Замороженный этим взглядом, Мигель слишком поздно заметил опасность. Уже понимая, что не успевает, начал разворачиваться в сторону Вако, с ревом несущегося к нему, занося мачете. Мулат замолчал и рухнул навзничь, не добежав двух шагов. Из курчавой головы, чуть дрожа ярко-красным оперением, торчал короткий и тонкий черный стержень стрелы.

Стрельба прекратилась, только тонкий визг Хосе, который все еще катался по земле, одной рукой держась за лицо, а другой за низ живота, врезался в уши, как штопор в пробку…

– Аспера! Я тебя, конечно, понимаю, но не могла бы ты ЭТО заткнуть? – Татьяна выскользнула из-за дерева с взведенным арбалетом в руках. – И, кстати, тебе надо больше тренироваться – Куби-учи [17] ты смазала. Займись на досуге…

– Хорошо, Лейт. – В руке у рыжей появился тупоносый пистолет. Сухой хлопок – и визг прекратился.

– Док! Да не стой ты столбом – помоги Барту! Не видишь, что ли… – Андрей, до этого окрика действительно остолбенело застывший, ойкнул, выронил все еще слабо дымящий «калаш» и бросился к Игорю, который, тихо матерясь сквозь стиснутые зубы, зажимал правой рукой простреленную выше локтя левую.

– Вояки, блин… Еще бы научились спусковой крючок отпускать до того, как патроны закончатся, цены бы вам не было… – Она подошла туда, где перед началом перестрелки стоял Ривера и толпились навербованные Кайманом идиоты.

– Столько патронов – на семь человек! Да-а… интересно, а кто из вас, ребята, пальнуть-то успел? Хотя… теперь-то какая разница, а? – Таня передвинулась к телу Хосе, попробовала было выдернуть засевшую у того в руке стрелу, но передумала и повернулась. – Мигель, ты как, цел?

– Да, сеньора Лейт. Благодарю вас, сеньора, я ваш должник… – Проводник низко поклонился, не отрывая взгляда от арбалета и указывая при этом рукой на труп Вако.

– На том свете угольками сочтемся… – ответила Лейт и, с усмешкой глянув на него, добавила: – Пушку можешь теперь не снимать, проверку выдержал…

Затем, пробежав взглядом по лагерю, крикнула:

– Куаче! Куаче, колибрин сын!

– Куаче уже здесь… – Таня, слегка удивившись, посмотрела себе под ноги. Там, носом уткнувшись в землю, стоял на коленях старший носильщик.

– Так! Слушай сюда внимательно! Переход временно отменяется… Соберете пока все ценное… Трупы зароете… Поглубже!.. Оружие и патроны – сложите в кучу… Остальное – заберете себе… Мигель! – Она снова повернулась к проводнику. – У тебя по поводу Хосе какие-то пожелания есть?

– Нет…

– Значит, и этого – туда же… Все понял?

– Да, Коатликуэ… – ответил Куаче и бросился к своим – руководить работами…

Лицо у девушки внезапно сделалось ОЧЕНЬ задумчивым. Нервно передернув плечами и пробормотав себе под нос: «Блин, ну… не до такой же степени!» – она резко повернулась и быстрым, размашистым шагом пошла к Эспаде. Тот все еще стоял на коленях с поднятыми и разведенными руками, хотя осмысленности во взгляде несколько прибавилось. Проведя ладонью ему по спине между лопаток, Лейт хмыкнула и, достав из-за воротника рубахи два метательных ножа, бросила их на землю рядом с торчащим кинжалом.

– Умненький мальчик… Можешь опустить руки… Вот так, хорошо… За голову!.. Не только умненький, но и понятливый… – Таня кивком подозвала проводника поближе. – Знаешь ли ты что-нибудь хорошее об этом умном и понятливом мальчике, Мигель?…

– Спасибо, Мигель! – Родриго, не отрываясь, смотрел в пламя костра. – Теперь я твой должник. Если бы не ты…

– Ты мне ничего не должен. Я просто сказал правду – ту, что знал… – Проводник, сделав глоток из плоской металлической фляги, передал ее собеседнику. И с кривой усмешкой добавил: – Я ведь так и не научился лгать, предавать и нарушать слово. Хосе так этого и не понял…

– Хосе был мелким жадным подонком. Я ведь слышал его разговор с Кайманом… – Эспада передернул плечами и, в свою очередь, глотнул из фляги, – и он получил то, чего заслуживал…

– Знаю, но… он же ходил со мной почти два года. Я учил его лесу и пытался научить чести… Плохой из меня учитель!

