«Я как-то не в состоянии вынести это одиночество, это существование, не имеющее без него смысла. Я любила своих детей; у меня было их трое, мальчик и две девочки. Однажды в прошлом году сын написал мне из школы, что чувствует себя неважно; а через несколько дней директор школы сообщил по телефону, что он умер».
Здесь она начала неудержимо всхлипывать. Потом достала письмо мальчика, в котором он писал, что хочет вернуться домой, так как не совсем здоров, и надеется, что с ней всё в порядке. Она объяснила: сын беспокоился о ней; ему не хотелось уезжать в школу, он желал остаться с ней. Она же более или менее заставила его уехать – опасаясь, что на него подействует её печаль. Теперь же было слишком поздно. Обе девочки, сказала она, не вполне осознают случившееся, поскольку они ещё слишком малы. Внезапно её прорвало: «Не знаю, что делать. Эта смерть потрясла самые основы моей жизни. Наш брак, как дом, был старательно построен на том, что мы считали глубоким фундаментом. Теперь же всё разрушено этим ужасным событием».
Дядя её, вероятно, был традиционно верующим, потому что он прибавил: «Бог наказал её этим. Она выполнила необходимые обряды, но они не помогли ей. Я верю в перевоплощение, но её это не утешает. Она даже не хочет говорить об этом. Для неё всё это лишено смысла, и мы не смогли её успокоить».
Некоторое время мы сидели молча. Носовой платок её был совсем мокрым, и чистый платок, вынутый из комода, позволил ей стереть слёзы со щёк. Красная бугенвилия заглядывала в окно, и яркий южный свет сверкал на каждом листе.
Вы хотите поговорить об этом серьёзно, дойти до корня всего этого? Или вам хочется, чтобы вас успокоили каким-нибудь объяснением, каким-то доводом рассудка, отвлекли вас от вашей печали какими-то словами, приносящими удовлетворение?
Она ответила: «Я хотела бы углубиться в это, но я не знаю, есть ли у меня способность или энергия прямо встретить то, что вы собираетесь сказать. Когда муж был жив, мы посещали некоторые из ваших бесед; но сейчас может оказаться для меня очень трудным идти вместе с вами».
– Почему вы скорбите? Не объясняйте, ведь это будет только словесная конструкция вашего чувства, которая не будет действительным фактом. Поэтому, когда мы задаём вопрос, пожалуйста, не отвечайте на него. Просто послушайте и найдите ответ для себя. Почему существует эта скорбь смерти – в каждом доме, у богатого и у бедного, от самого могущественного человека в стране до последнего нищего? Почему вы скорбите? Вы скорбите о муже или же о самой себе? Если вы плачете о нём, то могут ли ему помочь ваши слёзы? Он ушёл безвозвратно. Что бы вы ни делали, вы никогда его не вернёте. Никакие слёзы, никакая вера, никакие церемонии и божества никогда не смогут его вернуть. Это факт, который вам нужно принять; вы ничего не можете с ним поделать. Но если вы плачете о себе, о своём одиночестве, о своей опустевшей жизни, о тех чувственных наслаждениях, которые у вас были, об утраченном общении – тогда вы плачете от собственной пустоты, от жалости к себе – не правда ли? Быть может, вы впервые осознаёте собственную внутреннюю нищету. Вы сделали вложения в своего мужа – не так ли? – пусть это не звучит грубо, – и это дало вам и покой и удовлетворение и удовольствие. Всё, что вы чувствуете сейчас, – ощущение утраты, муки одиночества и тревоги, – это проявление жалости к себе – разве не так? Взгляните на это. Не ожесточайтесь сердцем против этого, не говорите: «Я люблю мужа, и ни капельки не думала о себе. Я хотела охранять его, даже не смотря на то, что я часто стремилась подчинить его; однако всё это делалось ради него, и у меня никогда не было и мысли о себе». Теперь же, когда он ушёл, вы понимаете своё действительное положение, не правда ли? Его смерть потрясла вас, показала вам подлинное состояние вашего ума и сердца. Возможно, вам не захочется и смотреть на это; возможно, вы из страха отвергнете данный факт; однако если вы понаблюдаете несколько дольше, вы увидите, что плачете из-за собственного одиночества, из-за собственной внутренней нищеты – иначе говоря, вы плачете из жалости к себе.
«Вы довольно жестоки, сэр, не правда ли?» – сказала она. «Я пришла к вам за настоящим утешением, а что вы мне даёте?»
