— От браков по расчету дети не рождаются. А мне нужны дети, — заявил он и, прежде чем Сьюзен успела возразить, продолжил: — Я приложу все усилия, чтобы вы были довольны. Я хочу сделать вас счастливой. Очень важно, чтобы мы оба получали удовлетворение от нашего брака. Секс — это естественная часть жизни, а между нами все должно быть естественно.

По спине Сьюзен пробежал холодок страха, ей даже показалось, что волосы у нее на затылке зашевелились. Кровь прилила к ее щекам, разливаясь жаром по всему телу.

— Мы ведь совсем не знаем друг друга, господин Асади.

— Поэтому-то я готов подождать, пока вы немного привыкнете ко мне и мы будем чувствовать себя в обществе друг друга достаточно… как бы это сказать? — комфортно, прежде чем станем близки.

Сьюзен снова залилась краской, ибо голос Бена внезапно зазвучал низко и приглушенно, затронув какие-то глубинные, первобытные струны в ее душе. На долю секунды она представила его тело совсем рядом, вкус его губ на своих губах…

При одной мысли о том, чтобы заняться с ним любовью, у Сьюзен перехватило дыхание. Каждый нерв в ее теле, казалось, приподнялся на цыпочки, остро отзываясь на присутствие этого мужчины. Скрестив руки на груди, она постаралась заглушить в себе нежданный голос плоти, внезапно возникшее желание снова стать женщиной. Такого с ней не было уже целую вечность!

— Вы хотите связать себя браком без любви? — не глядя на него, спросила она.

— Я хочу связать себя с вами.

Ох, как бы Сьюзен хотелось, чтобы хоть кто-нибудь в этом мире по-настоящему любил ее! Она судорожно вздохнула. В ее душе смешались боль и надежда, и она вдруг всем сердцем потянулась к Бену — вот если бы он любил ее!..

Хватит, одернула себя девушка. Бен ведь и словом не обмолвился о любви или о том, что она ему желанна. Он связывал себя с семьей Нариман, с ее дядей, но не с ней самой. Что это на нее нашло, неужели жизнь ее ничему не научила?

Ведь именно любовь к ней умело изображал Фрэнк, и она растаяла, отдалась ему всей душой и телом, а он растоптал ее. Нет, больше она такой ошибки не повторит, жизненный опыт чего-нибудь да стоит.

Собрав в кулак всю волю, Сьюзен твердо сказала себе, что ни сам Бен Асади, ни его обещания ничего для нее не значат. Главное для нее сейчас — улизнуть от дяди.

Подняв глаза, Сьюзен оглядела высокую каменную стену, окружавшую сад. Все окна дома выходили на эту стену, ни одно не смотрело на улицу. Здесь все было надежно спрятано от внешнего мира…

Однако она не забыла о том, что внешний мир существует, хотя в последние полтора года ей и казалось, что она готова навсегда похоронить себя за этой стеной. В ушах Сьюзен снова зазвучал похоронный звон, и сердце на мгновение сжалось болью. После долгого молчания она наконец заговорила.

— Если уж делать, так делать сейчас же, — выдавила девушка. — Не будем терять времени.

Церемония бракосочетания, проходившая прямо в доме, была совсем короткой. Прочитаны молитвы, сказаны ритуальные слова, затем короткое прощание с тетей Лале, и новобрачные уехали.

Сидя в лимузине, Сьюзен изо всех сил сжимала руки, стараясь не расплакаться. Прощание с тетей оказалось для нее чересчур тяжелым испытанием. Она и не предполагала, что ей будет так грустно расставаться с Лале. На мгновение Сьюзен стало страшно: ведь она покидала дом, где была отгорожена от всех забот и тревог внешнего мира, и уходила в неизвестность с совершенно незнакомым человеком. Хватит ли у нее сил и мужества встретиться лицом к лицу с этим миром, где она теперь будет совсем одна? Ведь прежде даже в самые тяжелые минуты Сьюзен знала, что за ее спиной стоят родители, всегда готовые прийти на помощь, сколько бы глупостей она ни натворила. Но больше всего ее терзало сомнение, сумеет ли она бросить вызов этому мужчине, который сидит сейчас рядом с ней…

Тяжелое кольцо с огромным изумрудом, окруженным бриллиантами, повернулось на ее пальце, и камни почти впились в руку Сьюзен. Бен уже успел сообщить ей, что кольцо не было семейной реликвией: после того как его отец разорился, все, имевшее хоть какую-то ценность, было продано. Это кольцо он купил только что — специально для своей невесты, и теперь оно оттягивало ей палец своей неимоверной тяжестью. Ну ладно, успокоила себя Сьюзен, все равно ей недолго осталось его носить. В ближайшие дни она снимет перстень с пальца и оставит на комоде или в ванной…

Эта мысль странным образом успокоила девушку. Впервые за последние годы она почувствовала, что снова живет. Теперь она станет действовать, а не просто отзываться на чужие действия, станет принимать самостоятельные решения и больше не будет чувствовать себя беспомощной.

