Поднять голову и посмотреть ему в глаза я не решалась. Не зря Миранда иногда называет меня трусишкой.

– Значит, это новомодный вид спорта? – продолжал он все с той же добродушной насмешкой.

– Нет.

– Вы сделали это на спор?

– Нет.

Он засмеялся.

– Тогда я ничего не понимаю. На грабительницу вы точно не похожи.

– Почему это?

– Кто же грабит дом в такой юбке и на каблуках! – фыркнул он. – Да еще перелезает через ограду в самом ярко освещенном месте.

– Какое тонкое знание предмета, – не удержалась я. – Можно подумать, что вы постоянно грабите дома.

Он снова захохотал, да так заразительно, что я больше не могла изучать его кроссовки и посмотрела ему прямо в глаза. Яркий свет фонаря хорошо освещал его лицо, и я подумала, что в жизни не встречала более симпатичного парня. Он был нежен, как девушка, с длинными вьющимися волосами и мягкой улыбкой, и в то же время был строен и изящен по-настоящему мужской красотой.

Одним словом, мальчик был хорош, и я на секунду пожалела о том, что он видит меня не во всем блеске, а растрепанную, помятую и с явно подозрительными наклонностями.

– Нет, я не профессиональный грабитель, – сказал он, отсмеявшись. – Я всего лишь предположил, что для воровки вы не слишком сообразительны и проворны.

Что ж, он был целиком и полностью прав.

– А потому мне все же хочется узнать, зачем вы пытались перелезть через ограду. Такое на моей памяти впервые. Представьте себя на моем месте. Я возвращаюсь домой и вижу, как мою крепость атакуют столь неэффективным способом.

Я вытаращила глаза.

– Это ваш дом?

– Да.

В таком случае он мог быть только одним человеком.

– Вы Дэвид Атертон?

Он кивнул. Мне захотелось немедленно провалиться сквозь землю. Вы не поверите, но я до последнего надеялась, что он все же не Дэвид.

– Очень приятно познакомиться. Дэвид, – сказала я со всей серьезностью, на которую была способна. – Я Кристина Атертон. Ваша мачеха.

Улыбка сползла с его лица, глаза округлились.

– Я вышла погулять с подругой, – пояснила я. – А ключи не взяла. Мы только утром прилетели c Мадагаскара. Майкл работает. А здесь даже ни одной кнопочки нет.

Я махнула рукой на ворота, чувствуя себя все хуже и хуже. Да, не так я представляла себе первую встречу с Дэвидом. Теперь он будет презирать меня до скончания веков.

– Вы Кристина? – ошеломленно переспросил он. – Это не розыгрыш?

– Какой уж тут розыгрыш.

Я шагнула в сторону и чуть не упала, потому что вероломный каблук подкосился. Дэвид едва успел подхватить меня под локоть. Я заглянула в его глаза, уловила в них тень улыбки, улыбнулась сама… и через секунду мы с Дэйвом оглушительно захохотали, как школьники, которым удалась очередная шалость.

Через двадцать минут мы как воры прокрались на кухню, плотно закрыли дверцу, чтобы не потревожить никого из прислуги, и стали знакомиться как следует. Оказалось, что Дэйв умеет варить превосходный кофе и рассказывать старые анекдоты так, что я буквально лопалась от смеха.

В глубине души я понимала, что веду себя неприлично. Что нужно бы чинно попрощаться с пасынком и подняться к себе, снять драную юбку, смыть грязь, усталость и, может быть, даже обработать ссадины. Но мне до ужаса не хотелось быть благоразумной (а все влияние Миранды и коктейлей). Хотелось смеяться, шутить, пить кофе и не думать о том, что будет завтра и как Майкл отреагирует на мое безрассудное поведение.

Хотя почему безрассудное? Я успешно налаживала контакт с сыном моего мужа, а это дорогого стоит.

Впрочем, наладить контакт с Дэйвом было нетрудно. Как говорила миссис Филипс, он был милым мальчиком и ничуть не походил на человека, способного доставить неприятности жене отца. Да и кому бы то ни было. Дэйв был очарователен. И я очень быстро простила ему то, что его не было на нашей свадьбе, и то, что он до сих пор не удосужился со мной познакомиться.

