Среди всех сотрудников Северной Минервы княгине Екатерине Романовне Дашковой, быть может, повезло более всего: о ней написаны десятки работ на русском, английском, французском и немецком языках. Правда, в основном это небольшие статьи. Самым крупным биографическим трудом стала книга Л. Я. Лозинской «Во главе двух академий». Дальнейшая разработка дашковской темы шла по узким специальным направлениям: источниковедческое изучение ее мемуаров, генеалогия, академическая деятельность, заграничные контакты, музыка и архитектура в жизни Дашковой. К сожалению, московскому периоду в биографии Екатерины Романовны уделяется обычно мало места.

Жизнь Дашковой в старой столицы не ограничивался чем-то одним. Она трижды проводила опалы в Москве. Одна из интереснейших сторон ее личности ярко высвечивается именно на фоне взаимоотношений с дворянским обществом. Екатерина Романовна не принимала этого общества, но и не покидала его, как круг равных. Взаимное существование в полном нетерпении друг друга — характерная черта нарождавшегося русского гражданского сознания по отношению к окружающей российской действительности.

К чему приводила добровольная изоляция, видно на примере трагической судьбы Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова — человека незаурядного, наделенного большими способностями, но не нашедшего в себе сил преодолеть страх и предубеждение перед взыскательным взглядом дворянских кругов старой столицы. Специальных научных работ, посвященных Мамонову нет. Его имя часто встречается на страницах дневников и мемуаров конца XVIII в., в переписке иностранных дипломатов. Краеведческая литература оказалась более благосклонна к владельцу Дубровиц и содержит немало интересных сведений о последних годах жизни, проведенных Мамоновым под Москвой.

Смерть каждого из знаменитых екатерининских вельмож становилась настоящим событием в Первопрестольной. Вместе с ними в небытие уходила целая эпоха.

Ясным осенним утром 13 сентября 1762 г., когда еще по летнему пригревало солнце, а деревья уже подернулись первой желтизной, в старую столицу через триумфальные ворота, устроенные на Тверской улице, въехал раззолоченный царский «поезд». Первопрестольная встречала новую императрицу Екатерину II, которая через полтора месяца после совершенного переворота прибыла в Москву для коронации. Вереница карет и экипажей тянулась от Земляного города до Белого. Государыню окружали ближайшие к ней лица: Г. Г. и А. Г. Орловы, Н. И. и П. И. Панины, Е. Р. Дашкова и многие другие, чьи имена еще не раз промелькнут на страницах этой книги.

Москвичи с удивлением заметили в общем строю великолепные повозки знатных вельмож, находившихся в милости во время прежних царствований. Это было необычно. Как правило, любимцы и сотрудники старых государей теряли право появляться при дворе и немедленно отправлялись если не в Березов, то уж по крайней мере в отдаленную деревню под строгий надзор. На этот раз все было иначе. За каретой канцлера М. И. Воронцова, чья племянница Елизавета Романовна была фавориткой свергнутого императора Петра III; триумфальные ворота миновал экипаж старого фельдмаршала Б. Х. Миниха, возвращенного из ссылки и обласканного прежним государем и кареты братьев Разумовских, поднятых Елизаветой из низов малороссийского казачества. Их звезда закатилась вместе со смертью дочери Петра. Так почему же они здесь?

Начиналось новое царствование, и молодая императрица нуждалась во всех, кто мог ее поддержать.

В пышной веренице карет, украшенных цветами и позолотой, следовал и экипаж человека, для которого этот праздник оставался чужим. Так уж случилось, что главные события в жизни Алексея Григорьевича происходили именно в старой столице. Граф Разумовский, возлюбленный и, как поговаривали, тайный муж покойной императрицы Елизаветы Петровны, грустно смотрел на искрящееся вокруг веселье. Он возвращался в Москву, чтоб поселиться здесь на покое. В марте 1762 г. ему исполнилось 53, даже по понятиям того времени это была еще далеко не старость, но современники в своих записках упорно называют его «старым графом». Время Алексея Григорьевича действительно кончилось, и он понимал это.

