В свою очередь, Ницше распространял упадочничество, катастрофизм и атеизм. Он отрицал все. В том числе и право (!) Бога на существование. Смысл существования он видел в том, чтобы стать сверхчеловеком. А сверхчеловек, по мнению Фрейда, атеист, ибо «каждый становится атеистом, когда почувствует, что он лучше своего Бога». Это Ницше спросил: «Если бы Бог был, то как я мог бы перенести то, что я – не Он?»

Ницше был поклонником Шопенгауэра. Иногда я представляю себе их встречу на Вашей телевизионной «Лихорадке». Я знаю, что Вы пригласили бы их обоих. Это была бы встреча тысячелетия. Шопенгауэр, Ницше и Домагалик!!! Ницше, видимо, пришел бы (если бы мог ходить: в возрасте сорока пяти лет он заболел сифилисом, а потом его парализовало, и он редко вставал с постели) с плеткой («Идешь к женщине? Не забудь взять с собой плетку!» – его собственные слова). Шопенгауэр упорно не смотрел бы Вам в глаза. А Вы задали бы им вопрос: «Господа, а много ли у вас было женщин?» Как мне во время моей «Лихорадки» с Вами. Интересно, что бы они ответили? Шопенгауэр наверняка гордо сказал бы, что ни одной, и принялся бы агитировать Вас и телезрителей относительно «бессмыслицы близости, которая требует подавлять в себе стремление к действию ради того, чтобы испытать облегчение через тотальное отрешение от мира», ссылаясь при этом на свою работу «Об основе морали». Вы должны были бы остановить его рассуждения, потому что Шопенгауэр как оратор был невыносим. Получив слово, он не прерывал свою речь до тех пор, пока хоть кто-то из слушающих проявлял признаки интереса. Но Вы умеете оборвать своего собеседника на середине слова с таким обаянием, что даже Шопенгауэр немедленно замолк бы.

Подозреваю, что Ницше смутился бы и ничего не сказал. Он был очень впечатлительным. Гораздо более впечатлительным, чем это многим могло бы показаться. В возрасте сорока пяти лет во время посещения Турина он ехал в экипаже. Вдруг конь перестал слушаться. Возница огрел коня хлыстом. Ницше стал на защиту животного и вырвал хлыст из рук возницы. Потом он вышел из экипажа, обнял голову коня и заплакал. Это не вполне согласуется с образом декадента-нигилиста, выступающего с идеей сверхчеловека, не так ли? Но только на первый взгляд. Если вчитаться в работы Ницше, можно без труда найти мысли, выражающие убеждения в двойственности человеческой натуры: цинизм вместе с ненавистью, равнодушие и хитрость, жестокий ум и голубиную кротость.

Вы дали бы ему минутку помолчать и окунуться в воспоминания, но потом «пронзили» бы его сердце вопросом о Лу Саломе. Вы должны были бы спросить его о ней, потому что Саломе была у Ницше (так говорят биографы) единственной в жизни любовью. Неосуществленной, нереализованной, несчастливой. Только раз в жизни Ницше пытался вступить в брак. Именно с Лу Саломе. Невзирая на то что она тогда была замужем за его другом (тоже философом) Полем Рэ. Это ради 21-летней Лу Саломе Ницше расстался с убеждением, что «если женщина обладает развитым интеллектом, то у нее не все в порядке с сексуальностью». Ему было мало «встречи душ», ему не хватало восхищения его умом, чувства полного понимания и «стимулирования гения». Готовясь к программе, Вы, естественно, заранее узнали бы об этом и достали бы из рукава туза – Лу Саломе. Тем более что Саломе – Ваша (простите за, возможно, слишком далеко заходящее сравнение) сестра по феминизму: одетая в прекрасное тело женщина с андрогенной душой и мозгом. Одна из величайших феминисток рубежа XIX и XX веков. Это о ней говорили, что «если Лу влюбляется в мужчину, то через девять месяцев этот мужчина рождает книгу». Ницше подтвердил это правило. После расставания с Саломе он в тоске и ненависти написал знаменитого «Заратустру». Нетипичный для Ницше пример рассуждений, написанных с чувством и настроением. При Саломе Ницше переставал быть Богом и становился мужчиной…

Чтение философов в ноябрьские вечера может обернуться массой сюрпризов. Рекомендую.

