Другие признавали решающее значение экономических факторов, ставили прогресс в зависимость от общих хозяйственных условий и отводили лишь второстепенное место личности. Экономика делит население на классы, капитализм создает наиболее сознательный и наиболее пригодный для революционных действий рабочий класс, и именно от него, от его силы и сознательности, зависит темп общественного прогресса. Но социальное благополучие предполагает, как непременное условие, развитую крупную промышленность.

К какому же из этих течений примыкают большевики? Их яркою особенностью является идеологический синкретизм.

Большевики ограбили эсеров

Большевики — социал-демократы. Их база — пролетариат и общественный крупный капитал. Но они отнюдь не последователи экономического материализма в его чистом виде. Они исходят из положения, что человек может ускорить экономическую и социальную эволюцию, властно вмешавшись в события. Они верят поэтому и в террор, правда, в измененном и, можно сказать, усиленном виде, в террор массовый. Идеология большевиков смешанная.

Смешанною является и их экономическая программа. Считая необходимым максимальное объединение и развитие промышленности в формах крупного производства, большевики легко отказались от всяких сомнений в отношении форм землевладения. Они не усмотрели никакой опасности в переходе всех земель в руки крестьянства и, следовательно, господстве мелкого землевладения. Очевидная политическая выгода этого решения — возможность привлечь на свою сторону преобладающую по численности массу населения — представлялась вождям большевиков более важной, чем экономические невыгоды раздробления крупных имений.

Благодаря такому соединению непримиримых, казалось, течений мысли и программ большевикам удалось создать себе большинство не только среди социал-демократов, но и во всей революционной русской демократии.

Программа большевиков безжалостно ограбила эсеров. Последние упустили из своих рук крестьянство. Партия эсеров стала походить на армию, в которой остался только офицерский состав.

Социалисты в стане противников большевизма

Эсеры были единственною из социалистических партий, которая могла соперничать с большевиками по популярности, и, когда победа последних нанесла им сокрушительный удар, между двумя крайними течениями, «большевистским» и «буржуазным», оказалось почти совершенно пустое место. Союз возрождения — это скорее союз лиц, чем союз партий. Для огромной массы населения оттенки, различающие «социалистов», непонятны. Свержение большевиков означает поражение социалистов вообще. Это народ поймет. Но замена одной породы социалистов другою — это какая-то игра, смысл которой для здравого ума крестьянина непостижим.

Оказавшись в стане противников большевизма, горячо осуждая его методы и антидемократические меры, эсеры и прочие умеренные социалисты, если бы они оценили реальное соотношение сил, должны были бы пойти на уступки в своих программных положениях и предоставить господствующее место буржуазным политическим партиям.

Как подпольные деятели эсеры незаменимы; как администраторы и работники они, за малыми исключениями, никуда не годны. Но буржуазия не должна была бы, в свою очередь, отталкивать от себя умеренные социалистические элементы. У них есть то, чего не хватает у политических деятелей буржуазии, — энтузиазм. После некоторого опыта умеренные социалистические деятели (правые эсеры, меньшевики, плехановцы, народные социалисты) выдвинули бы ряд незаменимых политических деятелей, если не совсем практичных и расторопных, то зато чистоплотных и внимательных к населению. Борьба с большевизмом общим фронтом буржуазных партий, как руководящих политикой, и умеренно-социалистических, как вспомогательных, — вот что, с моей точки зрения, было бы наиболее опасным для большевизма.

Враги со всех сторон

Несмотря на свое торжество, большевизм никогда не чувствовал себя достаточно прочным. Его окружали внутренние и внешние враги. Официальные газеты весны 1918 г., времени, непосредственно предшествовавшего перевороту в Сибири, дают много материала, освещающего тогдашнее положение советской России.

