— То есть в тот момент ему только-только исполнилось семнадцать, — ахнул Фрэнк. — Святый Боже!

— К тому времени его мать стала глубоко религиозной женщиной. И он утопил Кито, в частности, и потому, что ужасно боялся огласки. Он не мог допустить, чтобы мать узнала о его участии в изнасиловании. Еще вопросы, Фрэнк? Уже поздно, пора и на боковую.

Какое-то время он молчал, и я уже решил, что вопросы иссякли.

— Еще два. — Мои ожидания не оправдались. — Не возражаешь?

— Деваться мне некуда. Слушаю тебя.

— Этот Потусторонний, о котором ты упоминал. Мне как-то не по себе.

Я промолчал. Потому что и мне было как-то не по себе.

— Ты думаешь, есть шанс, что он может вернуться?

— Такой шанс есть всегда, — ответил я. — Не побоюсь показаться высокопарным и скажу, что Потусторонний может прийти к каждому из нас. Потому что все мы — мешки с костями. А Потусторонний… Фрэнк, Потусторонний хочет получить то, что в мешке.

Он обдумал мои слова, заглянул в стакан и допил немногие капли, что еще оставались на дне.

— У тебя есть еще один вопрос?

— Да, — кивнул он. — Ты начал писать?

Несколько минут спустя я поднялся наверх, проверил, спит ли Ки, почистил зубы и забрался в кровать. Я лежал и смотрел в окно, на снег, поблескивающий под бледной луной.

«Ты начал писать?»

Нет. Если не считать довольно-таки длинного эссе о том, как я провел лето, которое, возможно, я когда-нибудь покажу Кире, я ничего не написал. Я знал, что Гарольд нервничает, и полагал, что рано или поздно мне придется позвонить ему и сказать то, о чем он, должно быть, догадывается: машина, которая так размеренно работала, остановилась. Не сломалась, мемуары-то я написал на одном дыхании, но тем не менее остановилась. В баке есть бензин, свечи искрят, аккумулятор заряжен, а вот движения нет. Так что я накрыл ее тентом. Она очень хорошо служила мне, и я не хочу, чтобы она запылилась.

Одна из причин — смерть Мэтти. Как-то осенью мне пришла мысль о том, что в двух моих книгах есть схожие эпизоды, да и вообще в произведениях масс-культуры очень уж живописуется смерть. Перед тобой возникает моральная дилемма, которую ты не можешь разрешить? Главный герой испытывает сексуальное влечение к женщине, которая слишком молода для него? Нужно что-то менять? Проще простого. «Когда сюжет начинает буксовать, пригласите человека с пистолетом», — говорил Раймонд Чандлер. Часто того же принципа придерживается и государство.

Убийство — худший вид порнографии, убийство — крайнее средство, предел. И я уверен, что даже выдуманные убийства следует воспринимать серьезно. Может, это еще одна идея из тех, что пришли ко мне прошедшим летом. Может, я это осознал, когда Мэтти билась в моих руках, истекая кровью, зовя дочь. И меня мутит от мысли о том, что я мог описать такую жуткую смерть в книге.

А может, я сожалею о том, что мне не удалось побыть подольше с Мэтти.

Я помню, как говорил Кире, что оставлять любовные письма — идея не из лучших. При этом я подумал, но не сказал, почему: чтобы они не являлись тебе, словно призраки. Но призраки все равно являлись мне… Я больше не хотел плодить новых призраков и по своей воле закрыл свою книгу грез. Думаю, я мог бы полить эти грезы щелоком, но вот тут я удержал свою руку.

Я увидел то, чего не ожидал увидеть, ощущал то, чего не ожидал ощутить, — но все это не идет ни в какое сравнение с теми чувствами, что я испытываю по отношению к ребенку, который спит сейчас в комнате напротив. Она теперь моя маленькая птичка, а я — ее большой защитник. А все остальное — ерунда.

Томас Харди[144], который вроде бы сказал, что самый блестяще выписанный книжный персонаж — не, более чем мешок с костями, перестал писать, закончив роман «Джуд Незаметный», перестал писать прозу, хотя находился в расцвете сил и таланта. Еще лет двадцать он писал стихи, а когда кто-то спросил его, почему он более не пишет романов, Харди ответил, что до сих пор не понимает, почему так долго их писал. В ретроспективе написание романов — глупость, добавил он. Бессмыслица.

Я точно знаю, что он хотел этим сказать. В том временном диапазоне, что лежит между настоящим и тем отдаленным моментом, когда Потусторонний вспомнит обо мне и решит, что пора возвращаться, следует уделить побольше внимания более серьезным и интересным, в сравнении с погоней за тенями, делам. Думаю, я мог бы вновь вслушиваться, как гремят цепями за стеной «Дома призраков», но не испытываю ни малейшего желания. Призраками я сыт по горло. Лучше я постараюсь представить себе, а что бы подумала Мэтти о Бартлеби из рассказа Мелвилла.

Я отложил свое перо. И пока не намерен прикасаться к нему.

Сентер Лоувер, штат Мэн

15 мая 1997 г. — 6 февраля 1998 г.

Правильно — Мунка.

Правильнее — Богарта.

В оригинале «Макс».