Александр Александрович старался. Писатели старшего поколения навсегда запомнили тот день, когда Фадеев на пленуме правления Союза советских писателей со свойственным ему пылом произносил обличительный доклад о «космополитах».

Твардовский подметил в его ораторской манере «натужный пафос и напряженную рыдательную задушевность»… В разгар его выступления в дубовом зале Центрального дома литераторов погас свет. Внесли свечи, и Фадеев продолжил свою мрачную речь при свечах. Люди, которых он называл врагами советской литературы, были ему хорошо известны. Еще недавно он их поддерживал как талантливых искусствоведов и знатоков театра. С некоторыми дружил. И теперь он всех предал. Такова была цена, которую он платил за свое высокое кресло.

Говорят, впоследствии Фадеев каялся, что принял участие в этом позорном деле. Выпив, он говорил, что его вызвали в ЦК и заставили произнести этот доклад:

— Что я мог ответить Иосифу Виссарионовичу? Что я мог? Но он не только исполнял указания сверху, но и проявлял инициативу. Выполняя свой партийный долг, изничтожал то, что считал политически вредным, хотя при этом прекрасно понимал, кто талантлив, а кто бездарен. И бдительно выискивал повсюду идеологическую крамолу.

Это были особые времена. Необходимость и готовность совершать паскудные поступки калечили и приличных людей. Наблюдательный Корней Чуковский обратил внимание на то, что даже обычные человеческие эмоции и то стали опасны. Люди старались не реагировать, не показывать своего отношения! Вместо лиц — маски.

Писавший детские стихи Корней Чуковский и представить себе не мог, в каком мире существовал Фадеев. Пристрастие к алкоголю Александр Александрович объяснял так:

— Когда люди поднимаются очень высоко, там холодно и нужно выпить, спросите об этом летчиков-испытателей.

Фадеев достиг таких высот, где страшно было находиться.

Смерть Сталина стала для него тяжелым ударом. Во всяком случае, при Сталине он был нужен власти, после смерти вождя новые руководители пожелали увидеть во главе писательской организации кого-то другого. Фадеев олицетворял ушедшую эпоху, он сам был Сталиным в Союзе писателей. Он был просто влюблен в Сталина, восхищался им. Возможно, в определенном смысле вождь заменил ему отца, о котором Фадеев никогда не вспоминал, обиженный его уходом из семьи. Он так и не понял, как к нему относился Сталин. Тот выделял литературного начальника, благоволил к нему, но подлинное отношение вождя так и осталось для Фадеева загадкой.

Фадеев рассказывал Долматовскому:

— Я как-то в присутствии «самого» расчихался ужасно. Сталин даже всерьез спросил: не надо ли врача?

Однажды писательского генсека вызвали «наверх», когда он мыл голову.

«Седина Фадеева, — писал Долматовский, — имела одну особенность — она быстро приобретала неровный желтый оттенок. Почему-то Фадеев очень стеснялся этого. Борьба с желтизной его седины велась при помощи обыкновенной хозяйственной синьки».

Он не успел домыть голову и предстал перед Сталиным с волосами синего цвета. Вождь ничего не сказал, но все время посматривал на Фадеева с ухмылкой. Хрущева поражало то, что Фадеев приходил пьяный на заседания Комитета по сталинским премиям. Сталин говорил членам политбюро:

— Еле держится на ногах, совершенно пьян. Но все это сходило Фадееву с рук.

Если бы он продолжал упорно трудиться над словом, он явно стал бы хорошим прозаиком. Но Александр Александрович выбрал себе другую жизнь: вместо ежедневной работы за письменным столом — заседания, совещания, руководящая деятельность в Союзе писателей. Сыграли свою роль его бурный политический темперамент, окружение, да и исторические обстоятельства…

Он пытался попасть на прием к секретарю ЦК Хрущеву и председателю Совета министров Маленкову. Его не принимали. Прежде такое было невозможно. Перед Фадеевым раскрывались двери любых кабинетов. Он переживал, нервничал, злился.