Бросив мимолетный взгляд на тонкий профиль своего молодого мужа, она заметила, что вид у него озабоченный: он нахмурился, меж бровей отчетливо обозначилась морщинка. Темные волнистые волосы Бена были зачесаны назад, и, как ни странно, небольшие залысины над висками смягчали его суровые черты.

Можно себе представить, как он будет поражен — нет, скорее, разъярен, — когда обнаружит, что она исчезла. Ему ведь и в голову не придет, что она может его обмануть. Как и всякий восточный мужчина, будь он хоть сто раз американец, Бен пребывает в твердом убеждении, что женщина никогда не посмеет идти против его воли.

Внезапно Сьюзен остро ощутила, что Бен сидит слишком близко к ней, и сделала попытку отодвинуться, однако его крепкое бедро тут же снова оказалось прижатым к ее бедру. Ее охватила паника: эта близость уже становилась навязчивой. Она была не готова к его прикосновениям — и вообще к чьим бы то ни было прикосновениям! Сьюзен отодвинулась к самой двери и вжалась в угол, жалея, что не может превратиться в лилипута.

— Ты ведешь себя, как девственница, — протянул Бен, окинув молодую жену саркастическим взглядом.

Она и чувствовала себя девственницей, ведь уже сколько лет ни один мужчина к ней и близко не подходил. И теперь ей было мучительно неловко сидеть бедром к бедру с этим высоким мускулистым незнакомцем, который к тому же еще и хотел, чтобы она нарожала ему детей. Желудок Сьюзен болезненно сжался, и она невольно поднесла руку ко рту. Что она наделала? Как могла выскочить за него замуж? Если она не сумеет от него избавиться, то просто умрет, ведь несмотря на ласковые уговоры матери, а потом и тетки, Сьюзен не желала больше заводить семью, а уж рожать детей — и подавно.

Нет, никаких шансов Бену Асади она не даст. У него не будет возможности соблазнить ее — этого она просто не допустит. И как только подвернется случай, уйдет.

— Да расслабься ты, — сухо заявил Бен. — Я не собираюсь на тебя набрасываться.

Открыв глаза, Сьюзен окинула его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Тут роскошный лимузин внезапно подпрыгнул на неровной дороге, и Сьюзен буквально бросило на колени к Бену. Она быстро выпрямилась и снова отодвинулась подальше, заметив, что Бен при этом недовольно поджал губы.

Молчание затягивалось, и напряжение росло. Понимая, что не стоит настраивать против себя Бена, Сьюзен отчаянно искала, что бы такое сказать.

— А вы когда-нибудь были в Иране? — наконец спросила она.

— К сожалению, нет, у меня ведь американское гражданство. Но надеюсь все же когда-нибудь побывать на родине. А ты помнишь Иран?

— Меня увезли, когда я была еще совсем маленькой, так что в памяти остались только отдельные картины. Горы в дымке, которые были видны из окна нашей виллы. Парк вокруг какого-то дворца, куда меня как-то брали с собой родители, когда их пригласили на прием. Но все это очень смутно.

Голос Сьюзен потеплел и стал мечтательным, как бывало всегда, когда она вспоминала свою уютную жизнь с родителями и счастливое детство. Никаких потрясений ей испытать не пришлось. Иран они покинули еще при режиме шах-ин-шаха, когда предвестники надвигающейся революционной бури могли разглядеть только очень дальновидные люди. В общем, драматические события, потрясшие и продолжающие потрясать страну, их семью не затронули — Алиреза Нариман с женой и дочерью к тому времени уже прочно обосновались в Швейцарии, а потом переехали в Париж, где у ее отца была недвижимость. Дядя Джамал, при всей своей приверженности исламским традициям, вслед за братом тоже оставил Иран, но в Европе жить не захотел и обосновался здесь, в Турции.