– Это одна из иллюзий, которые есть у большинства людей, что существует такая вещь, как внутреннее утешение, что кто-то другой способен дать его вам или вы сами способны найти его для себя. Боюсь, что такой вещи не существует. Если вы ищете утешения, вы вынуждены жить в иллюзии, и когда иллюзия разбита, вы охвачены печалью, потому что вас лишили утешения. Таким образом, чтобы понять скорбь и выйти за её пределы, нужно действительно видеть, что происходит внутри вас, а не маскировать это. И указать на всё это – не жестокость, не так ли? Здесь нет ничего дурного, от чего следовало бы уклоняться. Когда вы видите всё это, очень ясно, вы выходите из этого немедленно, без повреждения, незапятнанным, свежим, не задетым событиями жизни. Смерть неизбежна для всех нас; никто не может избежать её. Мы стареемся найти всевозможные объяснения, цепляемся за любую форму верования в надежде превзойти смерть, но что бы вы ни делали, смерть всегда тут; завтра, или за углом, или через много лет – она всегда здесь. Нужно войти в контакт с этим огромным жизненным фактом.
«Но…» – произнёс дядя, и на сцену выступила традиционная вера в Атман, в душу, в ту неизменную сущность, которая продолжает существовать. Теперь он стоял на родной почве, хорошо утрамбованный искусными доводами и цитатами. Было видно, как он выпрямился, как в глазах его зажёгся огонь сражения, битвы слов. Симпатия, любовь и понимание исчезли. Он стоял на своей священной почве веры, традиции, придавленный тяжким грузом обусловленности. «Но ведь Атман пребывает в каждом из нас! Он перерождается, продолжая существовать, пока не постигнет своего тождества с Брахманом. Мы должны пройти через скорбь, чтобы достичь этой реальности. Мы живём в иллюзии; мир – это иллюзия. Существует только одна реальность».
Он так разошёлся! Она взглянула на меня, не обращая на него особого внимания, и на её лице появилась слабая улыбка. Мы оба посмотрели на вернувшегося голубя и ярко-красную бугенвилию.
– Нет ничего постоянного, ни на земле, ни в нас самих. Мысль может придать длительность тому, о чём она думает; она может придать постоянство слову, идее, традиции. Мысль считает себя постоянной, но постоянна ли она? Мысль – ответ памяти, но постоянна ли память? Память способна создать образ и придать этому образу устойчивость и постоянство, называя его Атманом или чем угодно; она может помнить лицо мужа или жены и держаться за это. Всё это – деятельность мысли, которая порождает страх, и из этого страха возникает стремление к постоянству, – страха, что завтра не будет еды, не будет жилья, – страха смерти. Этот страх – результат мысли; и Брахман – это также продукт мысли.
Дядя сказал: «Память и мысль подобны свече. Вы гасите её и снова зажигаете; вы забываете, а потом снова вспоминаете. Вы умираете и снова рождаетесь в другой жизни. Пламя свечи – то же самое и не то же самое. Так что в пламени налицо некоторое качество постоянства».
– Но пламя, которое было погашено, это не то же самое пламя, которое зажжено снова. Старому приходит конец, чтобы появилось новое. Если существует постоянная видоизменяющаяся непрерывность, не существует ничего нового вообще. Из тысячи вчерашних дней нельзя сделать нового; даже свеча выгорает. Всё должно кончаться, чтобы появилось новое.
Теперь дядя не мог опираться на цитаты или верования или на сказанное другими – он ушёл в себя и утих, озадаченный и немного сердитый, ибо он оказался раскрыт для самого себя и, как и племянница, не хотел смотреть в лицо факту.
«Всё это меня не интересует», – сказала она. «Я абсолютно несчастна. Я потеряла мужа и сына, и остались эти двое детей. Что мне делать?»
– Если двое детей вас заботят, вы не можете продолжать заниматься собой и своим несчастьем. Вам нужно смотреть за ними, обеспечить им должное образование, воспитать, вырвав из под власти обычной заурядности. Но если вы поглощены жалостью к себе, которую вы называете «любовью к мужу», если вы уходите в изоляцию, вы губите также и двоих других детей. Сознательно или бессознательно, мы все чрезвычайно эгоистичны, и пока получаем то, чего хотим, считаем, что всё идёт хорошо. Но когда приходит нечто, разбивающее всё это, мы приходим в отчаяние и жалуемся, надеясь найти другие утешения, которые, конечно, опять будут разбиты. Так этот процесс продолжается; если вы хотите быть захваченной им, хорошо зная, что это значит и к чему ведёт, тогда продолжайте в том же духе. Но если вы увидите абсурдность всего этого, вы естественно перестанете плакать, вы перестанете замыкаться в себе – и вы будете жить с детьми с новым светом и улыбкой на лице.
