«Но отказавшись от всего этого, вы совсем погибли, вы пусты, одиноки – как в таком состоянии вы можете заниматься исследованием?»

– Вы в таком состоянии, потому что испытываете жалость к себе, а жалось к себе – это мерзость. Вы потому в таком состоянии, что не увидели по-настоящему, что ложное действительно ложно. Когда же вы это видите, такое видение даёт вам огромную энергию и свободу видеть истину как истину, а не как иллюзию или фантазию ума. Эта свобода необходима, чтобы увидеть из неё нечто такое, что нельзя облечь в слова. Но это не переживание и не личное достижение. Все переживания в этом смысле ведут к противоречивому существованию, несущему разобщение. Именно это разобщающее существование в качестве мыслящего, наблюдающего, требует и дальнейших и более широких переживаний, и этот наблюдающий получит то, что требует, – но это не истина.

Истина – не ваша и не моя. "Ваше" можно организовывать, благоговейно хранить, эксплуатировать. Именно это и происходит в мире. Но истину нельзя упорядочить. Подобно красоте и любви, истина вне сферы обладания.

Если вы пройдёте через городок по его единственной улице с множеством лавок, булочной, магазином фотоаппаратов, книжной лавкой и рестораном на открытой площадке, пройдёте под мостом мимо мастерской дамского платья и перейдёте через ещё один мост, минуете лесопилку, затем войдёте в лес, проследуете мимо ручья – глядя на всё, мимо чего проходили, глазами и чувствами полностью пробуждёнными, но без единой мысли в уме, – вы узнаете, что это такое – существовать без отделения. Вы пройдёте мимо этого ручья милю или две, опять без единого колебания мысли, глядя на стремительный поток воды, прислушиваясь к его шуму и видя его цвет – серо-зелёный цвет горного ручья, – глядя на деревья, на их зелёные листья, на виднеющееся между ветвями синее небо – без единой мысли и без единого слова, – и тогда вы узнаете, что значит не иметь пространства между собой и этим листком травы.

Если вы пройдёте через луга, с их тысячами цветов всех невообразимых оттенков, от ярко-красного до жёлтого и пурпурного, с их ярко-зелёной травой, дочиста отмытой дождём последней ночи, богатой и зеленеющей, – снова без единого движения мысленного механизма, – тогда вы узнаете, что такое любовь. Если смотреть на голубое небо, на высокие, надутые ветром облака, на зелёные холмы с их чистыми линиями на фоне неба, на буйную траву и увядающий цветок, – смотреть без единого слова вчерашнего дня, когда ум вполне спокоен и безмолвен, когда никакая мысль его не беспокоит и наблюдающий полностью отсутствует, – существует единство. Не то, чтобы вы сливались в единстве с цветком или облаком или этими раскинувшимися вокруг холмами – но, скорее, это чувство полнейшего небытия, в котором исчезает разделение между вами и кем-то другим. Женщина несёт продукты, купленные на рынке, большой чёрный эльзасский пёс, двое детей, играющие с мячом, – если вы можете смотреть на всё это без единого слова, без измерения, без каких-либо ассоциаций, прекратятся всякие раздоры между вами и другим человеком. Это состояние без слова, без мысли, есть расширение ума; оно не имеет границ, не имеет рубежей, внутри которых могут существовать "я" и "не-я". Не думайте, что это воображение, или какой-то полёт фантазии, или некоторое желаемое мистическое переживание; это не так. Это состояние также действительно, как пчела не том цветке или маленькая девочка на велосипеде и человек, взбирающийся на лестницу красить дом, – весь конфликт ума в его разделённости пришёл к концу. Вы смотрите без взгляда наблюдающего, вы глядите без оценки слова и без меры вчерашнего дня. Взгляд любви отличен от взгляда мысли. Один ведёт туда, куда мысль проследовать за ним не может, другой ведёт к разобщению, конфликту, печали. Из этой печали вы не можете прийти к другому состоянию. Расстояние между ними создано мыслью, а мысль, как бы она ни шагала, не может достичь ничего другого.

Возвращаясь мимо небольших ферм и лугов, мимо железнодорожной линии, вы увидите, что вчерашний день пришёл к концу: жизнь начинается там, где кончается мысль.