– Это он был скверным учеником… – Родриго, передав флягу обратно, подбросил в костер несколько палок. – Никого нельзя научить чести, если он сам этого не хочет.

– А как ТЫ связался с Кайманом и его шайкой? – Мигель, задав давно мучивший его вопрос, тут же торопливо добавил: – Если не хочешь, можешь не отвечать…

– Тут нет никаких секретов. Гомес вытащил, а точнее, выкупил меня из тюрьмы в Мериде, где я сидел и ждал, когда же меня повесят за убийство… а перед тем, как сделать это, он взял с меня клятву верности. Кайман был умной сволочью…

– Убийство?…

– Это был поединок! Меня вызвали! – Эспада было резко выпрямился, но потом, махнув рукой, коротко и горько рассмеялся. – О том, что мой противник племянник губернатора, я узнал уже на суде…

– Подожди-ка…

Родриго вздрогнул от неожиданности… Индеец Куаче возник откуда-то из темноты бесшумно, как призрак, и, молча усевшись у огня, взялся за протянутую Мигелем флягу.

– В чем было дело, Хуан? – Проводник никогда не звал старшину носильщиков его индейским именем. – Я никогда такого не видел. Чтобы ты…

– Я тоже раньше такого не видел… Только слышал о таком… и почти не верил, что такое бывает. – Индеец сделал длинный глоток и, резко выдохнув, отдал флягу Мигелю. – Спрячь, Седой! Сегодня я все равно не смогу напиться…

– О чем это ты? – в словах носильщика с точки зрения Эспады не было смысла. – Чего это ты раньше не видел?

– Ты не понимаешь, Родриго… – Проводник покосился в сторону дальнего костра, от которого до них доносились негромкий гитарный перебор и женский голос, певший на непонятном языке. – Я знаю Хуана уже больше чем двадцать лет. Он касик и сын касика. Вождь в своем племени. Он не встал на колени даже перед епископом, хотя охрана грозила ему винтовками… Почему, Хуан?

– Ха! Кто такой епископ? Толстый маленький человек… простой старик в дорогой сутане… – Лицо индейца было неподвижно, хотя глаза лихорадочно блестели в свете костра. – Он говорит с богом? Ну и что? Он же не бог! Касик никогда не встает на колени перед человеком…

– Но ты же встал! – все еще ничего не понимающий Мигель почти кричал. – Я же сам видел!

– А что ты видел ДО ЭТОГО, Седой? Видел, видел… уж я-то знаю! Ха! Молодой воин тоже это видел… правда, молодой? Ты ведь тоже встал на колени, так?

– Я… я не знаю, почему так случилось, Куаче… Я не испугался, нет! Страха не было… Просто… кровь застыла в жилах и… Не знаю…

– Правильно, молодой, правильно… Это не страх! Ты просто посмотрел в глаза Белому Богу… В этих глазах нет страха – только холод и смерть… Холод и смерть…

– Ты это что, Хуан… – Мигель с ужасом смотрел на индейца, а тот, захлебываясь словами, продолжал говорить:

– Отец рассказывал мне об этом… а отцу – его отец… Белые Боги уже бывали на этой земле… Малинче, тот, который поднял тольтеков против теноча и разрушил великий Теночтитлан…

– Он говорит о Кортесе… – прошептал Родриго, – и о том, как тот завоевал Мехико…

– Хуан, я знаю, твои предки считали испанцев богами… – Мигель запнулся, и индеец тут же перебил его:

– Нет! Не теулей! [18] Теули были просто людьми… жадными… жестокими… но людьми! Малинче! Только Малинче был Белым Богом!!! Чтобы быть им, недостаточно жадности и жестокости… недостаточно смелости и безжалостности… Нужно, чтобы вместо сердца у тебя был кусок льда! Чтобы ты, глядя на человека, видел не человека, а только помощь или помеху! Чтобы тот, кто заглянет тебе в глаза, видел только холод и смерть… Холод и смерть…

Блики костра прочерчивали лицо индейца глубокими линиями. Огонь и жизнь были на расстоянии руки, но за спиной он слышал негромкую музыку и легкий смех от соседнего костра. И спина холодела, будто прижатая к леднику. Можно убивать и ничего не чувствовать. Можно убивать и радоваться. Можно, даже убивая, сожалеть. Но убивать и не замечать этого… Тихий гитарный перебор и тихое присутствие Смерти…