— Почему? — спросила Одри. — С чего вы это взяли?

— Вы его не видели? — вопросом на вопрос ответила Мэри.

— Разумеется, видела. Но не сегодня. Сегодня я только слышала, как он ездил вокруг… ходил… говорил сам с собой. Со вчерашнего дня я его не видела.

— Нет ли тут чего-нибудь радиоактивного, мэм? — обратился Ральф к Одри. — Не добывали здесь урановую руду, не хранили какое-нибудь оружие? Может, атомные боеголовки? Потому что коп вроде бы разваливался на глазах.

— Я не думаю, что это лучевая болезнь, — засомневалась Мэри. — Я видела фотографии больных, и…

— Внимание. — Джонни поднял руки. — Я хочу внести предложение. Почему бы нам не сесть в кружок и не обговорить все это? На худой конец убьем время, но я очень надеюсь, что отыщется идея, благодаря которой мы выберемся отсюда. — Он посмотрел на Одри и обворожительно ей улыбнулся, с удовлетворением отметив, что она немного оттаяла, хотя и не расслабилась полностью. Видать, остатки прежнего обаяния остались при нем. — По-моему, это более продуктивное решение, чем забава с тенями на экране.

Улыбка его поблекла, и он вновь обвел всех взглядом. Одри, стоящую у края ковра в сексуальном коротеньком платье, Дэвида, сидящего на корточках у телевизора, Стива и Синтию, уже устроившихся на подлокотниках большого кресла, тоже, похоже, попавшего сюда с ранчо Серкла, Мэри, застывшую у экрана со скрещенными на груди руками, так похожую на учительницу, Тома Биллингсли, который, заложив руки за спину, изучал содержимое верхнего отсека бара, Ральфа в кресле-качалке, с заплывшим левым глазом. «Общество вырвавшихся из когтей Колли Энтрегьяна» собралось в полном составе.

Ну и команда, подумал Джонни. Великолепная восьмерка пустыни.

— Есть и еще один повод для этого разговора. — Джонни посмотрел на их тени, пляшущие по экрану и похожие на тени гигантских птиц. Перед его мысленным взором возник Энтрегьян, говорящий ему, что стервятники пердят, единственные из всех птиц. — В своей жизни я видел много удивительного, но мне никогда не доводилось сталкиваться с тем, что без всякой натяжки можно назвать сверхъестественным явлением. До прошедшего дня. И особенно меня страшит то, что точка еще не поставлена. Как ни стараюсь, я не могу найти объяснения тому, что произошло в последние несколько часов.

— Что вы такое говорите? — Одри чуть не плакала. — То, что случилось, ужасно. А вы превращаете все в страшную историю, какими пугают детей у костра.

— Возможно, — не стал спорить Джонни. — Но это ничего не меняет.

— Я бы послушала и поговорила, если б не умирала с голоду, — подала голос Мэри. — Наверное, с едой здесь не густо?

Том Биллингсли переминался с ноги на ногу.

— Пожалуй, что так, мэм. Мы приходили сюда, чтобы выпить и поговорить о прошлом.

Мэри вздохнула:

— Так я и думала.

Он указал в сторону правой лесенки:

— Но Марти Ивз пару ночей назад принес пакет с едой. Кажется, там были сардины. Марти любит сардины и крекеры.

— Это хорошо. — Глаза Мэри загорелись. Джонни решил, что еще час-другой, и она будет рада анчоусам.

— Я пойду посмотрю, может, найду что-то еще. — Уверенности в голосе Биллингсли не чувствовалось.

Дэвид встал:

— Если хотите, я взгляну.

Биллингсли пожал плечами. Он вновь смотрел на ноги Одри, потеряв всякий интерес к сардинам Марти Ивза.

— Как сойдешь со сцены, по левую руку выключатель. А впереди увидишь полки. Всю еду обычно складывали туда. Может, найдешь и пачку сладкого печенья.

— Похоже, вы, парни, пили много, но не забывали и про еду, — усмехнулся Джонни. — Это я одобряю.

Ветеринар ему ответил коротким взглядом, вновь пожал плечами и вернулся к лицезрению ног Одри Уайлер. Она, правда, не замечала его заинтересованности. Или ей было не до этого.