Приветствую,

ЯЛВ

Пан Януш, Вы ошибаетесь, потому что этим великим я задала бы совсем другой вопрос: господа, почему у вас было так мало женщин? С другой стороны, если бы мы теоретически встретились, то у моих гостей была бы огромная разница в возрасте, которая сделала бы разговор, по существу, невозможным. В лучшем случае Ницше было бы шестнадцать, а Шопенгауэру, незадолго до смерти, семьдесят два года. Парень и пожилой мужчина. В презрительном отношении к женщинам их объединял сифилис, вследствие которого они оба покинули наш мир. Шопенгауэр говорил о себе: «Я не святой – спал со многими женщинами, и ничего больше». У Ницше женщин было гораздо меньше, что, однако, не мешало ему авторитетно высказываться на их счет. Так или иначе, это просто идеальные собеседники для каждой уважающей себя феминистки. Намного интереснее разговаривать с женоненавистником, чем с поклонником слабого пола. За каждым из этих мужчин стоит женщина, которая ему не подчинилась, которую он когда-то не покорил, которая так или иначе задела его самолюбие. Мужчины не могут этого простить. Я уже слышу вопрос: а женщины могут? Да, и именно потому, что по-прежнему гораздо меньше внимания обращают на действия мужчин и все больше верят их словам, а не делам. К сожалению.

Шопенгауэр признавал за женщинами одно достоинство: «эротическую привлекательность молодости, к сожалению исчезающую после замужества», а перед смертью неожиданно признался: «Чем больше я узнаю мужчин, тем меньше их люблю. Если бы я мог то же сказать о женщинах, все сложилось бы гораздо лучше». С губ слетает вопрос: у кого? В случае с Ницше вопросы могли бы концентрироваться вокруг архетипического сюжета – отношений сына и матери. Как вы могли так безумно влюбиться в Лу Саломе? Этот вопрос также мог бы прийтись кстати. Хотя она и не блистала красотой, но была остроумной и независимой! Независимая женщина – что может быть ужаснее, господин Ницше? Не поэтому ли у вас с ней ничего не получилось? Интересно также было бы узнать, почему сначала он говорил, что Лу умнейшая из женщин, а спустя годы писал, что она «сухая, грязная обезьяна с подкладной грудью»? Так говорит Заратустра.

Уже в больнице для душевнобольных, куда Ницше попал в конце жизни, он признался: «В моей жизни было четыре женщины. Те из них, кто дал мне хоть немного счастья, были проститутками. Прекрасная Элизабет, но она моя сестра. Лу была умна (иногда не очень), но отказалась выйти за меня замуж». Итак, господа, почему у вас было так мало женщин?

Я вспоминаю времена «Мужского стриптиза»[19] – все правильные и политически выверенные факты в биографии гостя начинали «играть» только тогда, когда на освященном образе проступали неожиданные черты.

Мне как раз пришло в голову, что если бы это было возможно, то я охотно пригласила бы на нашу встречу Бронислава Малиновского[20], и он удивительно вписался бы в общество этих двух господ. Он умер более шестидесяти лет назад, но на факультете культурологии, которую я изучала, этот человек был для нас культовой персоной, как и Рут Бенедикт[21]. Она дала нам формы культуры, а он распалил наше воображение Тробрианскими островами. Ну и его книга «Сексуальная жизнь дикарей». Ученый и исследователь, в отношениях с женщинами Малиновский вел себя как неврастеничный литературный герой. Он влюблялся не на жизнь, а на смерть. Чаще в женщин, связанных узами с другими мужчинами, что вызывает подозрение – должно быть, он боялся свободных женщин. «Я не могу ее любить только чувственно, в женщине, которая доставляет мне наслаждение, я должен также видеть и душу», – написал Малиновский в возрасте двадцати пяти лет. Однако когда верх над платоническим чувством одерживали плотские желания, он умерял себя словами: «Да что ж это, в конце концов, чтобы из-за каких-то угрызений совести я бабу не сумел завалить? Зачем? Да, муза мне позарез нужна, муза с талантом, чтобы через нее переживать».