– А потом Опра поворачивается и говорит вполголоса: «Если эта толстая задница немедленно не уберется из кадра, я заканчиваю шоу».

Дэйв скорчил уморительную рожицу, передразнивая великую Опру, а я снова несолидно расхохоталась и закашлялась, подавившись кофе. Дэйву пришлось перегнуться через стол и постучать меня по спине, что было уж совсем позорно. Я знала, что не должна позволять ему делать это. Я знала, что между нами пропасть и что хорошими друзьями нам не быть. Этот паренек сын Майкла. Фактически мой сын. Я не должна забывать об этом ни на секунду…

Но тут Дэйв принялся рассказывать очередной анекдот из жизни знаменитостей, которых он встречал по работе, и голос моей совести потонул в хохоте.

Как долго мы сидели тогда на кухне? Часа два как минимум. Смутно помню, как я поднималась к себе в спальню. Держалась за перила, шаталась от усталости. И бормотала про себя шуточки Дэйва. Как я раздевалась, принимала душ, ложилась в постель? Наощупь и без энтузиазма. Я уснула, лишь только голова моя коснулась мягкой подушки.

Разбудил меня Майкл. Точнее, его поцелуй. Я ощутила прикосновение чьих-то губ на щеке, недовольно проворчала что-то вроде «отвяжись, рань-то какая», а потом, пару минут спустя оправдывалась перед мужем за неласковый прием. Я рассказала ему о том, как мы с Дэйвом познакомились, и Майклу это не понравилось. Я не стала уточнять, как долго мы просидели на кухне. Если лицо отца хмурится при одном лишь упоминании имени сына, не стоит перегружать его лишними подробностями.

Завтракали мы в тот день втроем. От ласковой внимательности Майкла, впрочем, как и от беззаботной общительности Дэйва не осталось и следа. Я казалась себе единственным живым человеком в царстве замороженных глыб, и даже миссис Филипс, всегда такая приветливая миссис Филипс, превратилась в ледышку. Поначалу я наивно пыталась шутить, но выразительные взгляды Майкла и постоянно опущенная голова Дэйва быстро расставили все точки над «и». Здесь веселье неуместно. Здесь уместно похоронное настроение и убийственная вежливость.

– Папа, не передашь ли мне гренки?

– Пожалуйста. Попробуй джем, он особенно удался.

– Благодарю. Крис, возьми еще апельсин. Очень сочный.

Не стану скрывать, мне было тошно. Хотелось вскочить и закричать во все горло: «Что вы делаете? О чем говорите? Как можно притворяться, что все в порядке?»

Но и Майкл, и Дэвид считали, видимо, что можно. И кем была я, чтобы противоречить им?

После завтрака Майкл прочитал мне небольшую лекцию.

– Мои отношения с сыном, Крис, очень болезненная тема. Я намеренно не касался ее до сих пор, так как надеялся, что Дэйву хватит ума не показываться в доме. Я не хотел вовлекать тебя во все это…

Он ходил по комнате, такой элегантный и привлекательный, такой сдержанный и благоразумный. Дорогой костюм, безупречная рубашка. Выверенные жесты, умеренно страдальческий голос. Именно таким Майкл предстает перед присяжными, которые восхищаются его непогрешимостью и позволяют ему с блеском выигрывать одно дело за другим. Но я то, слава Богу, присяжной не была! И мне было противно видеть, как Майкл методично и красиво унижает единственного сына в моих глазах.

Вернее, пытается унизить.

– Господи, Майкл, да что такого сделал мальчик?

Он вскинул на меня возмущенные глаза.

– Я битый час толкую тебе, в чем дело, а ты так ничего и не поняла?

Да, я тупица, мысленно согласилась я. Но неужели вина Дэйва лишь в том, что он отказался от партнерства в твоей фирме и выбрал свою дорогу?

Я попробовала зайти с другой стороны.

– У Дэйва хорошая профессия. Он столько всего интересного мне рассказал вчера…

У Майкла дрогнули губы.

– Хорошая профессия? Крис, как ты можешь так говорить?

Я почувствовала себя преступницей. О, Майкл Атертон отлично умел это делать. Это было его призванием – заставлять людей чувствовать себя преступниками.