

— Ничуть.

— Тогда, может, убедимся в этом еще раз?..

— Ты прелесть, — выдохнул он.

Теперь Тео овладевал ею не торопясь, смакуя каждое мгновение. Он заботился не о себе — ей в первую очередь стремился доставить наслаждение. Наблюдал, как она распаляется, закусывает губы, вскрикивает и затихает под его мерными движениями вверх и вниз, притягивает и отпускает, сжимает и распускает внутренние мышцы своей плоти, на что остро отзывается его собственная мужская плоть, пока взаимное стремление к пику опять не разразилось бурным взрывом…

Несколько первых минут, наступивших потом, они отрешенно молчали.

— Нет. Я все-таки схожу за пледом. А ты пока приготовь нам что-нибудь поесть. Сейчас перекусим на скорую руку, а поужинаем уже как следует. Я между прочим, запасся прекрасным испанским вином. Сядем на пороге, будем глядеть на ночные звезды и пить.

Рената вдруг села.

— Какие звезды? Совсем из головы вылетело. Мы с Джоем договорились вечером встретиться в ресторане.

Тео оторопел.

— Черт бы побрал твоего Хедли! Неужели из-за него надо все портить?

— Ты же знаешь, Тео, мой дорогой и любимый Тео, я не могу не прийти. Он мне нужен! Который теперь час? Неужели шесть?.. Мы должны ехать немедленно. Я заскочу домой, переоденусь…

— Давай хоть поедим.

— Нет-нет, а то не успею к девяти.

В дороге они почти не разговаривали. Тео было обидно, что их день вот так нелепо кончается. Она пойдет в ресторан ужинать, он поедет к себе… Глупость! Нелепая, чудовищная!