— Именно что побеспокоили! Убирайтесь!

— Не раньше, чем поговорю с мсье Легри, у меня к нему важное дело.

— В таком случае, я буду избавлен от вашего присутствия: мой шурин сейчас находится на улице Фонтен.

— Неужели милейший Легри позволяет вам, своему зятю, оставаться простым приказчиком? Это же эксплуатация!

— Я запрещаю вам…

— Прощайте, о счастливейший из супругов! — пропел Морис Ломье, приподнимая берет. — И передайте вашей достойной половине, что я готов запечатлеть ее в профиль в анфас, в фате или без фаты — как она того пожелает!

Пока Жозеф поискал глазами, что бы швырнуть нахалу в голову, Ломье испарился.

Гнев Жозефа стих, но его одолели черные мысли. Да, он действительно ничтожество — и в книжном деле, и в литературе. Айрис его не любит, а младенец родится горбатым.

— Малыш, я приготовила на ужин твое любимое блюдо, тебе пора подкрепиться, — громогласно заявила, входя в лавку, его мать. — Я поставлю его в буфет, тебе останется только разогреть.

Мысль об ужине вернула Жозефу жизнелюбие.

«Блеск! Сочный ростбиф с жареной картошкой!»

Таша задумчиво покусывала ноготь большого пальца, размышляя, какую из двух картин выбрать: портрет обнаженного мужчины со спины или парижские крыши в сумерках. Ей хотелось посоветоваться с Виктором, но тот проявлял снимки, закрывшись в лаборатории, и она удержалась от искушения.

— Пусть будут крыши.

Осенью 1893 года, в присутствии ближайших родственников, они поженились в мэрии Девятого округа, после чего уговорились не мешать друг другу в работе. По утрам каждый отдавался своей страсти: он — книготорговле и фотографии, она — живописи и иллюстрированию. Если удавалось выкроить свободный часок, они вместе обедали на улице Фонтен. Хозяйством в доме ведал бывший метрдотель Андре Боньоль, избавивший супругов от услуг Эфросиньи Пиньо, которая всюду совала любопытный нос.

Если днем встретиться не получалось, супруги ужинали вдвоем, хотя Таша часто задерживалась в городе: ей приходилось встречаться с заказчиками и коллегами, а еще она давала уроки акварели в студии своей матери Джины. Она испытывала вину по отношению к Виктору, и хотя он уверял ее, что не обижается, старалась хотя бы по воскресеньям уделять мужу внимание. Они подолгу нежились в постели, гуляли по набережным Сены или отправлялись наслаждаться природой за город.

Таша очень боялась официального статуса супруги, но после замужества ее независимость ничуть не пострадала. Виктор был как никогда заботлив и внимателен, а их взаимное влечение ничуть не слабело с годами.

«Супружеская жизнь подобна процессу топки печи: если тяга слишком сильная, разгорается пожар, а если кислорода не хватает, начинается чад», — утверждал Кэндзи. Но Таша опасалась, что совместный быт может породить опасную для любви скуку.

«К черту! Ты должна доверять любимому человеку. Он, как и ты сама, ненавидит правила и плюет на условности! Carpe diem![21]» — сказала себе она.

Владелец «Ревю бланш» Таде Натансон,[22] с которым она недавно начала сотрудничать, прислушался к совету Жана Вюйара[23] и согласился в конце месяца выставить двадцать работ Таша на улице Лаффит.

— Двадцать, вы поняли? И отберите лучшие! — сказал он ей.

Она не должна ошибиться, а значит, придется просмотреть все парижские крыши, мужскую и женскую обнаженную натуру, античные сюжеты и ярмарки.

Таша поставила рядом «Семью канатоходцев» и «Укротительницу хищников». Кажется, этот тигр похож на чучело толстого кота. Грудное мяуканье подтвердило ее сомнения. Полосатая кошка, год назад подобранная Жозефом на улице, которой хозяева не удосужились придумать кличку и так и звали Кошкой, нетерпеливо помахивала пушистым хвостом, требуя, чтобы ее выпустили погулять.