В Москву тридцать лет назад, в январе 1731 г., его двадцатидвухлетнего певчего из Малороссии привез с собой полковник Ф. С. Вишневский для пополнения придворной капеллы. Здесь во время одного из богослужений обратила внимание на его чудный голос цесаревна Елизавета Петровна и приказала привести молодого певчего к себе. Тогда будущего графа звали просто Алексей Розум. Он покорил великую княжну непривычной южнорусской красотой. Высокий, стройный, смуглый, с черными как уголь глазами и черными же дугообразными бровями. Не сказав ему ни слова, Елизавета попросила обер-гофмаршала гр. Р. Левенвольде «уступить» ей молодого человека. Алексей Григорьевич был зачислен ко двору Елизаветы, а его фамилия «обрусела» и стала звучать как Разумовский.

Подобно своему великому отцу, Елизавета Петровна была очень проста в обращении, пела и плясала с московскими девушками из простонародья, сочиняла для них хороводные песни, крестила солдатских детей и случалось пила до пьяна. Она сама оказалась тогда в Москве как бы в опале. Императрица Анна Ивановна ревниво следила за ее действиями, денег для маленького двора цесаревны почти не выделяли. Впрочем, любимая дочь Петра не унывала и вела веселую, но крайне беспорядочную жизнь. С простонародной деловитостью Разумовский взялся за изрядно расстроенное хозяйство Елизаветы, из певчего он превратился в управляющего имений цесаревны. Алексей Григорьевич не позволил опальной принцессе так безудержно мотать и так безбожно пить, как раньше. Он «подарил ей дом».

Елизавета сумела по достоинству оценить усилия Разумовского. В критический момент подготовки переворота она, рискуя собственной головой, не захотела подставлять под удар возлюбленного. У нее уже был горький опыт. Прежний фаворит Елизаветы Алексей Никифорович Шубин, сын бедного владимирского дворянина, за несколько лет перед этим был схвачен по «слову и делу государеву» и с пристрастием допрошен в Тайной экспедиции. Из несчастного выколачивали признание в том, что окружение цесаревны готовит свержение Анны Ивановны. Был в 1731 г. заговор или нет — осталось тайной, Алексей Никифорович зубов не разжал и товарищей не выдал. После пыток, наказания кнутом и вырезания языка Шубина сослали на Камчатку. Такой судьбы для Разумовского Елизавета не желала. Алесей Григорьевич узнал о готовящемся перевороте только накануне вечером. В последний момент, когда цесаревна заколебалась, кавалеры ее двора обратились к Разумовскому с просьбой уговорить будущую императрицу пойти на решительный шаг, его поддержка убедила великую княжну, в сопровождении виднейших заговорщиков она уехала к полкам, а Разумовского… оставила дома.

После восшествия Елизаветы Петровны на престол Алексей Григорьевич был пожалован в действительные камергеры и поручики лейб-кампании в чине генерал-лейтенанта, а вскоре стал обер-егермейстером императрицы. Почти не получив никакого воспитания, он обладал врожденным тактом и совестливостью, не стеснялся своих простонародных родственников, но и не позволил многочисленной малороссийской родне, как тогда говорили, «обсесть» трон. Перед поездкой императрицы на Украину Разумовский просил мать накрепко наказать «дядьям, зятьям и всей родне… чтоб отнюдь никто с них в то время именем моим не фастал (хвастал — О. Е.) бы и не славился б тем, что он мне родня».

При дворе фаворит держался с нарочитой простотой и доступностью. Крупным политиком он не был, отсутствие образования нередко ставило его в тупик. Но всеобщим посмешищем он не стал. Бывший певчий обладал по истине бесценным даром — способностью чувствовать чужую одаренность. Он приблизил таких видных деятелей как Г. Н. Теплов, В. Е. Ададуров, А. П. Сумароков, И. П. Елагин. Вместе с придворным духовенством они составили при переполненном иностранцами дворе «русскую» партию, поддерживавшую Разумовского.