В № 98 «Известий Центрального исполнительного комитета Советов крестьянских, рабочих, солдатских и казачьих депутатов» (18 мая) известный Стеклов (Нахамкес) пишет:

«Положение тяжелое, что и говорить. И мы, активные деятели и сторонники советской власти, меньше других скрываем от себя серьезность положения.

Разруха, разброд, неустройство осаждают нас со всех сторон; явные и тайные препятствия, открытый и скрытый саботаж всячески мешают наладить нормальную жизнь страны, а тем более увеличить производительные силы ее в ближайшее время.

Внутренний непримиримый смертельный враг (черносотенцы, либералы, социал-предатели) подсиживает и караулит».

В мае 1918 г. все социалисты, не примыкавшие к большевикам, считались «социал-предателями», сочувствовавшими реакционерам в их замыслах свергнуть большевизм. Кого же могли они повести за собою против «народной власти»? Смертельные враги большевиков не скрывались; они были и среди крестьян, и среди рабочих.

«Ненавистные богатеи»

В тех же «Известиях» (№ 93) народный комиссар продовольствия, «товарищ» Цурюпа по поводу борьбы с голодом говорит: «Главный виновник нашего голода — деревенская буржуазия, всеми силами задерживающая хлеб в деревне. Обеспеченное богатое крестьянство не нуждается в продаже хлеба.

Мы будем посылать в деревни вооруженные отряды, которые оружием заставят богатеев-мужиков продавать хлеб».

Далее Цурюпа характеризует тяжесть борьбы и приводит пример из последней практики: «Отряд вооруженных солдат, прибывший в деревню для извлечения хлеба от крестьян, был встречен пулеметным огнем. Деревня была окружена проволочным заграждением. Солдатам пришлось окопаться, но вскоре отряд был окружен крестьянами. Одному из солдат удалось бежать на соседнюю станцию и вызвать подкрепление».

Зажиточное крестьянство, так называемые «богатеи», — первый и могущественный враг большевиков. Чтобы оценить, насколько это серьезный враг, нужно припомнить процесс расхищения земли. Его отлично изобразила газета Горького «Новая жизнь» в одном из обзоров, относившихся к 1917 г. В статье Пилецкого «Земельный вопрос и революция» (от 31 декабря 1917 г.) указывается, что предоставление деревне самой разрешить земельный вопрос привело к усилению зажиточных элементов.

«Сплошь и рядом львиную долю в поместьях захватывали себе наиболее богатые слои крестьянства, делили по лошадям, по наделам, т. е. тот получал больше, кто много имеет. В лесных местностях начались самовольные порубки, и тут опять сильные захватили большую и лучшую часть.

Богатые слои крестьянства решительно начинают выступать на первый план. По деревням широкою волною разлилось винокурение, дававшее винокурам чудовищные барыши. В деревне накопились, конечно, в верхних, зажиточных кругах, миллиарды буржуазных денег (по приблизительным расчетам, до 10 миллиардов рублей). Иными словами, за период революции процесс расслоения деревни пошел еще глубже и дальше, чем раньше: богатые стали относительно еще богаче.

Верхи деревни, значительно окрепшие и сознательные, вместе с городским мещанством все решительнее отталкиваются от революции. Низы вместе с пролетариатом, малоопытные и слабо развитые, идут под знаменем утопий и иллюзий, выставляя лозунги всеобщего поравнения и социальной революции. Конфликт неизбежен, если более сознательные части с одной и с другой стороны не придут к соглашению. Но при конфликте поражение революции почти неизбежно. Тогда земельный вопрос будет разрешен так, как он сплошь и рядом самочинно решается теперь: закреплением мелкой и средней сельской буржуазии и превращением России в мелкобуржуазную республику, на манер Франции».

Настроение сибирского крестьянства

В самый разгар большевизма, «в расцвете укрепления советской власти», когда по всей Сибири шло уничтожение земских учреждений и насаждение совдепов, редакция «Земской Деревни» запросила своих читателей о жизни волостных земств и учреждений, заменивших при большевиках земство.