Фадеев предложил освободить ведущих писателей от всех должностей, чтобы они могли писать. Но писательские генералы прекрасно понимали, что только должности в Союзе писателей, в журналах и издательствах дают им положение и материальные блага. Издавали не по таланту, а по положению. В первую очередь выходили книги тех авторов, кто был при должности. И чем выше должность — тем больше книг, переизданий, сборников и собраний сочинений. Поездки за границу, возможность пользоваться кремлевской медициной и получать кремлевские пайки тоже были привилегией писательского начальства. Поэтому никто не желал расставаться с креслом. А вот самого Фадеева решили убрать, чтобы занять его место.

Руководители Союза писателей Алексей Сурков, Константин Симонов и Николай Тихонов 29 мая 1953 года отправили Хрущеву послание, в котором резко возражали против фадеевских идей, его «неверной панической оценки состояния литературы и неполадок в руководстве ею»:

«А. А. Фадеев фактически отошел от повседневного руководства Союзом писателей, что создавало ненормальную обстановку… Мы считаем, что в интересах самого А. А. Фадеева и для того, чтобы наконец наладилась нормальная работа Союза писателей, следует удовлетворить желание тов. Фадеева — работать только над своим романом и освободить его от обязанностей генерального секретаря Союза писателей».

Фадеев не ожидал этого от товарищей-писателей. Он хотел, чтобы ему продлили отпуск, оставили при должности, но не заставляли приходить на работу. Но товарищи быстро уловили, что после смерти Сталина отношение к Фадееву изменилось, и спешили, устранив его, поделить власть. Фадеев продолжал отправлять Хрущеву и другим руководителям партии и правительства обширные записки со своими предложениями о реорганизации системы управления литературой и искусством. По инерции его записки докладывались Никите Сергеевичу, но вызывали, скорее, неудовольствие и раздражение.

В 1955 году должность генерального секретаря в Союзе писателей ликвидировали (поскольку в партии отменили пост генсека). Фадеев перестал был писательским министром. На XX съезде партии Шолохов, давно ожидавший этого момента, свел счеты с Александром Александровичем:

— Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате мы не имеем ни генсека, ни писателя. Некогда ему было заниматься такими «пустяками», как писание книг… Если к таким литературным руководителям, как Фадеев или Сурков, никто из их товарищей по профессии за решением творческих вопросов не ходил, не ходит и ходить не собирается, то, спрашивается, зачем же нам такие руководители нужны?

Твардовский записал в дневнике 7 июля 1955 года: «Фадеев то и дело задремывает на заседании. В машине — „А вот на XX съезде нас с тобой уже не изберут, и будет нам полегче (пить?)“. Это он в первый раз так о себе, о такой возможности».

На XX съезде партии Фадеева избрали уже не членом ЦК, а всего лишь кандидатом.

Корней Чуковский писал: «Он был не создан для неудачничества, он так привык к роли вождя, решителя писательских судеб — что положение отставного литературного маршала для него было лютым мучением».

Но ведь после смерти Сталина в опале оказался не только Фадеев, но и, скажем, Константин Симонов, который был его заместителем в Союзе писателей и главным редактором «Литературной газеты». Но Симонов пережил потерю должности, опалу, стал много писать, обрел новую славу, не менее громкую. А Фадеев ничего не написал и застрелился. Спился? Говорят, что алкоголизм — самый медленный путь самоубийства. Фадеев вспоминал, что впервые приложился к самогону, когда был в партизанском отряде на Дальнем Востоке. Не хотел отставать от взрослых и крепких мужиков.

Засесть за новую работу Фадеев не мог и не хотел. Строил планы. Но ничего так и не сделал. Отвык от писательского труда. И не мог себя пересилить. Он больше никому не был нужен. Сознавая это, Фадеев впал в депрессию. С годами он стал искать спасения от всех проблем в водке и в общении с женщинами. В последнее время — только в водке.