«Почему так получается, что я не могу быть честной?» – спросила она. «Естественным образом я оказываюсь нечестной. Не то, чтобы я хотела быть такой, но нечестность выскальзывает из меня. Я говорю не то, что действительно имею ввиду. Речь не о вежливом пустом разговоре – тогда каждый знает, что разговор ведётся просто ради разговора. Но даже когда я серьёзна, я обнаруживаю, что иногда говорю такие вещи и совершаю такие поступки, которые до бессмысленности нечестны. То же самое я заметила и у своего мужа. Он говорит одно, делает же нечто совершенно другое. Он обещает, однако вы прекрасно знаете, что когда он говорит, он совсем не имеет ввиду сказанного; когда вы укажите ему на это, он проявляет раздражение, а иногда он сильно сердится. Оба мы знаем, что очень во многом мы нечестны. На днях муж дал обещание одному человеку, которого достаточно уважает, и тот ушёл, поверив ему. Но муж не сдержал своего слова и нашёл для себя оправдание; он стал доказывать свою правоту и неправоту этого человека. Вы знаете игру, которую мы ведём с собой и с другими, – это часть нашей общественной структуры и отношений. Иногда она достигает такой точки, где становится весьма уродливой и вызывает глубокое беспокойство; вот и я дошла до такого состояния. Я сильно взволнована, не только из-за мужа, но и из-за самой себя и всех тех людей, которые говорят одно, делают другое, а думают что-то третье. Политик даёт обещания, и мы в точности знаем, что значат эти обещания. Он обещает рай на земле, вы же хорошо знаете, что он создаст на земле ад и во всём этом обвинит какие-то факторы, ему неподвластные. Почему же происходит так, что мы оказываемся столь глубоко нечестными?»

– Что такое честность? Может ли честность, то есть ясное понимание, видение вещей такими, каковы они есть, вообще существовать, если имеет место какой-то принцип, идеал, облагороженная формула? Можно ли быть прямыми, когда налицо путаница? Может ли существовать красота, если имеется какой-то стандарт красивого или справедливого? Когда есть это разделение между тем, что есть и тем, что должно быть, может ли быть честность? – или только назидательная и респектабельная нечестность? Мы воспитаны между этими двумя факторами: тем, что есть, и тем, что может быть. В промежутке между ними, в промежутке времени и пространства, находится всё наше воспитание и образование, наша мораль, наша борьба. Мы устремляем смятённый взор на одно и на другое – взор, полный страха и взор надежды. Разве может существовать честность, искренность в этом состоянии, которое общество называет образованием? Когда мы говорим, что мы нечестны, то, по существу, хотим сказать, что имеет место сравнение того, что мы говорим с тем, что есть. Человек сказал что-то такое, чего не имел ввиду, сказал, возможно, для того, чтобы ободрить, или же потому что он нервный, застенчивый, или ему трудно сказать то, что действительно есть. Таким образом, нервозность и страх делают нас нечестными. Когда мы стремимся к успеху, нам необходимо быть в чём-то нечестными, подыгрывать другому, быть хитрыми, обманывать для достижения своей цели. Или когда человек приобрёл авторитет, занял положение, которое он хочет защитить. Так что всякое противодействие, сопротивление, защита – форма нечестности. Быть честным – это не иметь никаких иллюзий о себе и никакого семени иллюзии, то есть желания и удовольствия.

«Вы хотите сказать, что желание порождает иллюзию! Мне хочется иметь хороший дом – в этом нет никакой иллюзии. Я хочу, чтобы мой муж занимал лучшее положение – и в этом желании я не могу усмотреть никакой иллюзии!»

– В желании всегда присутствует "лучше" или "больше", "ещё". В желании имеется измерение, сравнение – и сравнение есть корень иллюзии. Благо – не лучшее, и вся наша жизнь тратится на то, чтобы добиваться лучшего – будет ли это лучшей ванной комнатой, лучшим положением, лучшим божеством. Недовольство тем, что есть, производит изменение того, что есть, – но это просто улучшенное продолжение того, что есть. Улучшение – это не изменение, и именно это постоянное улучшение, как в себе, так и в общественной морали порождает нечестность.