– Откуда же спасение придет, отче? – всхлипнула толстая тетка. – Сызнова напасть объявилась! Нету продыху, тут и там некроз является!

Седой жрец развернулся к ней и снова воздел посох.

– Жди спасения, дочь моя! Будут кары и казни на Киев низвергнуты Создателем, дабы отделить достойных от грешников. В беде человек познается! Лишь опосля, дабы спасти смиренных, явится праведник. Ликом стар, да духом светел, как небо над нами! Разумом могуч и верою крепок! От него ждите спасения, мое пророчество верное!

Туран встал на подножку, чтобы лучше видеть, старик его заинтересовал – таких людей Туран еще не видывал, крабодиане были совсем другими, они рассуждали вслух, а не выкрикивали. И уж точно не таковы были монахи, которых встречаешь в Пустоши – боевые разъезды, охотящиеся на мутантов. Те и вовсе больше стреляли, чем разговаривали. В толпе, собравшейся вокруг «Панча», заговорили:

– Пророчествует отец Зиновий… Одухотворенный старец!.. Создатель через него говорит!..

Тут по другую сторону ограждения визгливо заорали, по толпе прошло движение, зеваки попятились, монахи сошлись ближе, вскидывая оружие. Туран сперва бросился в кабину, когда монахи подняли оружие, потом разглядел, что целятся не в него. Из раскопа медленно поднимался человек. Он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону, доски скрипели под ногами. С каждым шагом фигура все четче проступала в темном зеве раскопа. Вот голова появилась из тени, но казалось, солнечный свет не коснулся ее – она оставалась равномерно серой, будто была в густой тени. Темя и виски человека покрывал слой серой плесени, глаза под склизкой пленкой были уж совсем темными, и непонятно, видел ли ими бредущий. Он слепо ткнулся в ограждение сходней, качнулся в другую сторону и снова двинулся наружу.

– Это сторож! – крикнул кто-то в толпе.

– Сторож артельный! Ломщики оставили раскоп стеречь!

– Некроз! Некроз! Остановите его!

– Во имя Создателя! – важно провозгласил Зиновий и снова поднял посох, разворачивая блестящую грань к раскопу, откуда поднимался зараженный некрозом артельный сторож. Тот, словно копируя жесты старика, поднял правую руку и разинул рот. Губы и полость рта были обметаны серыми лишаями некроза, из глотки ходячего мертвеца вырвалось тихое сипение.

Монахи дружно вскинули автоматы и ружья, стволы уставились вниз, в раскоп. Залп опрокинул человека, пули вмиг изодрали тело и одежду на груди. Стрельба смолкла. Мертвец завозился среди красно-черного влажного пятна, перевернулся, согнул руки и стал подниматься. К ограждению подошел монах с железным ранцем за спиной, от которого к трубе в его руках, напоминавшей короткий ствол пушки, тянулся шланг. На конце трубы, закрепленная под срезом, гудела синим язычком газовая горелка.

– Сожги нечисть! – крикнул ему седовласый жрец. – Убей симбиота!

Из трубы вырвалась струя пламени, монах слегка отклонился назад, поливая сторожа огнем. Толпа ахнула, когда пламя охватило мертвеца. Сделав шаг, он упал на колени, потом повалился ничком и затих. Но спустя мгновение снова задергался, пытаясь подняться.

– Может, гранатой его, отец Зиновий? – спросил один из охранников.

– Дурак, некроз разнесет взрывом, – проворчал другой, постарше.

– Молиться надо, в грехах каяться, – твердо ответил Зиновий, опуская посох. – Добейте нечисть. Стреляйте, пока не перестанет шевелиться.

Туран врубил двигатель и стал осторожно сдавать «Панч» назад, выбираясь из толпы. Над раскопом гремели выстрелы и нараспев тягуче читались молитвы.

Красные флажки показались по пути еще раз, там расхаживали монахи, а киевляне обходили опасное место стороной. Туран объехал некрозное пятно по соседнему переулку, потом снова вывернул на прежний маршрут.

Даже когда впереди показались золотые купола, Туран не увеличил скорость. «Панч» еле полз, было очень непривычно, когда на пути столько народу. Киевляне выглядели куда беспечнее жителей маленьких городков, ходили медленно, грузовику дорогу не спешили уступать. Наконец «Панч» подъехал к Лавре.