— Ты права, моя красавица, голосуем за икарийские игры.[24]

Таша приоткрыла дверь мастерской, смотрела, как кошка перебегает через двор, и задумчиво мяла в руках кружевные перчатки, борясь с искушением отправиться в фотолабораторию к Виктору.

Кошка с трудом протиснулась в свой лаз и потрусила в сторону кухни. Справив нужду, она принялась шумно скрести когтями пол, давая хозяевам знать, что все в порядке и за ней нужно убрать. Виктор промыл снимки в цинковой ванночке, повесил их сушиться, погасил керосиновую лампу с замазанным красной краской колпаком и покинул лабораторию.

Она располагалась прямо в квартире. Там еще имелись кухня, туалетная комната и просторная спальня, куда при переезде с улицы Сен-Пер Виктор ухитрился втиснуть свой письменный стол с откидной крышкой и конторку. На стенах висели акварели Констебля, два портрета Гейнсборо и наброски тушью фаланстеры Фурье. Выполненный сангиной портрет матери Виктора, Дафнэ, в овальной раме соседствовал с изображением Таша в костюме Евы и портретом Кэндзи. Виктору пришлось расстаться с массивным столом и шестью стульями, но застекленный книжный шкаф он сохранил. Открыв дверцу, он взял с полки «Галантные празднества» Верлена, улегся на кровать и стал перелистывать томик в поисках любимого стихотворения:

Чувство эротического наслаждения медленно погружало Виктора в сладостную истому, из которой его вывела Кошка: она вдруг решила, что ей совершенно необходимо размять лапки.

— Ах ты гадкое животное! — ойкнул Виктор. — Прекрати вертеться! — шепнул он и протянул руку, чтобы погладить пушистую красавицу, к которой успел привязаться.

Когда она окотится? Таша уверяет, что со дня на день. Что они будут делать с выводком котят? Неужели придется обратиться к милосердному Раулю Перо, секретарю комиссариата Ла Шапель, покровителю бездомных собак и оставшихся без хозяев черепах?

Он представил себе беременную Таша. Фигура Айрис уже заметно округлилась, что давало повод подозревать, что она и Жозеф нарушили запрет Кэндзи и познали друг друга задолго до того, как их благословил кюре прихода Сен-Жермен-де-Пре. Сам Виктор не принимал никаких мер предосторожности в интимных отношениях с женой, но Таша оставалась хрупкой и тоненькой, как девочка. Виктор был доволен — перспектива стать отцом его пока что не воодушевляла.

— Я не готов поступиться своим внутренним «я», — сказал он блаженно мурлыкавшей Кошке.

Да, ему уже тридцать четыре. С чувством собственника по отношению к Таша он кое-как справился, но что будет, если у них появится ребенок? Когда жена сказала ему о выставке, организованной «Ревю бланш», он ее поддержал, хотя это предприятие его вовсе не обрадовало — он был уверен, что все посетители-мужчины будут вертеться возле Таша, раздевая ее взглядами. Виктора не успокаивал даже тот факт, что вместе с картинами Таша будут выставлены три его фотографии.

А еще его угнетала необходимость постоянно врать Кэндзи. Он вел себя как лицеист, сочиняющий небылицы, чтобы оправдать свои прогулы.

— Давно пора признаться, что я сыт магазином по горло и хочу заниматься фотографией! — в сердцах сказал себе Виктор.

В дверь постучали — коротко, три раза. Кошка мгновенно скрылась под кроватью.

— Открыто! — крикнул Виктор.

На пороге стоял высокий бородач в бархатном берете. Виктор не удержался от язвительной реплики:

— Увы, я вас разочарую — Таша тут нет.

— Вот и хорошо, у меня к вам конфиденциальный разговор, Легри. Сожалею, что прервал вашу сиесту, но я на ногах с самого утра, так что… вы позволите?