Дэвид пересек сцену, потом вернулся и взял револьвер. Он взглянул на отца, но Ральф по-прежнему смотрел в зал, на растворяющиеся в темноте ряды красных бархатных сидений. Мальчик осторожно засунул револьвер в карман джинсов, так, что снаружи осталась одна рукоятка, направился к лесенке, опять остановился и спросил Биллингсли:

— А водопровод здесь работает?

— Это пустыня, сынок. Если в доме никого нет, воду сразу же выключают.

— Жаль. Я же весь в мыле. Чешется.

Он пересек сцену, спустился по лесенке и прошел в коридорчик. Там вспыхнул свет. Джонни шумно выдохнул: почему-то он ждал, что кто-то или что-то прыгнет на мальчика из темноты. Тут он заметил, что Биллингсли смотрит на него.

— То, что сделал этот мальчик… как он выполз из камеры… это невозможно.

— Тогда мы должны сейчас сидеть под замком, — без запинки ответил Джонни. Но тут до него дошел смысл сказанного старым ветеринаром. И в голове сразу возникло подходящее словосочетание: ненавязчивое чудо. Джонни записал бы это в свой блокнот, если бы тот не остался на шоссе 50. — Или вы думаете, что мы и сидим?

— Нет, мы на свободе, и мы видели, как он это проделал, — ответил Биллингсли. — Обмазался мылом и выскользнул в щель между прутьями, как арбузное семечко. Вроде бы все ясно и понятно. Но говорю тебе, приятель, такое не удалось бы даже Гудини[55]. Из-за головы. Голова его должна была застрять, но не застряла. — Он оглядел всех, дошел до Ральфа. Тот теперь смотрел на ветеринара, а не на стулья, но Джонни чувствовал, что из сказанного стариком Ральф ничего не понял. Может, решил Джонни, оно и к лучшему.

— Куда вы клоните? — спросила Мэри.

— Полной уверенности у меня нет, но думаю, что нам надо держаться за «молодого мастера Карвера». — Старик помялся, потом добавил: — Так его назвали бы в любой истории, рассказанной холодной ночью у костра.

Существо, демон в обличье Эллен Карвер, подняло мертвого койота, оглядело его.

— Сома умирает, пневма улетает, только сарк остается, — произнес ровный, бесстрастный голос. — Так всегда было. И будет. Жизнь уходит, потом ты умираешь.

Существо спустилось вниз, держа животное в руке. Постояло у парадной двери, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к ветру.

— Со ках сет! — воскликнуло существо, повернулось и понесло труп в приемную. Оно оглядело крюки, на которых висели тела, и тут же увидело, что девочка, которую ее брат называл Пирожком, больше не висит на крюке, а лежит, укрытая портьерой.

Бледное лицо злобно перекосилось.

— Он посмел снять ее с крюка! — пожаловалось существо мертвому койоту. — Паршивый мальчишка посмел снять ее с крюка! Глупый, несносный мальчишка!

Да. Нерадивый мальчишка. Грубый мальчишка. Глупый мальчишка. В определенном смысле последнее — самое лучшее, не так ли? Самое правдивое. Глупый мальчишка пытался хоть в этом что-то изменить, будто это что-нибудь меняло, будто смерть — грязное пятно, которое можно соскоблить со стены жизни крепкой рукой. Словно прочитанную и закрытую книгу можно открыть и перечитать вновь, изменив концовку.

Однако злость существа смешивалась со страхом, ибо этот мальчишка не сдавался, а потому не сдавались и остальные. Им не следовало убегать, даже если широко раскрылись двери их камер. Однако они убежали. Из-за мальчишки, этого мерзкого, раздувшегося от гордости набожного мальчишки, которому хватило наглости снять свою гребаную сестру с крюка и устроить ей похороны…

Теплая волна окатила кисти рук существа. Оно посмотрело вниз и увидело, что руки Эллен Карвер по запястья погрузились в тело койота.

Существо собиралось повесить койота на один из крюков, потому что точно так же поступало и с остальными, но теперь у него возникла другая идея. Существо подошло к зеленому «гробу» на полу, опустилось на колени, сдернуло портьеру и, ухмыляясь, посмотрело на мертвую девочку, которую выносило нынешнее тело демона.

Существо вытащило руки Эллен Карвер (теперь они были как бы в кровавых перчатках) из тела койота и положило животное на Кирстен. Оно раскрыло пасть койота и повернуло его голову так, чтобы шейка девочки оказалась между челюстей. Получилось что-то мерзкое и фантастическое, иллюстрация к «черной» сказке.