Массивные ворота, обитые листовым железом, были заперты. По сторонам от них стояли вооруженные монахи, около десятка. Завидев подъезжающий грузовик, грузный бородач поднял руку, крикнул: «Тормози!» Сам неспешно зашагал навстречу. Другие следили за ним, подняв карабины.

– И как же мы в Храм попадем? – заметил Белорус. – Вон их сколько снаружи. Внутри должно быть черным-черно от этой братии. Еще не пропустят нас… А, Туран?

– Я о другом думаю. Монах на заставе – там, на окраине, который плату за въезд взял, он же знал про некроз. Сказал про красные флажки. Значит, не сегодня некроз в Киеве завелся.

– Куда прете? Кто такие? – бородач стоял перед машиной, глядя снизу вверх.

Белорус приоткрыл дверцу и вылез на подножку.

– В Лавру, куда же!

– Везем послание брату Крипте, – пояснил Туран, высовывая голову в окно.

Часовой понимающе кивнул – к брату Крипте могли пожаловать и более странные гости. Служба такая. Ворота распахнулись, и «Панч» въехал по двор Лавры. Часовые указали встать под стеной, неподалеку от других ворот – за ними грохотало железо, рычали двигатели. Мастерские, видимо.

– Ступайте за мной, – пригласил монах, – однако оружие здесь оставьте, в обитель чужим с оружием не полагается.

– Не нравится мне это, будем говорить, – заявил Белорус. – Мы же не враги какие, мы с посланием. Через толпы мутантов пробились.

– Не велено, – снова объяснил монах, – все равно ведь не пущу.

Илай выбрался из самохода и сказал:

– А у меня оружия нет. Я человек мирный.

Туран закрепил дробовик под приборной доской, сложил под сиденье пистолеты. Белорус, бурча под нос, последовал его примеру и разоружился. Уходя, «Панч» заперли, продергали на всякий случай ручки на дверцах.

Следом за провожатым пересекли двор и вошли в пристройку с южной стороны обители. Затем – коридор, ярко освещенный солнечными лучами, бьющими в окна. Потом начали спускаться по узкой каменной лестнице. Белорусу это не понравилось, и он тихо спросил Илая:

– Папаша, а Крипта твой, к которому послание, – он кто в Ордене будет? Почему в подвале сидит?

– По следопытовской части, – бросил Илай.

– Следопытовой? – уточнил Белорус, оглянувшись, но ответа не получил.

Этажом ниже было подвальное помещение, там уже ни солнца, ни окошек. Правда, освещение яркое устроено. Монах привел в мрачноватый зал, указал на длинную скамью вдоль стены:

– Здесь садитесь. Брату Крипте доложили. Как решит, так и примет вас.

– У нас послание срочное, – напомнил Белорус. – С боями в Киев пробивались, банды кетчеров и орды мутантские по пути разгоняли, спешили без сна и отдыха…

Монах поднял руку:

– Брат Крипта о вас ведает. Ждите.

С тем и ушел. Делать нечего – гости расположились на лавке. Туран привалился спиной к стене и закрыл глаза. Белорусу не сиделось, он встал, прошелся раз, другой по залу, остановился напротив двери – не той, в которую вошли, а другой, в противоположном конце помещения. Монахи будто того и ждали, дверь распахнулась, вошли двое. Эти были с пистолетами в кобурах на поясах. Попросили встать и быстро обыскали. Оружия ни у кого не нашли, но в кармане Белоруса оставался доминантский инструмент – световой нож.

– Что сие? – поинтересовался монах.

Пока нож не был активирован, он не походил на оружие, продолговатый темный предмет из материала, напоминающего то ли хитин, то ли старую древесину.

– Палка, талисман мой любимый, от мутантов оберег, – без запинки оттарабанил Тим. – На счастье с собой таскаю, из родных краев принес. Чтоб дом не забывался.

– Память – дело доброе, – кивнул монах и отступил к двери.

Вскоре за ней раздались шаги. В зал вошел низкорослый жрец. Плечи узкие, лицо бледное, острый подбородок, прямой нос, в одном глазу монокль – цепочка тянется за ухо.

Жрец близоруко сощурил второй глаз, уставился на гостей. Илай выступил вперед и прогудел: